Миллениум. Тетралогия.

— Я не могу…

— Перед нами ситуация, когда общество бросило мать Лисбет и детей на произвол судьбы. Вас удивляет, что у Лисбет имелись проблемы в школе? Посмотрите на нее. Она маленькая и хрупкая и всегда оказывалась самой маленькой девочкой в классе. Она была замкнутой, не такой, как все, и не имела друзей. Вам известно, как дети обычно относятся к одноклассникам, которые отличаются от остальных?

Петер Телеборьян вздохнул.

— Я могу вернуться к ее школьным журналам и пройтись по ситуации за ситуацией, когда Лисбет проявляла агрессию, — сказала Анника Джаннини. — Им предшествовали провокации. Я без труда узнаю все признаки травли. И знаете, что я вам скажу?

— Что?

— Я восхищаюсь Лисбет Саландер. Она сильнее меня. Если бы я в тринадцатилетнем возрасте год пролежала связанной ремнями, я бы наверняка совершенно сломалась. А она давала сдачи единственным имевшимся в ее распоряжении оружием — ненавистью. Она отказывается с вами разговаривать.

Внезапно Анника Джаннини повысила голос. Нервозность давно отступила, и Анника чувствовала, что контролирует ситуацию.

— Давая показания сегодня утром, вы кое-что говорили о ее фантазиях, утверждали, например, что таковой является описание насилия, совершенного над ней адвокатом Бьюрманом.

— Совершенно верно.

— На чем основан сделанный вами вывод?

— На опыте знакомства с ее обычными фантазиями.

— На опыте знакомства с ее фантазиями… Как вы определяете, когда она фантазирует? Когда она говорит, что пролежала связанной триста восемьдесят суток, это, по вашему мнению, является фантазией, хотя ваш собственный журнал полностью подтверждает ее слова.

— Это совсем другое дело. Нет даже намека на технические доказательства того, что адвокат Бьюрман совершал по отношению к Лисбет Саландер насильственные действия. Я имею в виду то, что при прокалывании сосков иголками и столь грубом насилии ее, безусловно, отвезли бы на «скорой помощи» в больницу… Это само по себе уже подтверждает, что ничего подобного быть не могло.

Анника Джаннини обратилась к судье Иверсену.

— Я просила на сегодня установить проектор для демонстрации диска через компьютер…

— Он на месте, — сказал Иверсен.

— Можно задернуть занавески?

Анника Джаннини открыла свой ноутбук и присоединила кабели к проектору. Потом обратилась к своей подзащитной:

— Лисбет. Мы посмотрим одну запись. Вы к этому готовы?

— Я с ней уже знакома, — сухо ответила Лисбет Саландер.

— Вы даете мне добро на ее показ?

Лисбет Саландер кивнула. Она неотрывно смотрела на Петера Телеборьяна.

— Вы можете рассказать, когда сделана запись?

— Седьмого марта две тысячи третьего года.

— Кто делал запись?

— Я. Я воспользовалась скрытой камерой, которая является стандартным оборудованием «Милтон секьюрити».

— Минутку! — прокричал прокурор Экстрём. — Это начинает напоминать цирковые трюки.

— Что вы собираетесь нам показать? — суровым голосом спросил судья Иверсен.

— Петер Телеборьян утверждает, что рассказ Лисбет Саландер является фантазией. Я же хочу продемонстрировать документальное подтверждение того, что он правдив от первого до последнего слова. Предупреждаю, что запись содержит ряд неприятных сцен.

— Это какой-то монтаж? — спросил Экстрём.

— Существует прекрасный способ это проверить, — ответила Анника Джаннини, запуская диск.

«Ты что, даже на часы не научилась смотреть?» — раздраженно сказал вместо приветствия адвокат Бьюрман, и камера вошла в его квартиру.

