Милицейская академия I–II

— Ну что, пионер, получил пилюлю! — радовались воры. — А сейчас мы добавим, — и добавляли, поскольку даже Сталлоне с дырками в голове навряд ли обидит кошку или, например, Шварценеггера.

Потом началось самое интересное — Серегу повели на допрос. Там следователь, пристально глядя ему в глаза, строго вопрошал:

— Гражданин, а не Вы ли квартиру бомбанули?

— Так ведь не я… — неубедительно лепетал подследственный, придерживая разбитую голову.

Конечно, впоследствии все это было названо глупейшим недоразумением. Серегу отвезли в больницу и оставили лечиться от навязчивого идеализма. Следователь даже промямлил благодарность от лица догадливого начальства и пообещал медаль на пузо. А потом Сергей залечивал дырки в голове й как типичный идеалист раздумывал — а не сходить ли ему в прокуратуру, не потребовать ли сатисфакции и всяческой там справедливости. Но не пошел — видать, вылечили идеалиста. Значит — жить будет.

ПРОФЕССИОНАЛИЗМ КАК ВЫСШАЯ СТАДИЯ РАЗВИТОГО СОЦИАЛИЗМА

В далекие безрадостные для многих бандитов времена, которые сейчас называют застойными, Петр Иванович Коромысло был нехорошим человеком, бандитом по кличке Шрам. Он возглавлял, как это сейчас принято говорить, неформальную группировку из таких же бандитов, но рангом поменьше. Тогда это называлось банда. И за ним, конечно, охотились всякие, как это сейчас принято говорить, менты поганые и даже волки позорные, из комитета госбезопасности. В те далекие застойные времена бандитов всячески притесняли, дискриминировали и обижали как хотели: хватали прямо на улицах, волокли в кутузку и даже иногда били по разным местам чем попало. Чтобы придать видимость демократичности режима, устраивали так называемые суды, где всячески изголялись над подсудимыми — обзывали их тунеядцами, подонками и даже, извиняюсь, бандитами. Однако для подобных представлений лживому, насквозь прогнившему режиму требовались, как это ни цинично, доказательства. И вот волкам позорным и ментам поганым был отдан гнусный приказ — изловить, изобличить и засудить почтеннейшего урку, Петра Ивановича Шрама. Особой популярностью тогда пользовались так называемые барабаны — хитрые людишки, которых внедряли в банды, чтобы знать, когда бандиты наворуют больше, чем запланировано в пятилетием плане. Петру Ивановичу было подсунуто несколько таких людишек. Он их и резал, и стрелял, и топил в проруби — поганцы все равно так и лезли в банду, прямо как нынче кандидаты в Государственную Думу. В конце концов Шрам, конечно, смирился — куда ему одному супротив прогнившего режима.

Однако прошел месяц, а нужной информации у служивых не прибавлялось. Недоверчивый Петр Иванович базарил о коварных планах только в кругу особо приближенных лиц. Менты уныло прочищали «Макаровы», комитетчики о чем–то думали. И придумали. Решено было засандалить в конспиративную квартиру Шрама «жучка», даже место подобрали — в люстру.

Здесь я позволю себе маленькое отступление. Установка «жучка» — дело, конечно, совершенно незаконное, согласно всяким там «Хартиям о правах и свободах бандитов и их друзей». Однако в те далекие застойные времена адвокатов, демократов и представителей сексуальных меньшинств содержали в особых учреждениях — психушках, поэтому все документы, исходящие оттуда, читали исключительно медики.

Для установки «жука» из столицы были присланы суровые профессионалы. Они умели бесшумно бродить по потолку, технично просачиваться сквозь замочные скважины и жить на одну зарплату. Даже пыль, потревоженную их присутствием, они возвращали на место. Получив сигнал от «барабана» о том, что квартира свободна, «профи» просочились в нее и, как обычно, за несколько минут сделали свое черное дело. Затем вернулись в контору и, усевшись перед радиокомбайнами производства империалистических фирм, приготовились слушать.

На следующий день в УВД пришел один из «барабанов». Он заявил, что будет разговаривать только с самым главным ментом, к коему и был доставлен. Оказывается, утром «барабана» вызвал к себе Петр Иванович и заинтересованно спросил:

— Слушай, братан, ты про такую глупость, как полтергейст, слыхивал?

— Не–е, — вежливо отвечал братан.

— Ну, это когда шмотки скачут по хате, или там швабра по морде невзначай съездит, — наседал босс.

— Ну, ежели выпить лишнего, так и не такое' увидишь, — грустно объяснял «барабан».

— Так вот, прихожу я давеча в хату — а отлучался–то минут на сорок, а там, понимаешь, в большой комнате, стол из угла прямиком на середину переехал, под люстру, а на столе стул стоит. И. все пылью припорошено, как в гробнице у Тутанхамона. Ты как думаешь, полтергейст или землетрясение было?

