Мина замедленного действия. Политический портрет КГБ

Секретно

КОМИТЕТ государственной безопасности СССР ЦК КПСС

19.07.82. № 1479

Товарищу Андропову Ю. В. Москва

О негативных проявлениях в поведении отдельных категорий зрителей в ходе выступлений зарубежных артистов и просмотров произведений западного киноискусства.

По поступающим в Комитет госбезопасности СССР данным, в последнее время нередко наблюдаются элементы негативного поведения отдельных категорий зрителей из числа советских граждан, присутствующих на различных международных мероприятиях в области культуры и искусства.

9 июля этого года в Большом зале Московской государственной консерватории состоялось торжественное закрытие VII Международного конкурса имени П. И. Чайковского, в ходе которого были официально подведены его итоги, а также дан заключительный концерт лауреатов. В процессе награждения победителей со стороны большинства зрителей открыто проявилась демонстративная тенденция к явно завышенной оценке некоторых зарубежных исполнителей и прежде всего представителей США и Великобритании, встреча которых сопровождалась продолжительными аплодисментами, доходившими порой до вызывающей нарочитости. (…) В то же время вручение наград советским исполнителям, занявшим более высокие места, проходило в обстановке не более чем обычных приветствий. Этот контраст усилился во время выступлений лауреатов на концерте. Так, пианист из Великобритании Донохоу П. после своего номера неоднократно вызывался на сцену и был буквально усыпан цветами. По мнению ряда присутствовавших, такая реакция на его выступление не в полной мере соответствовала объективности, а была создана искусственно. Это подтверждается также и тем, что после оваций, устроенных англичанину, многие зрители покинули концерт, и выступления советских лауреатов Овчинникова В. и Забилясты Л. проходили при полупустом зале (…)

Председатель Комитета госбезопасности

В. Федорчук». ^{41}

Кажется, до такого абсурда, сообщаемого «в порядке информации» под грифом «секретно», даже Оруелл в своем блистательном романе «1984» не додумался. Впрочем, Пастернак предупреждал: «Замечательно перерождаются понятия. Когда к ужасам привыкают, они становятся основаниями хорошего тона». Так и абсурд становится нормой…

Короче, по меткому выражению весьма близкого к власть предержащим академика Г. Арбатова, в сей славный период существования нашего государства — в начале восьмидесятых — «физиология стала важнейшим фактором политики»: от того, как себя чувствовал немощный генсек, в каком расположении духа проснулось столь же немощное и болезненное его окружение, — зависела жизнь огромной, напичканной ядерным оружием державы. ^{42}

Однако сохраняя нервы партийным иерархам, которые к тому же один за другим отправлялись в мир иной, Комитет сам себя не обманывал. Пример тому — Юрий Андропов, который попытался начать кое-какие изменения в экономике, да не успел.

КГБ знал: падают цены на нефть, сокращается валютная выручка государства, а с ней — и возможности закупать оборудование для предприятий ВПК. Катастрофически пошла вниз производительность труда, спорадические вливания в машиностроение, которое, напомню, на 80 процентов работало на ВПК, перестали давать отдачу. Экономисты свидетельствовали: в 1984 году с каждого рубля, вложенного в станки, в оборудование, страна получала на четверть меньше продукции, чем полтора десятилетия назад. ^{43}

Происходило страшное: начал разваливаться материальный фундамент тоталитарного режима, который только и позволял СССР быть великой державой, представляющей угрозу всему миру. «Тело» режима — ВПК — было серьезно больно. Вот его-то и бросилась спасать побуждаемая к тому Комитетом олигархическая верхушка. Его, ВПК, крики о помощи убедили: экономика страны подошла к той последней черте, когда она становится неспособной обеспечивать потребности Военно-промышленного комплекса, и, следовательно, создается угроза существованию самой системы власти в стране. Значит — нужны реформы. Но — какие? Очевидно, те, что, с одной стороны, не угрожали бы безопасности власти, с другой — вытаскивали бы из ямы ВПК. Опыт же Китая свидетельствовал: либерализация в экономике вполне сопрягается с жестким идеологическим и политическим контролем со стороны правящей партии. «Главная задача — быстро перейти на производство новых поколений машин и оборудования, которые способны обеспечить внедрение прогрессивной технологии…» — определял задачи перестройки Михаил Горбачев в апреле 1985 года. — «Первостепенное внимание должно быть уделено совершенствованию станкостроения, ускорению развития вычислительной техники, приборостроения, электротехники и электроники как катализаторов научно-технического прогресса» ^{44}, — перечислял он именно те области промышленности, которые прежде всего и главным образом работают на ВПК.