Через девять минут, в тот момент, когда в записи адвокат Нильс Бьюрман яростно вдавливал затычку в анальное отверстие Лисбет Саландер, судья Иверсен ударил молотком по столу. Анника Джаннини с самого начала установила большую громкость, и сдавленные крики Лисбет сквозь скотч, которым Бьюрман заклеил ей рот, разносились по всему залу суда.

— Выключите запись, — очень громким и решительным голосом сказал судья Иверсен.

Анника Джаннини нажала на «стоп». Зажгли верхнее освещение. Судья Иверсен сидел весь красный. Прокурор Экстрём словно окаменел. Петер Телеборьян был мертвенно-бледен.

— Адвокат Джаннини, сколько времени, вы сказали, продолжается эта запись? — спросил судья Иверсен.

— Девяносто минут. Сам акт насилия продолжался сериями в течение пяти-шести часов, но в последние часы у моей подзащитной сохранилось лишь смутное представление о времени. — Анника Джаннини обратилась к Телеборьяну. — Зато там имеется сцена, когда Бьюрман вдавливает в сосок моей подзащитной иголку, а доктор Телеборьян утверждает, что это плод сомнительных фантазий Лисбет Саландер. Эпизод происходит на семьдесят второй минуте, и я готова показать его прямо сейчас.

— Спасибо, в этом нет необходимости, — сказал Иверсен. — Фрёкен Саландер…

Он на секунду сбился с мысли и не знал, как ему продолжать.

— Фрёкен Саландер, зачем вы сделали эту запись?

— Бьюрман меня уже однажды насиловал и требовал продолжения. Во время первого насилия мне пришлось сосать старого слизняка. Я думала, что последует повторение и я смогу обзавестись хорошим документальным подтверждением того, чем он занимается, и что мне удастся при помощи шантажа заставить его держаться от меня подальше. Но я его недооценила.

— А почему вы не заявили о жестоком изнасиловании в полицию, раз у вас имеется такое… убедительное доказательство?

— Я не разговариваю с полицейскими, — монотонным голосом ответила Лисбет Саландер.

Вдруг Хольгер Пальмгрен совершенно неожиданно поднялся из инвалидного кресла и заговорил четким голосом, опираясь руками о край стола:

— Наша подзащитная не разговаривает с полицейскими или другими представителями властей, а с психиатрами уж подавно, из принципа. Причина проста. Начиная с самого детства, она раз за разом пыталась говорить с полицейскими, социальными кураторами и разными органами власти, объясняя, что Александр Залаченко избивает ее мать. И каждый раз это оборачивалось для нее наказанием, поскольку государственные чиновники решили, что Залаченко для них важнее, чем Саландер.

Он откашлялся и продолжал:

— Когда же она наконец поняла, что ее никто не слушает, ей оставалось только попытаться спасти мать, применив к Залаченко силу. И тогда этот подлец, называющий себя доктором, — он показал на Телеборьяна, — составил сфальсифицированный судебно-психиатрический диагноз, объявив ее сумасшедшей, что дало ему возможность в течение трехсот восьмидесяти суток держать ее в клинике связанной. Черт его подери.

Пальмгрен сел. Иверсен, явно пораженный выпадом Пальмгрена, обратился к Лисбет Саландер:

— Может быть, вы хотите сделать перерыв…

— Зачем? — спросила Лисбет.

— Ну хорошо, тогда продолжим. Адвокат Джаннини, видеозапись обследуют, и я потребую технического заключения о том, что она аутентична. А пока пойдемте дальше.

— С удовольствием. Мне это тоже представляется крайне неприятным. Но правда заключается в том, что моя подзащитная подверглась физическому и психическому насилию, а также правонарушениям. И человеком, который несет за это наибольшую ответственность, является Петер Телеборьян. Он предал врачебную присягу, предал свою пациентку. Совместно с Гуннаром Бьёрком, сотрудником нелегальной группировки внутри Службы государственной безопасности, он состряпал судебно-психиатрическую экспертизу с целью изолировать неудобного свидетеля. Я полагаю, что данный случай является уникальным в шведской истории права.