Милосердные сестры

Но что-то еще не давало покоя. Нечто, покрытое туманной дымкой и расплывчатое. Такое, на чем нельзя было сконцентрироваться. Это нечто было связано с другим чувством. Прошло несколько минут, и Дэвид начал догадываться, что его беспокоит. В основе всех его реакций, всех его эмоций лежит неопределенное чувство страха. Дрожа и не совсем отдавая себе отчет в том, что он делает, Дэвид набрал номер Лорен и бросил трубку только после десятого гудка. Несмотря на то, что в больнице у него оставались еще кое-какие дела, Дэвид ощутил настоятельную необходимость уйти отсюда. Позвоню Хадави из дома, решил он.

* * *

Кристина, прислонившись к дверному косяку, ждала, когда Дэвид уйдет. Она ничуть не сомневалась в справедливости того, что сделала, но вместе с тем у нее остался неприятный осадок от содеянного.

Позднее, оторвавшись от составления отчета, она направилась по безлюдному коридору к телефону-автомату. Номер, который она набрала, отличался от того, каким она воспользовалась днем раньше. Неужели прошел только один день?.. Но на этот раз ей никто не ответил. Раздался щелчок и протяжный сигнал.

– Это Кристина Билл из Бостонской больницы, – размеренно произнесла она. – Руководствуясь состраданием и инструкциями "Союза ради жизни", второго октября я помогла прекратить мучения безнадежно больной Шарлотты Томас, введя ей сернокислый морфин. Затягивание необоснованных страданий для человека презренное дело, с которым необходимо всячески бороться. Достойная жизнь человека и достойная смерть человека должны быть сохранены во что бы то ни стало. Конец сообщения.

Она повесила трубку, затем, повинуясь неодолимому желанию, снова подняла трубку и набрала номер телефона Джерри Кроссуэйта.

При звуке его голоса у нее пропало всякое желание.

– Алло, – спросил он. – Алло... Алло?

Ничего не говоря, Кристина осторожно положила трубку.

В тени противоположного конца коридора Джанет Поулос наблюдала за тем, как Кристина отложила составление отчета и направилась к телефону, чтобы доложить о состоянии Шарлотты Томас. В этом она ничуть не сомневалась.

– Поговори с ней о Саде, – неоднократно советовала Георгина. – Осторожно, но обязательно поговори.

Джанет возражала ей, считая, что Билл совсем недавно в "Союзе" и еще не готова к вступлению в Сад, однако, Георгина продолжала настаивать.

– Ты только вспомни, – говорила она, – что стало с тобой, когда три года назад я решила, что ты не готова. Если я не ошибаюсь, ты подумывала о самоубийстве, не позвони я тебе в тот вечер.

Фактически в тот вечер Джанет мало что соображала. Приняв к тому времени сотню снотворных таблеток, она лежала на кровати. Отвращение к себе и глубокое чувство бессилия подтолкнули ее к краю пропасти.

Годами она жила ненавистью. Ненавистью к врачам вообще и к одному в частности. Она вступила в "Союз", чтобы, используя эту организацию, поставить на место отдельных докторов медицины. Где необходимо, она даже подтасовывала данные для получения утверждений и рекомендаций регионального контрольного комитета в отношении пациентов.

Однако после шести лет, когда ей удалось представить комитету более двух десятков больных, та скудная финансовая поддержка, которую она время от времени получала за выполненную работу, прекратилась.

Но в один прекрасный день все изменил лишь единственный телефонный звонок. Каким-то образом Георгина пронюхала о фальсифицированных отчетах и рентгеновских снимках, а также о ненависти Джанет к врачам и их власти... выведала все детали ее жизни, но к тому времени ей было на все и на всех наплевать.

Целый год после того как она попала в Сад, Георгина постепенно вводила ее в курс всего происходящего. Приблизительно раз в месяц она называла ей фамилию больного в северо-восточном крыле, который был утвержден Союзом для эвтаназии. Джанет поручалось организовать встречу с убитой горем семьей этого больного и предложить милосердную смерть дорогого им человека в обмен на значительное вознаграждение. Достигнутая договоренность затем выполнялась ничего не подозревающей сестрой "Союза", которая первоначально представляла кандидатуру того или иного больного.

Это было замечательное, доходное занятие, и Сад открывал неограниченные возможности для Гиацинты. Внутри Бостонской больницы распустились и другие цветы. Одна из них, Лилия, была пересажена из рядов "Союза" самой Джанет. Вскоре обе женщины получили новые обязанности, главным образом в области, которую Георгина описала как "прямой контакт с больными". Они больше не занимались делами "Союза" – эвтаназия сделалась не их профилем; новые возможности во всех смыслах оказались более стоящими. В их число и попали Джон Чепмен с Карлом Перри.

Заметив, что Кристина кончила говорить, Джанет двинулась к ней. Георгина тонко рассчитала, что после "работы" с такой необычной больной, как Шарлотта Томас, Билл могла "созреть". Гиацинта, однако, сильно сомневалась. Она переговорит с этой женщиной, но только в том случае, пока не рассеются ее собственные подозрения. Билл должна еще наполучать нагоняев от врачей, которые сами по себе в своем всевластии часто представляют смертельное оружие. Ей еще нужно насмотреться на разные жестокие случаи, имеющие отношение к "Союзу".

После этого она, может быть, и созреет.

Кристина заметила приближающуюся Джанет и осталась стоять на месте.

– Сделала? – торжественно спросила Джанет. Кристина только кивнула головой. – Поговорим немного? – еще один кивок. Молча они прошли в комнату для отдыха медсестер, и Кристина тяжело опустилась на диван, а Джанет села рядом.

– Никогда не бывает легко, правда? – продолжала Джанет, закидывая ногу за ногу, следя за тем, как Кристина смахивает соринку с кофейного столика.

– Я в порядке, Джанет. Нет, в самом деле. Я отдаю себе отчет в том, что делаю... что мы делаем. Поверь. Я знаю, как сильно Шарлотта хотела покончить с этим... Рак, разъевший всю ее печень, а доктор Хатнер требовал, чтобы эти трубки постоянно торчали в ней... Все хорошо, – говорила она медленно, но уверенно.

– Ты не услышишь от меня ни слова осуждения, дорогая, – сказала Джанет, пожимая ей руку, чтобы как-то подбодрить. В ответ Кристина тоже дотронулась до ее руки. – Очень плохо, что мы единственные, кому приходится нести всю эту проклятую тяжесть, вот и все. – Кристина молча кивнула и скорбно опустила плечи.