Милый друг Ариэль
Шрифт:
— Не надейтесь, что уязвили меня ярлыком «забавные создания». Мы, по крайней мере, если уж говорим, то хоть знаем, о чем.
— Боже меня упаси в этом усомниться.
— И правильно делаете, потому что весь мир преклоняется перед профессионализмом парижской моды, при том что весь мир потешается над нашими надутыми политиками-пустомелями, которые считают себя уж такими проницательными, такими образованными, дальше некуда!
Стоит мне захотеть, и я могу обжечь не хуже пучка крапивы. Но моя злость ему нравилась. Чужая грубость привлекала его, как гамак, где можно лениво разлечься со своим собственным хамством. По крайней мере, так бывало до тех пор, пока не смеялись над ним самим, ибо — я очень скоро обнаружила это — он, с безжалостным злорадством топтавший чужое самолюбие, не переносил даже булавочных уколов в свой адрес. Но я зря старалась, он меня уже не слушал. Первое вино не вызвало у него нареканий, зато второе он отослал на
— Вы правильно делаете, что не интересуетесь политикой. Партии сменяют одна другую, а сытые неизменно поучают голодных. Левые ничуть не лучше правых. Социалисты пускаются на те же махинации, что и все остальные. Они так часто объясняли необъяснимое, что у их совести давно полопались все пружины. Через три месяца Миттеран будет переизбран на новый срок, и его банда снова возьмется за свои тайные сделки. Ждать от него хотя бы минимальной честности — все равно что ждать у моря погоды. Вы не согласны?
Смысл его последней метафоры от меня ускользнул, но вопрос был не в этом; он разоткровенничался, и я хотела послушать дальше. Снова кося под простушку, я заявила, что никогда не думала о таких высоких материях. Но ему это было безразлично. Его монолог шел какими-то загадочными зигзагами, без конца спотыкаясь на проблеме выбора вина. Он с упоением и с видом знатока совещался с сомелье; в результате после дегустации третьего вина было решено вернуться к первой бутылке, а именно к «Сансеру». Тогда и только тогда он наполнил мой бокал. Все это могло показаться дурацкой рисовкой, но, честное слово, в ту минуту Сендстер выглядел очень живописно. Этот тип был подобен шутке, но доброй старой шутке; его силуэт и расцветка приводили на память те копилки в виде свинок, куда дети бросают свои монетки; да и все в нем — и манера поведения, и речи, и самодовольство — говорило о деньгах. Чувствовалось, что он какими-то неведомыми нитями связан с реальной властью. При его появлении человек из «Креди де ла Сэн» почтительно поклонился, а его визитная карточка не вызывала ни тени сомнения: я действительно обедала с вице-президентом «Пуату», главной медицинской лаборатории Франции, международной фирмы под эгидой Министерства здравоохранения, имеющей филиалы на всех пяти континентах. Так что же он намерен мне предложить? Я терялась в догадках. Когда он начал расспрашивать меня о мужчинах, я испугалась. В какой-то миг я с опаской подумала: уж не собирается ли он приударить за мной в этом буржуазном храме кулинарии? В таком случае извините: все эти шестидесятилетние древности, замаринованные в бренди, или тощие старцы с дряблыми зобами, свисающими на грудь, как мокрые наволочки на веревке, — герои не моего романа. Я люблю свежую упругую плоть, сильные руки, квадратные плечи, тугие мускулы а, кроме всего прочего, я люблю Фабриса. При том что мое поклонение этому божеству временами дает сбои. Вот, например, этот юный рыжик сомелье: мои глаза невольно обращались в его сторону. Что мешало мне следить за ходом мысли Сендстера. После того как мне принесли мою зубатку, наш разговор вернулся к заливу Морбиан.
Устремив на меня взгляд из-под тяжелых век, в котором мелькала легкая ирония, он задавал мне вопросы с наигранным безразличием, как бы из чистого любопытства, о нашем имении на острове Монахов, о профессии моего отца, о политических убеждениях матери… Куда только подевались его грубость, обидные и бесцеремонные суждения; только что он, можно сказать, лез сапогами в душу, а теперь тщательно взвешивал каждое свое слово: это требовало изворотливости, которой никак нельзя было в нем заподозрить, но он ее проявил. Я поняла, что мы наконец подошли к самой сути проблемы. Он выбрал меня не из-за моей внешности, не из-за моего агентства, а ради моих связей с Морбианским заливом. Впрочем, за кофе он сам выложил все карты на стол:
— Если Миттеран победит, ему придется распустить Национальное собрание. И тогда Александр Дармон выдвинет свою кандидатуру на новых выборах от Ванна. Его уже выбирали в Эннбоне [12] в 1973 году, но в 1978-м он проиграл выборы в этом округе и вернулся к своей профессии врача, а депутат-социалист, который занял его место, так просто его не отдаст. Стало быть, он приедет в ваши края. Родом он бретонец, один из молодых волков стаи Миттерана, и если его выберут, то дадут портфель министра здравоохранения. По некоторым весьма сложным причинам, которые я вам объясню позже, фирма «Пуату» будет нуждаться в нем. Мои условия крайне просты: я хочу, чтобы вы облегчили ему этот десант, а главное, завоевали его расположение. В награду я вам заплачу. Заплачу щедро.
