Миланская роза

Она ничего не чувствовала, касаясь губами холодных святынь, разве что леденящий страх перед карой небесной. А щека Анджело была теплой, живой и пахла марсельским мылом и солнцем.

Анджело приподнял сестренку сильными руками и посадил ее к себе на колени.

— Поможешь мне достать остальные подарки? — спросил он.

— Нет, мне хочется пойти к Клементе, — ответила девочка и умоляюще посмотрела на брата.

— Ну раз это так важно, беги к Клементе, — согласился он.

Роза соскользнула с колен Анджело, а Алина облегченно вздохнула: ей не очень-то понравились те знаки нежности, которыми обменялись Анджело и девочка. Она подумала, что в далекой стране ее сын приобрел чужестранные привычки и забыл о приличиях.

Клементе ждал их, сидя на земле рядом с хлевом. Он терзал перочинным ножом, своим единственным сокровищем, тополиную веточку. У ног его свернулась Лилин, черно-белая дворняжка, неразлучный спутник и товарищ в играх. Из хлева доносилось протяжное мычание коровы.

— Я вас уже сто лет жду! — недовольно проворчал Клементе.

Это был худой, крепкий мальчишка, смуглый от солнца и грязи, с кроткими, спокойными глазами.

— Анджело вернулся! — объяснил возбужденный Ивецио. — Анджело, наш брат, ты его не знаешь. Он в Англии жил!

Про Англию Клементе никогда не слышал, он припомнил знакомые названия: Крешенцаго, Колоньо, Вимодроне, Монца, Лоди, Бергамо, нет, такого названия он не знал.

— Смотри, что он мне привез из Англии, — похвасталась Роза.

Ей нравилось произносить само слово «Англия», и она с детской непосредственностью продемонстрировала свое сокровище. Клементе, увидев украшение, даже глаза вытаращил.

— Оно что, твое? — спросил он, хотя знал, что у хозяйских детей бывают вещи, недоступные простым смертным.

— Мое, мое собственное, — гордо подтвердила Роза.

— Вот оно как! — проговорил Клементе, повторяя любимое восклицание своего отца.

Отец мальчика был самым высокооплачиваемым работником в поместье. Этому уроженцу Бергамо ферма во многом была обязана своим процветанием, поскольку он великолепно разбирался в молочном производстве и выращивании крупного рогатого скота. В семье его было пятеро детей. Клементе, лишь на год моложе близнецов, всегда оставался их любимым товарищем в играх. Розу он любил без памяти.

Клементе отличался живым умом и наблюдательностью. Ничто из того, что происходило в «Фаворите», не ускользало от его взора. Он заметил появление чужестранца, а теперь был уверен: о возвращении Анджело Дуньяни, старшего сына хозяина, из дальней страны под названием Англия в деревне еще будут вспоминать долгими вечерами.

— Оно серебряное! — сказала Роза и, уперев руки в боки, кокетливо прошлась перед Клементе.

— Покажи, — попросил мальчик, потянувшись к ожерелью.

Роза отскочила назад и инстинктивно прикрыла украшение руками, защищая свое сокровище.

— Ты с ума сошел! — воскликнула она. — У тебя руки грязные, перепачкаешь.

— Оставь ты ее! — сказал Ивецио.

Ему не терпелось показать другу свой подарок.

— Лучше посмотри, что у меня есть. — И он распахнул перед изумленным Клементе деревянную коробку, демонстрируя карандаши.

— Какие красивые! — поразился Клементе, наслаждаясь необычным зрелищем.

— А это не просто карандаши, — с видом знатока объяснил Ивецио. — Если намочить кончик, они рисуют как краски, и можно делать картины вроде тех, что вешают на стену.

Маленький крестьянин, одетый победней и вымытый похуже, чем хозяйские дети, потерял дар речи, увидев перед собой великолепную радугу красок. Так же потряс Клементе дирижабль, пролетевший однажды над «Фаворитой». Разноцветные карандаши и дирижабль — две диковины, недоступные ему. От одного вида этих чудес Клементе испытывал неизъяснимое наслаждение.

Дворняжка Лилин прыгала вокруг, высунув на жаре язык и громко дыша. А Клементе любовался подарками без всякой зависти; он искренне радовался счастью маленьких хозяев, почтивших его своей дружбой. Особенно радовался он счастью Розы.

— Оно тебе так идет! — сказал мальчик, держась на почтительном удалении и от девочки, и от ожерелья. — Точно для тебя и делалось…

И в эту минуту Клементе захотелось навсегда остаться рядом с Розой, расти с ней вместе, чтобы ловить в ее глазах отблеск мимолетного счастья.

Глава 2

— Да, красивое ожерелье, красивое… — произнесла Алина, держа украшение большим и указательным пальцем правой руки и взвешивая его ладонью левой.

Окна на верхнем этаже хозяйского дома были открыты, и в комнату проникали золотой свет заката и зеленоватые отблески наступавших сумерек.

— Да, мама, — ответила Роза.

Она настороженно смотрела на мать снизу вверх и теребила пальцами шелковую ленточку в косе. Зачем мама велела снять ожерелье и отдать ей?

— Очень красивое, — повторила женщина.

Холодная улыбка появилась на ярких губах Алины.

— Но оно тебе не подходит! — закончила мать.

Розу словно холодной водой обдали.

— Но Анджело его привез мне! — выкрикнула девочка, забыв и об уважении к матери, и о хороших манерах.

— Конечно, Анджело его привез тебе, — продолжала мать, — но ты его носить не можешь. Понятно?

Алина говорила холодным уверенным тоном.

У девочки даже дыхание перехватило, сердечко ее едва не вырвалось из груди.

— Почему? — чуть слышным голосом спросила Роза и затрясла головой.

Алина повертела в длинных изящных пальцах серебряный бутончик.

— Ты еще ребенок, — произнесла мать, унижая девочку, почувствовавшую себя женщиной, — а приличные дети не носят ожерелий и браслетов… Если бы ты была девушкой… девушка, может, и надела бы такое украшение… А в твоем возрасте не следует и мечтать о подобных глупостях.

Матери хотелось, чтобы дочь почувствовала свою вину. Она подержала ожерелье на ладони, а потом сжала его в кулак, чтобы невинный взгляд ребенка и коснуться не мог этого искушения.

Роза с силой дернула себя за темную густую косу, стараясь причинить боль, но ничего не почувствовала. От слов матери она оцепенела.

— Ожерелье — мое! — решительно заявила девочка.

— Да, конечно, — успокоила ее Алина, — но, пока ты не выросла, надо быть скромной, иначе вырастешь дурной женщиной, и Христос огорчится. Ты же не хочешь этого?