Мико

— Я никак не думала вторгаться к вам надолго, — ответила Акико, — но я благодарна вам за ваше предложение.

— Предложение ничего не стоит, если не будет принято, — настаивала Итами. — Как вы могли заметить, дом у нас большой, можно сказать, слишком большой для одной женщины. Мне порой бывает одиноко, и чье-то присутствие могло бы скрасить мое существование. Мне было бы очень приятно пообщаться с гостьей. Я вам по душе?

— Если вы желаете, то конечно. Я никогда не видела такого прекрасного дома. Здесь очень хорошо.

— Вы преувеличиваете, — сказала Итами, но Акико видела, что она польщена комплиментом.

На следующий день, в полдень, Итами сказала:

— Я была напугана безвременной смертью бедной Юко, опасалась, что Сайго закроет свое сердце для женщин. Он любил ее и был подавлен ее смертью. К тому же это случилось после смерти моего мужа... Он и Сайго были всегда очень близки.

Акико почувствовала, что понравилась пожилой женщине. Она нашла способ оставить Акико дома без тех обычных вопросов, какие мать задает девушке, которая нравится сыну: “Какая у вас семья? Откуда вы приехали? Где ваш отец?” Ну и так далее.

Видимо, Итами приняла ее с первого взгляда, и это глубоко тронуло Акико.

— Сегодня, — сказала Итами, — все по-другому. Время, когда Япония оставалась незыблемой, ушло. И судя по всему, эта незыблемость не вернется никогда.

Наступило молчание, женщины шли рядом мимо лимонных и сливовых деревьев. Розовые и белые хризантемы клонили головки от дуновений бриза, чем-то напоминая греческий хор. Высоко в небе проплывало белое облако, на его фоне хорошо видны были синевато-серые зуйки, носящиеся в поисках добычи. Солнце тепло и приятно грело спину.

— Завтра мой сын приедет домой! — Итами остановилась посмотреть на ящерицу, греющуюся на камне. Акико тоже остановилась рядом. — Возможно, было бы лучше, если бы вы уехали рано утром.

Эти слова Акико восприняла с чувством, должно быть, сходным с тем, с каким археолог, наткнувшись в своих поисках на что-то, пытается определить, важная ли перед ним находка.

— Я неравнодушна к Сайго, — проговорила Акико немного погодя. — Очень.

— Да, — сказала Итами, — я знаю, но все-таки я думаю, что самое лучшее, если вас не будет здесь, когда он вернется.

— Но почему, Итами-сан?

Пожилая женщина повернулась к ней лицом.

— Мой сын злой, Акико-сан. Иногда мне кажется, что это было благодеяние, когда Юко-сан умерла так рано, так трагически. Я не хотела, чтобы она была с моим сыном. Когда она встретила Николаса Линнера, я надеялась, что этому придет конец. Но, как и вы, она вернулась к Сайго. Я не хочу, чтобы ошибка повторилась.

— Вы опасаетесь за мою жизнь, госпожа?

Итами пристально посмотрела Акико в лицо.

— Нет, Акико-сан. Я опасаюсь за вашу душу. Мой сын очень горький плод. Его мысли ядовиты, и вам лучше держаться от него подальше, чтобы не быть отравленной.

— Меня это не волнует, — безмятежно произнесла Акико.

— Было бы ошибкой относиться к этому легкомысленно, моя дорогая.

Итами снова пошла вперед.

— Если вы решите остаться, я не буду препятствовать вам. Я давно поняла, что в этом отношении каждый поступает по-своему и глупо надеяться изменить волю другого человека. Я не смогла этого сделать ни с моим мужем, ни с моим сыном, ни даже с моей золовкой. У меня просто нет сил добиваться этого от вас. Однако я говорю от чистого сердца и прошу прислушаться ко мне.

Снова наступило молчание; его нарушила Акико:

— Итами-сан, я хочу его увидеть.

Пожилая женщина наклонила голову:

— Конечно, вы увидите его, дитя мое.

* * *

На венчании присутствовало только четверо: Сайго рука об руку с Акико, Итами и синтоистский священник, который совершил таинство. Церемония проходила в северном саду среди запахов лимона и роз. День был чист и прозрачен, как кристалл. Солнце стояло высоко над головой, и его тепло изливалось на них как благословение.

Потом Сайго увез ее в Токио, и она виделась с Итами лишь изредка. Она не смогла быть на его похоронах, когда тело было привезено из Америки в запаянном гробу, который Итами не хотела открывать, узнав, как он умер. Итами написала ей, что все, чего она хочет сейчас, — это похоронить его рядом с отцом, который любил его так, как она не могла, и который завладел его душой так, что она не смогла простить ему этого.

Что касается Акико, то у нее не было вопросов, но она делала то, о чем Сайго просил ее перед отъездом в Америку. Даже если бы он и не сказал ей об этом, она знала бы, что нужно делать.

— Я знаю, как это сделать, — сказала она ему торжествующе накануне их восьмой годовщины. — Это изменит для меня все. Изменит полностью.

Она показала фотографию.

Долгое время он ничего не говорил, переводя взгляд с нее на фотографию и обратно.

— Это его погубит, — проговорил он наконец. — Полностью и окончательно. Если бы я мог не возвратиться! — У него покривилось лицо. — Но я должен.

Акико знала лучше. Сайго мертв с той самой минуты, как поднимется на борт самолета “Джапан Эйрлайнз”, чтобы улететь в Америку и в последний раз встретить там своего двоюродного брата Николаса Линнера. Но это знание не позволило ей остановить его или хотя бы намекнуть ему о его судьбе. Он был воином, и запретить ему сражаться было все равно, что уничтожить его на месте.

Когда известие дошло до нее, она уже пятую неделю была в Швейцарии. Она была в горе, даже когда обдумывала все подробности мести, которые ему пришлись бы по душе.

Она хотела тренироваться в течение всего ее длительного нахождения в клинике, но ей было запрещено делать это по крайней мере в первую неделю. После этого она могла располагать собой, сказали ей, полагая, что она ничего не сможет делать, пока глаза у нее забинтованы. Они ошибались, но швейцарцы, как правило, люди недалекие.

Направляясь в гимнастический зал каждый день перед ленчем, Акико проводила девяносто минут в усердных физических занятиях, чтобы держать свое тело в хорошей форме. И ближе к вечеру она снова упражнялась. Заниматься нужно было и ночью, она вставала и осторожно обходила сиделок, чтобы вернуться в зал и продолжать работу. Она отчаянно стремилась к физическим упражнениям и отдавала им всю себя. Беспокоило ее лишь одно: последствия того, что она делала. Если доктора добились успеха, она погибла. Они уверяли ее в своих способностях, да она и сама видела результаты их искусной работы. Рационально она была удовлетворена. Но теперь, когда это произошло, когда ничего не вернуть обратно и жизнь Акико ушла, ее мучили сомнения. Что, если?.. Что, если?.. Что, если?..