12
Эннбон —
город в Бретани, в департаменте Морбиан.С этими словами он вытащил из багрово-красного кожаного портсигара монументальную «Гавану». Впрочем, в тот день у него все было красное: замшевый жилет, галстук, носки, бумажник… Но даже это не выглядело смешным. На мой взгляд, англичане обладают одним потрясающим талантом: они умеют сообщать элегантность самым диким своим причудам. Он знаком потребовал у официанта зажигалку для сигар, которую тот давно уже положил на сервировочный столик. Раскурив наконец свою «ракету», он выпустил в потолок облако дыма, перевел на меня взгляд и уточнил свое предложение:
— А когда я говорю «щедро», это значит «необыкновенно щедро».
Теперь дело было ясное. Таким аргументам я противиться не умею. Ничего удивительного: я всегда любила деньги, и мне всегда нравилось быть богатой. Но меня смущала одна деталь: что за птица этот Дармон? Он был одним из верных гвардейцев Миттерана, из той новой когорты, которая родилась на съезде в Эпине [13] . Мне смутно помнилось, что он похож на выпускника ENA — бесцветный, серьезный, из тех зануд, что никогда не были молодыми. Лет ему было примерно 45. Значит, не старик. Но его бицепсы служили ему лишь для того, чтобы удерживать перо в руке. И при этом он был очень важной шишкой. Хотя газета «Канар аншене» обозвала его «маленьким Александром Великим». При моей склонности к мускулистым красавцам, у меня было так же мало шансов втюриться в эту унылую жердь, как погибнуть от руки террориста. Тогда к чему же разыгрывать из себя ломаку? Я ответила, что, в принципе, такая авантюра меня привлекает. При этом я даже не лгала: меня воодушевляла перспектива оставить с носом Фабриса и Анику. Даже в самом худшем случае Дармон не причинит мне большого зла: всего-то и дел, что закрыть глаза и мысленно подсчитывать прибыль.
13
В 1966 г. Миттеран провел в городе Эпине съезд левых сил, на котором была создана Федерация демократических и социалистических левых сил (La F'ed'eration de la gauche d'emocrate et socialiste — FGDS).
Мое мгновенное согласие ошеломило Сендстера. Он поставил на стол рюмку коньяка, которую согревал в ладони, и уставился на меня:
— Ваша решимость впечатляет. Если вы успешно проведете дело, то окажете мне огромную услугу. Я этого никогда не забуду.
— Только не надо клятв. Лучше скажите мне коротко и ясно, до каких пределов я могу дойти, когда нужно ехать и сколько вы заплатите?
Он вздрогнул так, словно я дала ему оплеуху. Этот прямолинейный, алчный, бесцеремонный, эгоистичный и фамильярный тип считал, что только он один имеет право на цинизм. Вместо ответа он подписал счет и пробурчал, что «возобновит со мной контакт» (снова эта фирменная абракадабра!), чтобы дать нужные инструкции.
Шофер уже ждал нас, но мне хотелось пройтись пешком, и я отклонила предложение отвезти меня в агентство. Сендстер велел шоферу сесть за руль, взял меня за руку, подвел к багажнику, открыл его и приподнял край лежавшего там шотландского пледа: под пледом я увидела пачки купюр по 500 франков. Взяв пять пачек, он протянул их мне:
— Вот вам пятьдесят тысяч. Считайте их задатком и не вздумайте крохоборничать. Вы скоро убедитесь, что, имея дело с Дармоном, нужно за все платить. Ему-то все едино — что 50 франков, что 50 000. Он терпеть не может тратиться. Скупердяй каких мало. Но вы не огорчайтесь: Франция вас очень позабавит, когда вы увидите ее вблизи, и из первых рядов, и из-за кулис. Это зрелище, достойное внимания.
С этими словами он захлопнул багажник, поцеловал мне руку и уселся в машину рядом с шофером.
Глава III
Ждать мне пришлось недолго: Сендстер развернул свою кампанию почти сразу. В следующий же понедельник он позвонил мне домой. В семь утра! Поступок вполне в его духе: он воображает, будто, вытягивая траву из земли, можно ускорить ее рост. В результате он проводит свою жизнь, подгоняя ход событий, а потом бесконечно ожидая, что из этого выйдет. Он без лишних слов приступил к делу:
— Итак, все решено, Миттеран выставляет свою кандидатуру. С этим маразматиком Барром и клоуном Шираком он справится одной левой. Как только его переизберут, он распустит парламент. В ближайший уикенд Дармон едет в Ванн для встречи с местными боссами-социалистами. Вы, кажется, говорили, что у вас там огромный замок?
Что за бред, откуда он это взял? Наше поместье датировалось 1633 годом, и дом действительно выглядел впечатляюще, но в разговоре с Сендстером я ни разу не назвала его «замком». Однако спорить было бесполезно. Пускай сначала выложит карты на стол. Я ответила медоточивым голосом: