Милый друг Ариэль

Глава V

В одну из сред меня вызвали в комнату свиданий. Фабрис навестил меня в понедельник, прихода матери я ждала в пятницу. Когда сидишь в тюрьме, всякое, даже самое мелкое изменение в программе в один миг принимает угрожающие размеры. Здесь как бы впадаешь в детство. Чувствуешь, что ход событий превосходит твое понимание. И все пугает. Но в данном случае мои страхи оказались напрасными. Это был всего лишь сюрприз моего адвоката: тюрьму Флери осчастливила приходом Коринна Герье собственной персоной.

Тесная комната, несмотря на застоявшийся запах табака, кислой похлебки и жавелевой воды, мгновенно обернулась островком цивилизации в самом сердце Амазонии. Одним взмахом ресниц Коринна заставила пасть тюремные решетки. Когда меня ввели, она давала автограф надзирательнице с видом Марии-Антуанетты, ненадолго снявшей корону, чтобы поболтать по-свойски с пастушкой из своей деревни [73] . Легкая, снисходительная улыбка на устах, величественные повороты головы для изучения «интерьера», резкие взмахи подбородка, чтобы отбросить назад волосы: наша звезда позировала. Едва я вошла, как она бросилась ко мне с объятиями. Подобно собаке, которая, выскочив из воды и отряхнувшись, тут же забывает о купании, она не сказала ни слова о тюремной обстановке и своем ожидании. Ей и в голову не пришло играть героиню авангардного фильма под тем предлогом, что она явилась в рабочее предместье. На ней был розовый ансамбль от Chanel, на руке часики от Cartier, стоившие не меньше автомобиля, и она обняла меня с таким видом, словно мы с ней поднимались по звездной лестнице в Каннах. На меня обрушились ароматы Guerlain и светская воркотня по поводу моей фигуры:

73

Имеется в виду т.н. «деревушка королевы» (Le hameau de la Reine), выстроенная в окрестностях Версаля для Марии-Антуанетты по приказу короля Людовика XVI и заселенная крестьянами.

— Поверьте, мне приятно было бы провести несколько месяцев в вашем обществе! Но из моей швейцарской клиники, к счастью для нее, вид чуточку получше. Хотя мне скорее требовалась психиатрическая лечебница. У меня была такая депрессия, что весь последний месяц я всерьез подумывала о самоубийстве.

Не прошло и четырех секунд, а я уже помолодела на четыре месяца. Ненавижу людей, которые рассуждают на серьезные темы потому, что ситуация располагает. А вот Герьерша не собиралась говорить со мной как с больной:

— Буду откровенна, Ариэль, я пришла вовсе не для того, чтобы дать вам поплакаться мне в жилетку. Как на тех ужинах при свечах, где жирные продюсеры вдруг начинают разыгрывать из себя робких jeunes premiers [74] . Предупреждаю сразу: если вы заплачете, я начну хохотать. Тем более сегодня у меня прекрасное настроение. Пока я стояла в очереди, у меня попросили двадцать пять автографов. Это напомнило мне церемонию вручения «Сезаров»…

Она перехватывала мои реплики. Это я должна была вести разговор в таком ключе. Но у меня мутилось в голове. Сидя в заключении, теряешь привычку оттачивать свои тексты. И она, как добрая подруга, взяла эту заботу на себя. Принципы, мораль, справедливость абсолютно не интересовали ее. Да она о них и знать не знала.

74

Театральное амплуа «первый любовник».

— Хоть убейте, не помню, учили ли меня таким вещам. Но зато удовольствия и наслаждения всегда были в моей программе. И менять ее я не собираюсь. Я принесла вам подарки.

Она выложила на стол большую мешковатую сумку от Gucci — последний крик моды — и вынула из нее три баночки икры, флакон Shalimar и колье от Yves Saint Laurent, с медальоном в виде крошечного хрустального флакончика. Он открывался, и тогда можно было вдохнуть аромат нескольких капель Champagne — новых духов кутюрье, с которым Коринна водила дружбу. Затем с таинственным видом, притворяясь, будто колеблется, то протягивая, то отдергивая руку, она наконец вручила мне голубой конверт, на котором было написано «Моей дорогой девочке Ариэль». Внутри лежала открытка с видом Сент-Шапели, на обороте которой Ромен, наш общий тренер по гимнастике, написал следующее:

Ты помнишь, как привела меня в эту часовню первый раз, когда мы гуляли в твоем квартале? Со времени твоего отсутствия я дважды ходил туда, чтобы подумать о тебе. Как только ты вернешься, я прибегу обнять тебя. Мне жутко тебя не хватает. Если тебе что-нибудь нужно, сообщи через Коринну.

