Миллионы, миллионы японцев...

(Одна малиновая гёрл снова предприняла атаку. Я притворился, что по-английски ни гугу и довел презрительную мину до совершенства... Они набрасываются на каждого нового клиента с твердой решимостью заставить его раскошелиться. Свет притушили. Завертелся шар с зеркальцами. Автомат выдал «Время танго» в нью-орлеанском стиле. Три малиновки, заключенные в ложе вокруг молодого чиновника, доказывают ему, что он парень хоть куда. Листья искусственной пальмы свисают между гирляндами искусственных роз, искусственных, как натянутая улыбка.)

После Шейлы, исполнившей «Ты моя судьба», лапка автомата, ко всеобщему удовольствию, опустилась на «Авиньонский мост». Входит какой-то тип: малиновая гёрл, отделившись от подружек, направляется к нему — это ее постоянный клиент; он явился за очередной порцией комплиментов. Такая жажда низкой лести толкает меня на размышления. Быть может, она сродни преклонению перед всем японским у тех туристов, которые нигде больше не бывали.

Говорят, что большинство японцев, посещающих «бары с хостессами», более или менее высокопоставленные чиновники. Они приходят услышать, что они красивы, умны, что у них необыкновенное имя, вечное перо, какого ни у кого больше нет, пленительный голос, тонкие чувства, поразительное остроумие, причем услышать, очевидно, в одних и тех же выражениях, часто из одних и тех же уст, иногда по нескольку раз в неделю...

Почему? По словам Темпа, после такого втирания помады они, не моргнув, платят по засаленному счету, если занимают достаточно высокий пост, например начальника отдела — бутё, подписывают накладную, которая в конце месяца будет погашена фирмой, где они служат, и уходят, изрядно накачавшись. Сам клиент молчит, так как пришел специально для того, чтобы ему курили фимиам. Я вспомнил Мату (кстати, он ведь тоже исчез), вздыхавшего: «Самоуничижение — истинная суть нашего характера...» Может быть, хостессы и стюардессы дают необходимую разрядку, без которой невозможно выдержать.

Японцы всегда настолько подавлены, говорил мне Темпи, настолько замкнуты в себе из-за приверженности своим нравам и обычаям, что время от времени надо хоть ненадолго открывать клапан, иначе котел взорвется. Именно это происходит на народных праздниках — омацури, коллективных мистических безумствах, похожих больше на наши деревенские праздники, чем на зрелище судорог святого Медара... Существуют и клапаны личного порядка, более скрытые, что имеет свои причины...

Две хостессы в красном выставляют подвыпившего типа, а тот держит в руках свой новый галстук и не перестает им восхищаться. Автомат заиграл марш из фильма «Самый длинный день». Боже мой, как грустно!

18 часов 15 минут

В гостинице

Только что мадам Мото сообщила по телефону, что у меня свидание на телевидении, в студии, передающей самую что ни на есть правительственную программу («Хорошо, а? хорошо?..»); меня пригласил молодой актер из числа ее друзей, потрясающий человек, очень известный и милый, «очень, очень милый... Он много сделает для нас...».

Я дрожу заранее.

Пятница, 12 апреля, 10 часов

В номере

Итак, вчера мадам Мото повела меня к молодому актеру телевизионной студии.

Ничего интересного.

Телестудии Японии еще моложе аэродромов и вокзалов. Наш молодой актер снимается сейчас в роли сына раздражительного бедного рыбака и доброй женщины. Фильм серийный, актеры и съемочная группа гонят по десятку эпизодов в день. Достаточно сказать, что у актера, якобы пригласившего нас, не нашлось времени даже поговорить с нами; впрочем, ни одного языка, кроме японского, он не знает.

Мадам Мото все чаще возвращается к разговору о фильме, но не совсем в том плане, в каком бы мне хотелось. Пока я смотрел, как «очень известный молодой актер, который может сделать для нас многое», бегает от одной декорации к другой, чтобы уложиться со своим эпизодом в сроки, моя дама-менаджер нашептывала мне: «Он милый, правда? О-о, он очень, очень милый!» Я машинально кивал в знак согласия. Я видел, как она запрыгала от радости. Наконец-то она могла заявить мне: «Раз так, мы поручим ему важную роль в нашем фильме!»

В другой раз она спросила:

— Сколько денег надо просить у продюсера на постановку фильма?

Я попытался ей втолковать, что смета — забота не сценариста, что это проблема деликатная, которую решают только специалисты и только при договоренности продюсера с прокатчиками, когда сценарий уже готов, актеры подобраны... что для фильмов совместного производства дело еще сложнее, что тут возникнут долгие финансовые дебаты между заинтересованными сторонами и что, во всяком случае, я в этом ничегошеньки не смыслю... Мадам Мото меня не слушала.

— А все-таки, тысяч сто хватит? — наивно спросила она.

— Что?! Да тут, несомненно, счет пойдет на миллионы, на сотни миллионов.

Мадам была ошарашена (в цифрах она разбирается). Все же вскоре она обрела прежнюю безмятежность, уж не знаю, как ей это удалось, возможно, она подумала, что я пошутил или путаюсь при пересчете валют... Но мне не удалось так быстро прийти в хорошее настроение. От мрачных раздумий, всегда на одну и ту же тему, одно спасение: не думать вообще. В конце концов я сяду в самолет, улечу домой и забуду об этом фильме.

И тут я вспомнил о неоплаченном счете. Мадам Мото оплачивала его каждое утро, но только частично. А ведь его сумма ничто в сравнении со стоимостью обратного билета Токио — Париж. Я не мог удержаться:

— Я слышал, что сейчас самолеты переполнены. Не заказать ли обратный билет заблаговременно?

Втолковывая мадам Мото смысл этого вопроса, я проявил неистощимое терпение, и наконец ей стало ясно, в чем дело. Ответ открыл мне глаза на страшную правду:

— Но ведь вам выдали билет в оба конца!

Узнав, что я получил билет только туда (по крайней мере так я тогда думал), она изменилась в лице, а я чуть не расплакался. Она взяла мою руку, но не знаю, кто из нас кого поддерживал.

С этого момента чувство тревоги ее не покидало. Лицо, фигура, походка, голос — все выражало панику. До самой минуты расставания вечером она время от времени, и надо сказать, довольно часто, повторяла, что уплатила за билет пятьсот тысяч иен — «а их было трудно достать!», — что она поищет у себя квитанцию (тут она на ветреном перекрестке принималась рыться у себя в сумке, и мы кидались в погоню за бабочками-листками из записной книжки «Цементные заводы Лафаржа»), что завтра же утром она сходит к директору, пошлет Ринго в агентство «Эр-Франс»... Остальное время она невесело пыталась себя успокоить, говорила, что продаст несколько картин, разыгрывала радость по этому поводу, потирала руки, подсчитывая, сколько она выручит... «Я уплатила пятьсот тысяч иен за билет туда и обратно, — тут же снова начинала она, — а их было трудно достать...»