Мимо течет Дунай: Современная австрийская новелла
Шрифт:
«В Иннском районе или у Мельничного рынка такой забор давно бы разобрали, — весело думает Лукингер. — Ни одна драка без хорошего колышка не обойдется. Да, но у кого башка такой колышек выдержит, тот должен быть из крепкого матерьяльца скроен».
В мансардном окошке зажегся свет, выглянула Катарина, и Лукингер тихо свистнул. Девушка кивнула. Свет скоро погас.
Медленно шли они вдоль берега вниз по течению. Катарина взяла своего кавалера под руку, но чинно держалась в отдалении. Небольшие низкие домики в стороне как бы пригнулись еще ниже. Парочка прошла под мостом, наверху грохотал городской транспорт, заставлявший могучие своды тихо содрогаться.
— И куда это вы меня завели? — не без страха спросила Катарина, вспомнив, что не раз слышала, что здесь, внизу, бывает, и насильничают. — А вдруг с нами что-нибудь случится? — тут же добавила она, желая показать, что его-то она не боится.
— Да что тут с нами может случиться? — игриво ответил Лукингер, крепче прижимая ее руку.
Кати не отнимала руки. Но он с досадой почувствовал, что она дрожит.
«Вот уж кого нельзя спускать с крючка!» — подумал он и громко сказал:
— Давно уже мечтал я вот так пройтись с тобой совсем один.
— Вам и некогда подумать обо мне, — заметила она недоверчиво. — Уж не говорили бы лучше.
— Клянусь честью, — шепотом поклялся он, привлекая ее к себе.
С другого берега нет-нет да заглядывали на эту сторону лучи фар и фонарей, но теперь наша парочка ушла уже довольно далеко, здесь луга подступали к самой реке — все погрузилось в темноту. За городом на сталелитейном заводе домна, должно быть, выдала очередную плавку. На небе стояло зарево, мрачно отсвечивавшее в мягких дунайских волнах.
Лукингер увлек Катарину на ближайшую скамью. Она вздохнула, и он снова почувствовал, как по ее телу пробежала дрожь. Ивы перешептывались над водой. За черневшим на другом берегу лесом упала звезда.
— Пожелай себе что-нибудь, — сказал он и про себя добавил: «Вот удивишься-то, как скоро все сбудется». Она склонила голову к нему на плечо, и теперь ее усилившаяся дрожь была ему уже приятна. Он сунул руку в карман и достал пузырек, который ему передал Адамек. Прежде чем девушка успела опомниться, он, обхватив ее за плечи, стряхнул несколько капелек из пузырька в вырез на ее груди.
— Батюшки, что это у вас? — пробормотала Катарина, жадно вдыхая распространившийся аромат. — Это ж чистые розы!
Дурманящий запах контрабандного розового масла поднимался от ее груди, сливаясь с терпким запахом ив и речной прохладой.
Лукингер самодовольно ухмылялся. «Знала бы, что Адамек в окурке за щекой или еще где пронес товар, не нюхала бы так вожделенно».
А Катарине казалось, что мимо, шурша платьями, проплывают прекрасные дамы и от них исходит этот пьянящий аромат. И она сама такая же, как они, даже еще прекрасней. Сколько уж она живет в этом городе, но впервые в жизни вдыхает такой аромат. Так пахнуть могло только от женщин, которых она видела в мечтах. Где-то далеко-далеко остался трактир, все ее мысли, все чувства были поглощены ароматом роз.
В нем как бы сосредоточилась вся ее тоска по иной жизни, той, какую она видела в кино, где было много красивых женщин в роскошных платьях. И все мужчины преклонялись перед ними. На столах сверкают высокие бокалы, совсем без ручек, и прекрасные дамы смеются, и весь мир принадлежит им. Они танцуют до
самого утра, а потом их в автомобилях отвозят домой. Сколько раз она слышала, как самым что ни на есть бедным девчонкам выпадал счастливый билет, сколько раз сама видела на картинках невесту всю в белом, с длинным шлейфом, — от слез не удержишься. И чем ниже тебе приходится нагибаться в будни, тем прекраснее сказки, которые являются в мечтах. И всякий раз от них как бы пахнет розами — белыми, алыми, желтыми. Везде и всюду стоит запах роз!С легким содроганием чувствует она, что Лукингер делается все настойчивее, и только один раз, когда она уже ни в чем не отказывает ему, она вспоминает Фердинанда. Но в этих мыслях нет ничего от раскаяния, только какая-то режущая, пронизанная ненавистью боль.
— Ты, ты! — только и шепчет она, обнимая Лукингера.
Вся ночь была исполнена сладким томлением, шелестом ив и мерцанием звезд. Катарина и смеялась, и плакала, и желала только одного — чтобы счастью этому не было конца.
В каком-то пьяном упоении возвращалась она домой. Его сильная рука словно несла ее, Катарина все время ощущала его близость. Дунай казался ей безбрежным морем. Любовные парочки на скамейках застыли как изваяния.
— В воскресенье у нас ярмарка, — сказал он прощаясь. — Вместе сходим.
Во время весенней ярмарки Кати даже выйти из трактира не могла — столько было посетителей. Со злостью выглядывала она по ночам из своего окошка и смотрела на парочки внизу. И только один раз Фердинанд принес ей пакетик конфет и весь вечер потом ворчал — до чего же все дорого!
Поднявшись к себе в мансарду, Катарина сняла рубашку и вымылась холодной водой.
Она уже давно лежала в постели, но каморка все еще пахла розами. Внезапно ее охватил испуг, что запах этот так никогда и не выветрится. Катарина спустилась по лестнице и спрятала свою рубашку в стенной шкаф, где стояла бочка с молодым вином и хранились всякие хозяйственные тряпки. Пусть рубашка здесь и лежит! Всякий раз, когда она будет занята на особенно грязной работе, она будет прибегать сюда, отодвинет тряпье — и все ее счастье, все ее розы снова будут с ней.
— Поедем с тобой к моему товарищу из Ульрихсберга. Он себе там за Кацбахом дом построил, — сказал Фердинанд, и она поняла, что ему очень важно, чтобы они поехали туда вместе. Так они и отправились берегом вниз по течению. Река сверкала на солнце, и, хотя стояла уже ранняя осень, Дунай казался серым, как весной, когда он несет с собой снежные воды.
— Там впереди река от дождей разлилась, — сказал Фердинанд Лойбенедер, как всегда деловито. — Луга под водой стоят. Придется нам кружным путем идти.
Катарина прекрасно знала, что, говоря о лугах, он имеет в виду крапиву, хворост и всякую грязь, нанесенную водой. Ах, а она-то при этом думала о плакучих ивах и о бархатных ночах!
Легкая дрожь пробежала по ее телу — они как раз проходили мимо того места, где несколько дней назад она побывала ночью с Лукингером. Но сейчас был ясный солнечный день. Катарина старалась ступать как можно бережнее, будто боялась спугнуть жгучие воспоминания, прикасаясь ногой к нежным луговым травинкам.
— Теперь-то у него самое трудное позади, — слышит она голос Фердинанда. — Но поработать ему пришлось, пока крышу навел, в своем доме живет и на нас, ночлежников, сверху поплевывает. И кусок земли у него при доме — картошку может посадить. Что ни говори, а своя крыша над головой лучше, чем век скитаться по чужим углам.