Вадим Печенев — помощник Генсека Черненко по теоретическим и идеологическим вопросам (академик Георгий Арбатов относит его к числу тех «серых кардиналов», которые имели особое влияние на верховных лиц страны), основываясь на опыте личного общения с Горбачевым, пишет, что будущего реформатора отличала приверженность двум основополагающим концепциям: ускорения экономического развития страны и «внутреннего и международного значения ленинизма вообще и исторического теоретического подвига В. И. Ленина в особенности». Печенев, не без сарказма, также добавляет, что любые попытки со стороны возглавляемой им группы консультантов ЦК внести некоторый радикализм в речи, статьи и выступления первых лиц по части критики прошлого или необходимости коренной ломки старого хозяйственного механизма, мягко, но систематически пресекались тогдашним секретарем ЦК и вторым человеком в государстве М. Горбачевым. В декабре 1984 года, то есть за полгода до объявления перестройки, Горбачев в одном из своих докладов, подготовленных, по словам Печенева, его «теневым кабинетом», высказался резко против «рыночного социализма», подчеркнув, что «главное историческое преимущество стран социализма — плановый характер экономики». ^{45}Конечно, слова Печенева — лично обиженного на Горбачева (последний, естественно, убрал его из ЦК вскоре после прихода к власти) — надо принимать с известными допущениями. Конечно, Горбачев 1984 года должен был лавировать, дабы не раздражать старых членов Политбюро и получить страстно желаемое место Генсека. Конечно, его взгляды со временем претерпели — в угоду времени — определенные изменения. Но мы говорим о причинах и побудительных мотивах перестройки — и в этом смысле свидетельства старого аппаратчика весьма интересны.

Откройте наугад речи Горбачева первых лет перестройки: «ускорение», «научно-технический прогресс», «развитие машиностроения» — вот что было ключевыми словами того времени. И не только словами. На XXVII съезд КПСС в 1986 году новый Председатель Совета Министров СССР Николай Рыжков, пришедший на эту должность — подчеркну — из системы ВПК, заявил: «Машиностроение должно развиваться в 1,5 раза быстрее, чем вся промышленность… В 1,8 раза увеличатся капиталовложения в машиностроении…» ^{46}И вкладывали.

И еще больше пустели полки магазинов. И накапливалось социальное напряжение, которому надо было дать выход. Так была объявлена — нет, не свобода слова — до нее еще было далеко, — гласность, ставшая символом перестройки.

Между прочим, этот иезуитский прием выпускания социальных паров через средства массовой информации придумал еще Иосиф Сталин в 1947 году. На одном из совещаний в Кремле он тогда вдруг заговорил о необходимости изменить лицо писательской «Литературной газеты»: «Все наши газеты — так или иначе официальные газеты, а «Литературная газета» — газета Союза писателей, она может ставить вопросы неофициально, в том числе и такие, которые мы не можем или не хотим поставить официально. «Литературная газета» как неофициальная газета может быть в некоторых вопросах острее, левее нас, может расходиться в остроте постановки вопроса с официально выраженной точкой зрения. Вполне возможно, что мы иногда будем критиковать за это «Литературную газету», но она не должна бояться этого, она, несмотря на критику, должна продолжать делать свое дело…» ^{47}

Ах прилежные ученики товарища Сталина, ах Софоклы конца XX века!.. Они явно переоценили свои возможности. Им, видно, даже в голову не пришло, что Страна Советов 1985 года — это уже не лагерь, именуемый СССР, образца 1947 года. Что, начав выпускать пар, накопившийся в стране за 70 лет режима, под него можно попасть и самим, а затолкать обратно — без крови и пушек — уже невозможно…

