Милая Шарлотта

Жоржетта тоже выглянула, но ничего не увидела, кроме белой пустыни по обе стороны дороги и кучера, оправдывающегося перед Госкаром.

–  Дальше мы не проедем… - сказал он, вернувшись.
– Дорогу замело. Кучер говорит, недавно мимо мелькнула таверна - можно попытаться вернуться.

–  Ч-ч-черт знает что!
– прорычал барон, тоже выглядывая.
– Не нравится мне это, Госкар, все ж таки я государственный деятель, мало ли что. Мы не должны останавливаться.

–  Ни один шпион не заберется в такую глушь, - отозвался тот мрачно.
– Кроме того, у нас нет выбора - или ночевать в карете на дороге, или вернуться в таверну.

Разумеется, барон выбрал второй вариант.

Еще какое-то время ушло только на то, чтобы развернуть лошадей и карету на узкой проселочной дороге, по колено засыпанной снегом. Зато потом, по своей же колее карета пошла гораздо быстрее. Еще через четверть часа путники входили в крайне неприглядное заведение, пропахшее кислым вином и прогорклым жиром.

Сняли три комнаты - барон сразу поднялся к себе, заявив, что намерен выспаться, раз уж не может ехать, и Жоржетта с Госкаром, настроенные куда веселее, остались вдвоем.

–  Вы голодны?
– поинтересовался Госкар.

–  Я лучше умру от голода, чем буду принимать пищу здесь, - не чинясь, заявила Жоржетта.

–  Вы угадываете мои мысли, мадам, - хмыкнул мсье Госкар, - я закажу ужин наверх, если вы не против.

Жоржетта только пожала плечами: она уже оставалась наедине с мсье Госкаром и ничего особенного в этом не видела.

Комнатка была маленькой, узкой и темной. Для освещения - одна единственная свеча, да и та почти догоревшая. Слава Богу, что в багаже у Госкара имелся запас свечей, иначе пришлось бы сидеть в темноте. Присесть можно было или на кровать, или в продавленное кресло, по которому бегали насекомые.

Уловив ее заминку, Госкар скинул плащ и постелил на кресло, пригласив ее сесть. Потом оба они с тоскою проследили за тощей крысой, не спеша пробирающейся к дыре в стенке, после чего Госкар носком сапога придвинул к той дыре какую-то деревяшку.

–  Право, я надеялся остаться с вами наедине в более уютной обстановке, - немного смущенно произнес он.

–  Мсье Госкар, мне с вами уютно в любой обстановке, - улыбнулась Жоржетта. И тут же сморщилась: - Но не в этой, разумеется!

И оба они усмехнулись друг другу.

Ужин, как ни странно, оказался не таким уж плохим: вино, правда, было дешевым и отвратительным на вкус, но вот жаркое пахло ароматно, и даже было довольно сочным. Жоржетта старалась не думать, из кого оно приготовлено.

Жоржетта давно уже заметила, что особенной разговорчивостью мсье Госкар не отличался, и ему вполне удобно было поглощать пищу в молчании. Жоржетту тоже не тяготила тишина, но она вдруг подумала, что знает о нем непростительно мало - ей даже не известно его имя.

–  Мсье Госкар, - тотчас спросила Жоржетта, - а как вас зовут? Ведь едва ли ваша маменька звала вас в детстве мсье Госкаром?

–  Маменька?
– переспросил Госкар, дожевав мясо.
– Маменька никак меня не звала - меня воспитывал мой дед.

Госкар сказал это самым обыденным тоном, как будто в порядке вещей. Но оживившись, быстро добавил:

–  Зато я знаю, что мне дали имя в честь нее - матушку звали Оливией Госкар, а меня - Оливье. Но дед всегда звал меня Олли.

Жоржетта отметила это прошедшее время - «звали», должно быть, ее нет в живых. Но уточнять не стала. Напротив, саркастически заметила:

–  Олли… это так мило. Мне трудно представить, что кто-то мог называть вас Олли. Вы, должно быть, родились в северных провинциях - это там любят использовать такие сокращения.

Госкар кивнул не очень охотно:

–  Да.
– И тут же предложил, - мадам, в моем происхождении, уверяю вас, нет ничего примечательного - давайте лучше поговорим о вас.

–  С удовольствием вам это дозволяю!
– рассмеялась Жоржетта. Она уже доела и уселась в кресле поудобнее, приготовившись слушать: - Мсье Госкар, мне давно уже не дает покоя вопрос: вы с первого же дня дали мне понять, что привлекательной меня не считаете, кроме того я, по вашему мнению, страдаю дурновкусием и красавицей отнюдь не являюсь - так зачем вы, позвольте спросить, искали моего общества с таким рвением? Зачем были записки, маргаритки и лошади в попонах? Все это от скуки лишь?

–  Даже не знаю, счесть это комплиментом или оскорбиться. Мадам, по-вашему, похож на скучающего ловеласа?
– поинтересовался скептически Госкар.

–  В том-то и дело, что нет.

–  И хочу заметить, мадам, что непривлекательной никогда вас не считал!
– запальчиво продолжил он.
– Да, вы не вписываетесь в современные каноны красоты, и говорить вам обратное, значит идти против истины, но то, что вы непривлекательны - полная, извините, чушь! Мне трудно объяснить это, но огонь в ваших глазах обещает очень и очень многое - перед такими обещаниями мужчине трудно, знаете ли, устоять. И, кроме того, вы… - но он вдруг резко замолчал, будто не было последних слов, и вернулся к ужину.

Жоржетта заслушалась, поймав себя на том, что смотрит ему в глаза неприлично долго и немедленно потребовала договорить:

–  Кроме того, я - что?!

–  Вам не понравится то, что я скажу - ни одной женщине бы не понравилось.

У Жоржетты начало портиться настроение: что он хотел сказать? Какую-нибудь пошлость? Или грубость? Или все вместе? Это же мсье Госкар - разве можно от него ждать, что он не испортит все!

Вероятно, уловив, что нужно или говорить, или ожидать ссоры, Госкар решился продолжить:

–  Жоржетта, я уже рассказывал вам, что с детства нахожусь при бароне. Так вот, он тогда как раз окончил военную карьеру непосредственно полях сражений и занялся более спокойной дипломатической службой, состоящей в разъездах по Франции. Дед мой, к сожалению, примерно в это же время скончался, и мне пришлось… словом, поступить на службу к де Виньи. Так вот, в одной из таких поездок мы посетили замок: барон был занят общением с хозяином, а я слонялся без дела и, изнывая от скуки, решил поиграть с крестьянскими детьми. Как сейчас помню, что они играли в рыцарей, а заводилой у них была - представьте себе только - девчонка! Обычная крестьянка, ничего особенного, но что-то в ней было такое… столько характера - меня поразило это. Так вот, вы чем-то похожи на ту крестьянку - может, цветом волос, а может, огнем в глазах.

Жоржетта сидела, вжавшись в свое кресло и глядя на него полными ужаса глазами.

«Этого не может быть! Так не бывает!» - стучало в ее голове.

–  Простите, мне надо… - не договорив, она поднялась и, по-прежнему не отрывая взгляда от Госкара, по стенке начала подбираться к двери.

«Кто-то рассказал ему, и он просто издевается!…» - была уверена она.

Но тут же отбросила последнюю мысль из-за ее несостоятельности: кто мог рассказать подобное - ее молочный братец Серж?

Госкар, все это время растеряно наблюдавший за ней, вдруг произнес довольно резко: