Миллион миров с тобой

Это предмет, о котором я знаю слишком много. После того, как нам сказали, что мой отец погиб, разбив свою машину в реке, я потратила много времени на изучение этого, в основном после того, как я узнала, что он на самом деле жив и в порядке. То, что он вернулся к нам, не стёрло травму от мысли, что он мёртв. Неделями мне снились кошмары, в которых я обнаруживала, что попала не в ту вселенную, что отец, которого я вернула, не был моим, что бы ни придумал мой мозг, чтобы убедить меня, что отец всё-таки умер. Узнать больше о том, что могло бы с ним случиться, если бы он упал в реку... ну, это как-то помогло. Но теперь это означает, что мои знания о том, как выглядит раздутый водой труп, слишком ярки.

Пожалуйста, не позволяйте Полу увидеть это. Пожалуйста.

— Если Маргарет не чувствует потребности в отдыхе, то я не вижу причин, почему бы ей не заняться чем-нибудь сегодня, — говорит мама. — Нам нужны рабочие бригады для раскопок, но не для её набросков. На самом деле, у неё действительно должно быть больше времени в гробницах, когда она сможет рисовать без перерыва.

— И чем скорее ты туда спустишься, тем лучше, — папа поднимает свой кофе ко мне, словно произнося тост. — Мы не хотим, чтобы вчерашний инцидент напугал тебя.

Я подношу к нему свою кружку и делаю глоток, а затем подавляю дрожь, которая проходит через меня. О боже, этот кофе очень крепкий. Безумно сильный. Мне кажется, если я выпью всю эту кружку, то смогу видеть сквозь время. По-видимому, если вы хотели пить кофе до изобретения фильтра, вы должны были это иметь в виду.

— Ей не следует снова ходить в гробницы одной, — предлагает Пол. — Я с удовольствием пойду с ней.

Лицо Тео вытягивается, когда он видит возможность на секунду позже. Возможно, мне следовало бы пожалеть Тео этого мира, но я думаю, что он может сам о себе позаботиться.

— Я была бы рада, — говорю я, и Пол улыбается. Приятно снова видеть его улыбку.

Через двадцать минут он ведёт меня в другую гробницу, вниз по другой лестнице, на этот раз в гораздо больший проход, где легко встать и идти. Фонарь в руке Пола освещает длинный коридор, который, кажется, тянется в бесконечность. Когда он поднимает его вверх, его свет показывает иероглифы и картины на стене. Весь египетский пантеон стоит передо мной, выкрашенный в охру, кобальт и золото: Умун-ра с изогнутым клювом, Исида с распростёртыми, как крылья руками, Анубис с тёмной шакальей головой, ожидающий, когда мёртвые уйдут в подземный мир.

— Это потрясающе, — шепчу я. Мои пальцы тянутся к символам, но я знаю, что лучше их не трогать.

— Почти целы, — голос Пола звучит гордо. — С помощью твоих эскизов мы сможем перевести их. Люди, умершие три тысячи лет назад, снова заговорят.

Я открываю свой альбом для рисования, который ещё не успела просмотреть. Здесь я рисую столько же, если не больше, иногда цветными карандашами, иногда простыми, и моя работа раскрывает гораздо более мелкие детали, чем я когда-либо рисовала дома.

— Ты единственная, кто не изучал египтологию, — добавляет Пол. — По крайней мере, формально. Но именно ты можешь сделать величайшие открытия из всех.

И тут меня осенило: папа не шутил, что я занимаюсь “семейным ремеслом". Здесь я тоже египтолог. На этот раз я не просто за компанию. Я работаю вместе с мамой и папой. Я часть команды. Такого раньше никогда не случалось.

Подождите, нет. Это правда для Ведьмы, вот почему она часть планов Главного Офиса. Но она не должна быть единственной, потому что это кажется невероятным.

Видите ли, мои родители никогда не заставляли меня чувствовать себя плохо из-за того, что я не унаследовала их научный гений, как это сделала Джози. Они всегда поощряли моё творчество и никогда даже не предполагали, что мой вид творчества менее важен, чем их. Тем не менее, именно они переопределили законы физики. Я меня была ровно одна выставка в галерее в жизни. Трудно не чувствовать себя незначительной, когда родители фактически Мари и Пьер Кюри. Что мне нужно создать, чтобы соответствовать Жар-птице? Может быть, нарисовать Сикстинскую капеллу.

Но здесь моим родителям нужны мои работы. Я, часть их открытий и их триумфов. Это знание заполняет дыру в моём сердце, о существовании которой я даже не подозревала до этой секунды.

Может быть, вы думаете, что быть идеальным путешественником, путешествовать по измерениям, было бы так же полезно. Разница в том, что это было сделано со мной. Как бы ни был велик этот дар, но его бремя вполне реально. И опасность. И то, что я сделала неправильно. Это, однако — эти наброски древнеегипетских иероглифов — это чисто моё. Полностью моя собственная работа, рождённая из искусства, которое я люблю.

По сравнению с ужасными вещами, которые происходят по всей мультивселенной прямо сейчас, это утешение не такое большое. Но, может быть, мне это нужно больше. Я благодарна даже за это краткое удивление, за этот момент, который можно было бы назвать счастьем.

Я прижимаю альбом к груди, и Пол тихо смеется.

— Ты кажется... с нетерпением ждёшь начала работы.

— Так и есть, — пока я застряла в этой вселенной, я намерена делать всё, что в моих силах.

Пол колеблется, прежде чем сказать со своим сильным русским акцентом:

— Я всегда хотел рисовать и писать, как ты.

— Правда?

Он кивает, и он не смотрит мне в глаза. Иногда это восхитительно, как такой большой, сильный мужчина может быть таким застенчивым.

— Мы находим так много артефактов исчезнувшей цивилизации. Разбитые статуи. Закопанные кувшины. Мы видим осколки и обрывки. Всего лишь кусочки того, что было прекрасным целым. Когда я думаю об этом, мне жаль, что я не могу собрать их снова. Не так, как было раньше, это, конечно, невозможно. Но достаточно, чтобы увидеть всё, по-настоящему увидеть, каким всё было когда-то. Рисунки, которое ты создаешь приближают нас к этому.

Не так, как было раньше. Я помню, как мчалась сквозь измерения, отчаянно пытаясь собрать воедино кусочки души Пола. Может ли он когда-нибудь быть таким же? Или я буду видеть его только так, как этот Пол видит Древний Египет: в картинах, в воспоминаниях, в мечтах?

Я отказываюсь верить, что душа моего Пола потеряна. Он не сломан. Он ни одна из тех развалин, что нас окружают. Он может сделать это.

Затем глаза Пола расширяются, и он отступает назад, морщась, как от боли. Он тяжело привалился к стене, словно рисунков там и не было.