Я тебя люблю.

Его округлый детский почерк едва не исторг у меня слезы, но тут Коринна помогла горю, доверительно шепнув мне на ухо:

— Он и правда очаровашка и такой предупредительный. Я тоже его ужасно люблю.

Устроить ей сцену ревности? Это было бы непозволительной роскошью или нелепостью. Словно по взмаху волшебной палочки, комната свиданий превратилась в совершенно иное пространство, отведенное для «випов». Поэтому я просто вообразила, что мы находимся в салоне, где любые неприятности маскируются улыбками. А Коринна уже перешла к другой теме. И, поскольку цинизм родился вместе с ней, она прямо и откровенно изложила цель своего прихода:

— Ариэль, не будем ходить вокруг да около. Ваше приключение — прекрасный сюжет для фильма. И я охотно сыграла бы в нем роль. Естественно, главную. Как только вы отсюда выйдете, я представлю вам одного продюсера, потом мы найдем сценариста, и я из них выбью для вас крупный чек…

Извращенный дух тюрьмы внушает подозрительность: за каждым словом чудится задняя мысль. Но не в данном случае. Идея снять такой фильм совершенно не шокировала меня. Я вообще редко чем возмущаюсь. В этом и состоит моя проблема. Даже во Флери я не находила поводов для возмущения. Иногда я проклинала Лекорра, но в глубине души понимала, что он просто выполняет свою чиновничью работу. Вот и это предложение не насторожило меня, даже наоборот. Я даже попробовала провести кастинг исполнителей. В роли Александра мне виделся Джереми Айронс. Но Коринна была против. Она во что бы то ни стало хотела Жерара Депардье. По моему мнению, Депардье был чересчур мужиковат — Дармон все-таки отличался некоторым аристократизмом. Коринна заспорила со мной:

— Ничего подобного. Он просто сильный человек. И доказательство — ваши нынешние беды, а значит, и его тоже. Когда эти крутые мужчины оказываются на вершине славы, они не прыгают от счастья. Когда судьба сбрасывает их вниз, они не хнычут и не прячутся в темном углу. Они мужественно переносят несчастье, спасают все, что можно спасти, ждут, не смиряясь перед судьбой, а дождавшись конца грозы, возносятся на прежнюю высоту.

Я и не сомневалась, что Дармон стойко выдерживает удары судьбы. Но услышав, как она вещает об этом с трагической дрожью в голосе, мгновенно все поняла. И ответила без всяких церемоний:

— Ну хватит притворства. Это он вас сюда прислал. Давайте говорите, что он велел мне передать.

Я сказала это мягко, с насмешливым прищуром, но она не ожидала от меня такой проницательности и буквально остолбенела, как будто я вдруг попросила ее сыграть на фортепиано. К счастью, о звездах бдительно печется ангел-хранитель, и нас отвлекли от разговора именно в тот момент, когда она тщетно искала ответ. Кто же это? Никогда не угадаете: Маривонша! Но совершенно преображенная, словно ее наизнанку вывернули. Как артиллерийская шрапнель превращается в приятный летний дождичек, так ее обычная стервозность растаяла наподобие сахара в кофе. Извинившись за то, что помешала, она учтивейше сообщила нам, что свидание подходит к концу. Более того, подобравшись к моей собеседнице скользящими шажками (точь-в-точь полотер, натирающий паркет), она тоже протянула ей листок с просьбой дать автограф. Я просто глазам своим не верила. Когда она вышла, даже дверь за ней затворилась беззвучно, как будто проникшись почтением к высокой гостье. Я в нескольких фразах обрисовала Коринне эту фурию. Коринна высказала свое мнение еще лаконичнее:

— Вот таковы мы, звезды, — нас все любят. Даже господь Бог и тот нуждается в колоколах.

Это изречение вернуло ей уверенность в себе, и она под предлогом нехватки времени пошла напролом. Александр Дармон и в самом деле дал ей поручение:

— Он хотел передать вам следующее: отрицайте любые отношения с ним, кроме чисто дружеских. Не идите ни на какие компромиссы со следователем. Подозрения — это еще не доказательство вины. Вам нужно только держаться и все отрицать. Александр твердо обещал, что к Рождеству вы отсюда выйдете.