Но вернемся в 1985 год, к началу перестройки. Остается открытым вопрос, как и почему пост Генсека и роль реформатора достались именно Михаилу Горбачеву. Откровенно говоря, мне этот вопрос представляется вторичным. Сравнительно молодой — самый молодой член Политбюро, достаточно для Запада светский, весьма энергичный и хорошо знающий аппаратные игры, Горбачев, полагаю, вполне устраивал ту часть олигархической верхушки, которая понимала необходимость перемен. Хотя и не исключаю, что близость Горбачева к Юрию Андропову, который, как известно, весьма и весьма способствовал карьерному росту Горбачева, сыграла в том не последнюю роль.

Более того: по словам помощника Ю. Андропова, ныне президента влиятельного Научно-промышленного союза Аркадия Вольского, умирая, Андропов рекомендовал именно Горбачева на пост преемника.

В своем политическом завещании бывший Председатель КГБ СССР и практически уже бывший Генеральный секретарь Юрий Андропов писал: «Товарищи члены ЦК КПСС, по известным вам причинам я не могу принимать в данный период активное участие в руководстве Политбюро и Секретариатом ЦК КПСС… В связи с этим просил бы Пленум ЦК рассмотреть вопрос и поручить ведение Политбюро и Секретариата ЦК товарищу Горбачеву Михаилу Сергеевичу». Это означало — в переводе с эзопова партийного языка на нормальный: Горбачев должен быть Генеральным секретарем ЦК КПСС. Ибо только Генсеки вели заседания Политбюро.

Однако дальше с этим политическим завещанием приключилась прямо-таки детективная история: в зачитанной на Пленуме ЦК машинописной копии этих строк не оказалось — они исчезли. Горбачеву предстояло ждать престола еще почти год: предназначенное ему Андроповым кресло занял смертельно больной Константин Черненко. В апреле 1985 года час Горбачева наконец пробил [53] . ^{48}

Любопытно и другое. Когда Горбачев, еще будучи не первым, а только вторым человеком государства, в 1984 году приехал в Англию, именно КГБ и особенно ПГУ, разведка, как пишет в своей книге Олег Гордиевский — тогда еще исполняющий обязанности резидента в Лондоне, немало потрудился и чтобы сам визит был удачен, и чтобы он произвел должную реакцию как в мире, так и в стране. Начальником ПГУ в 1984 году был генерал Владимир Крючков, чья карьера тоже неразрывно связана с именем Андропова: Крючков начинал с ним работать еще в Венгрии, в бытность Андропова послом СССР. Потом был его помощником в ЦК КПСС и вместе с Андроповым ушел в КГБ, заняв весьма многообещающую должность начальника секретариата Председателя КГБ. Так вот в 1988 году, через четыре года после лондонского визита, именно Крючков был назначен новым главой Комитета: ^{50}он оказался первым в истории начальником советской разведки, который стал Председателем КГБ СССР. И все эти годы был одним из самых близких к Горбачеву людей.

53

Помощник К. Черненко Вадим Печенев опровергает эту версию Вольского. Не исключено, что опровергает именно потому, что был одним из тех, кто принял участие в «редактировании» завещания Андропова.

Однако не хочу быть ложно понятой: я вовсе не стремлюсь сказать, что Горбачев-де был креатурой только КГБ. Подобная прямолинейность неизбежно ведет к упрощению типа — «Горбачев — агент Комитета».

Горбачев устраивал олигархическую верхушку, способную осознать всю близость экономического краха СССР. А значит, он устраивал и КГБ. А то, что Комитет ему, очевидно, помог в его аппаратных играх и интригах, и то, что Горбачев потом за это должен был расплачиваться, — так это естественно. Слава Богу, от Лубянки до Старой площади — пешком дойти. Повторю, вопрос выбора на роль реформатора Горбачева все-таки вторичен. Важнее, что сами реформы затевались единственно и ради спасения Военно-промышленного комплекса, а значит, и самого режима. Отсюда и их итоги — окончательно разоренная страна. Ни безопасности ВПК, ни безопасности КГБ эти реформы до поры до времени не угрожали.