Милый друг

– Это меня не касается, – несколько смягчившись, но не успокоившись, возразила она. – Я вовсе не желаю, чтобы вы срывали на мне злобу.

Он обнял ее и подвел к дивану.

– Послушай, крошка, я не хотел тебя обидеть. Я сказал не подумав.

Насильно усадив ее, он опустился перед ней на колени.

– Ты простила меня? Скажи, что простила.

– Хорошо, но больше чтоб этого не было, – холодно ответила она и поднялась с дивана. – А теперь пойдем гулять.

Не вставая с колен, он обнимал ее ноги и бормотал:

– Останемся, прошу тебя. Умоляю. Уступи мне на этот раз. Мне так хочется провести этот вечер с тобой вдвоем, здесь, у камина. Скажи «да», умоляю тебя, скажи «да».

– Нет, – твердо, отчетливо проговорила она. – Я хочу гулять, я не намерена потворствовать твоим капризам.

– Я тебя умоляю, – настаивал он, – у меня есть причина, очень серьезная причина…

– Нет, – повторила она. – Не хочешь – дело твое, я пойду одна. Прощай.

Высвободившись резким движением, она направилась к выходу. Он поднялся и обхватил ее руками.

– Послушай, Кло, моя маленькая Кло, послушай, уступи мне…

Она отрицательно качала головой, молча уклонялась от его поцелуев и пыталась вырваться из его объятий.

– Кло, моя маленькая Кло, у меня есть причина.

Она остановилась и посмотрела ему в лицо:

– Ты лжешь… Какая причина?

Он покраснел, – он не знал, что сказать.

– Я вижу, что ты лжешь… Мерзавец! – с возмущением бросила Клотильда.

Она рванулась и со слезами на глазах выскользнула у него из рук.

Измученный, готовый сознаться во всем, лишь бы избежать разрыва, он снова удержал ее за плечи и с отчаянием в голосе произнес:

– У меня нет ни единого су… Вот!

Она обернулась и посмотрела ему в глаза, стараясь прочитать в них истину.

– Что такое?

Он покраснел до корней волос.

– У меня нет ни единого су. Понимаешь? Ни франка, ни полфранка, мне нечем было бы заплатить за рюмку ликера, если б мы зашли в кафе. Ты заставляешь меня сознаваться в таких позорных вещах. Не могу же я пойти с тобой, сесть за столик, спросить чего-нибудь, а потом как ни в чем не бывало объявить тебе, что у меня нет денег…

Она продолжала смотреть на него в упор:

– Так значит… это правда?

Дюруа в одну секунду вывернул карманы брюк, жилета, пиджака.

– Ну что… теперь ты довольна? – процедил он сквозь зубы.

Она раскрыла объятия и в приливе нежности бросилась к нему на шею:

– О, мой бедный мальчик!.. Мой бедный мальчик… Если б я знала! Как же это с тобой случилось?

Она усадила его, села к нему на колени и, обвив ему шею руками, поминутно целуя в усы, в губы, в глаза, заставила рассказать о своем несчастье.

Он сочинил трогательную историю. Ему надо было выручить из беды отца. Он отдал ему все свои сбережения и задолжал кругом.

– Придется голодать по крайней мере полгода, ибо все мои ресурсы истощились, – заявил он. – Ну ничего, в жизни бывает всякое. В конце концов, из-за денег не стоит расстраиваться.

– Хочешь, я дам тебе взаймы? – шепнула она ему на ухо.

– Ты очень добра, моя крошка, – с достоинством ответил он, – но не будем больше об этом говорить, прошу тебя. Это меня оскорбляет.

Она умолкла.

– Ты не можешь себе представить, как я тебя люблю! – мгновение спустя, сжимая его в объятиях, прошептала она.

Это был один из лучших вечеров их любви.

Собираясь уходить, она сказала с улыбкой:

– Для человека в твоем положении нет ничего приятнее, как обнаружить у себя в кармане деньги, какую-нибудь монету, которая провалилась за подкладку. Правда?

– Я думаю! – искренне вырвалось у него.

Она решила пойти домой пешком под тем предлогом, что на улице изумительно хорошо. И всю дорогу любовалась луной.

Стояла холодная ясная ночь, – такие ночи бывают в начале зимы. Люди и лошади неслись, подгоняемые легким морозцем. Каблуки звонко стучали по тротуару.

– Хочешь, встретимся послезавтра? – спросила она при прощании.

– Ну да, конечно.

– В тот же час?

– В тот же час.

– До свидания, мой дорогой.

И они нежно поцеловались.

Он быстрым шагом пошел домой, думая о том, как выйти из положения, что предпринять завтра. Но, отворяя дверь в свою комнату и отыскивая в жилетном кармане спички, он, к крайнему своему изумлению, нащупал пальцами монету.

Он зажег огонь, схватил монету и начал рассматривать ее. Это был двадцатифранковый золотой!

Ему казалось, что он сошел с ума.

Он вертел монету и так и сяк, стараясь понять, каким чудом она очутилась у него. Не могла же она упасть к нему с неба!

Наконец он догадался, и его охватило бешенство. Как раз сегодня его любовница толковала о том, что монета иной раз проваливается за подкладку и что в трудную минуту ее обычно находят. Значит, она подала ему милостыню. Какой позор!

Он выругался.

– Хорошо! Я ей послезавтра устрою прием! Она у меня проведет веселенькие четверть часа!

Обозленный и оскорбленный, он лег спать.

Проснулся он поздно. Голод мучил его. Он попытался снова заснуть, с тем чтобы встать не раньше двух. Потом сказал себе:

– Это не выход, я должен во что бы то ни стало раздобыть денег.

В надежде, что на улице ему скорее что-нибудь придет в голову, Дюруа вышел из дому.

Он так ничего и не надумал, а когда проходил мимо ресторанов, то у него текли слюнки. В полдень он наконец решился: «Ладно, возьму сколько-нибудь из этих двадцати франков. Завтра я их отдам Клотильде».

Дюруа истратил в пивной два с половиной франка. Придя в редакцию, он вернул три франка швейцару.

– Возьмите, Фукар, – это те деньги, которые я у вас брал вчера на извозчика.

Работал он до семи. Затем отправился обедать и истратил еще три франка. Вечером две кружки пива увеличили дневной расход до девяти франков тридцати сантимов.

За одни сутки немыслимо было восстановить кредит или найти какие-нибудь новые средства к существованию, а потому на другой день ему пришлось истратить еще шесть с половиной франков из тех двадцати, которые он собирался вечером отдать, так что, когда он пришел на свидание, в кармане у него было четыре франка двадцать сантимов.