СМЕРТЬ ЗЛОДЕЯ

Тимоха Хрящ ничего себе такой мужичонка — в нем на каждый килограмм живого веса запросто поместится рюмка–другая водки даже без особенной закуски. И когда Тимоха считает таким макаром свои бесчисленные килограммы, нервные граждане покидают помещение, не докушав своих омаров или позабыв расплатиться. Вот ведь как напрасно обижают хорошего'человека. Хотя, конечно, с непривычки или по трезвости на Тимоху лучше не глазеть — на Апполона с Паганини он явно не тянет, а вот если вспомните фотокарточку из учебника зоологии — есть там наш Тимоха на двенадцатой странице. Картинка называется «Первобытные люди строят хижину». Там, на заднем плане, в модной такой дубленке, Тимоха слона волосатого дубиной пинает по разным местам — видать, обратно в зоопарк загоняет. А рядом наши ребята стоят, с экскаваторного, советами, значит, помогают. Одно мне не ясно — в Евпаторию нас завод посылал в восемьдесят пятом, а учебник выпустили в семьдесят седьмом. Вот ведь как коммуняки врать приноровились — даже зоологию обоврали донельзя.

А вообще Тимоха не то что слона – мухи не обидит. Если трезвый, понятное дело. По трезвости его самого постоянно обижают — то убить насовсем грозятся, то взаправду убивают. Недовольное пошло человечество, субъективное и, прямо скажем, злое. Бывало, едет такое человечество, все стриженое и кругом в наколках, да в крутой тачке — а навстречу трезвый Тимоха рулит на велосипеде. Смену сдал и с завода домой чешет. И то человечество, что в тачке сидит, понятно, непременно в Тимоху бананом запустит и ведь обязательно попадет прямо–таки по лбу.

И вот разок Тимоха не стерпел, велосипедик аккуратно так на бордюрчик положил, откурочил ближайший осветительный прибор и этим самым фонарем слегка подправил аэродинамику у тачки. Вместо законного спасибо Тимоху долго опрыскивали разной газовой артиллерией, пока он чихать не начал и от этого злиться. Это, они, конечно, зря — злить Тимоху по всем законам физики не рекомендуется. Начал он править аэродинамику у всех пассажиров, придавая им удобные для полетов в стратосфере формы, и туда же граждан запускать. Тут, понятное дело, ОМОН с пожарными нарисовался и Тимоху заарестовал.

В отделении с Тимохой обращались вежливо и, можно сказать, вовсе не били — разок вмазали, когда он цифру ущерба переспрашивать начал, и еще разочек стукнули, когда он ущерб принялся округлять, пересчитывая зубы у ближайшего потерпевшего. Потом, понятное дело, отпустили, с некоторой радостью и облегчением — Тимохе–то с утра на смену заступать, а человечество за него вкалывать не будет.

Через пару деньков Тимохе позвонили пострадавшие и обстоятельно разъяснили, почем нынче импортные тачки. Он, конечно, сначала не поверил, но доказательства обещали предоставить на следующий день на встрече, на которую Тимоха согласился.

На «стрелку» Тимоха явился трезвым, и это грустное обстоятельство все и погубило — схватили его под белы рученьки, заковали в импортное железо и повезли на лютую казнь в ближайшую малину. Там сначала долго смеялись над убогой Тимохиной зарплатой, потом плакали, обломав кулаки и ноги об Тимохину мускулатуру, и, наконец, решили его вовсе кончить. Тут, конечно, всякий заволнуется и даже запросто расстроится от такого несуразного выверта судьбы. Тимоха тоже огорчился и даже пить не стал, хоть и предлагали напоследок.

И вот подошел к нему главный душегуб, достал пистолетик импортный, проверил убойную силу, пальнув по ближайшему несгораемому сейфу, и приставил дуло к взопревшему Тимохину виску. Тут наш экскаваторщик, к чести всемирного экскаваторного профсоюза, волноваться перестал — прибавки к жалованью в ближайшие сто лет все равно не ожидалось, а такой цифры, что насчитали бритые, не давали на весь завод даже в лучшие времена.

Душегуб пальнул аккурат в висок, и Тимоха брякнулся со стула, напоследок кровью изгадив человечеству ковер ручной работы. Вот тут–то и вышла неувязочка у нехороших бандитов — сразу после выстрела дверь сломали давешние омоновцы, что вязали Тимоху, и принялись вязать злодеев. Конечно, во всяком порядочном боевике они б вломились чуточку пораньше, но на то она и жизнь, чтоб от кино отличаться. Оказывается, хитрые милиционеры давно догадывались о злодейском образе жизни местных бритоголовых, но никак не могли накропать на них ни малейшего криминала, за исключением курения в неположенном месте, но за это прокурор санкцию на арест давать категорически отказывался, как его ни убеждали. И сколько радости испытали работники щита и топора, углядев совершенно мертвого гражданина в окружении еще живых бандитов. Тимоху отвезли в морг, а бандитов, соответственно, в тюрягу.