Миниатюры
Шрифт:
Итак, дома, вечер. Жена уложила дочку на арсенальный столик, чтобы перед сном надеть ей памперо.
Дочка лежать спокойно не хочет, выгибается, пытается перевернуться на животик. Силой держать ее бесполезно — начинает обижаться и кричать.
Я подошел на помощь, пытаясь отвлечь ребенка игрушками.
— Вот вредна! — не на шутку начинает злиться жена, которой никак не удается надеть памперо. — Вырастит, пошлет нас с тобой за ненадобностью.
— Конечно, — зачем-то говорю я, вспомнив совсем свежие ссоры жены и тещи. — Вырастит и начнет тебе выговаривать, что ж ты, мол, мать, посуду так плохо моешь, совсем ведь грязная остается. Да и в квартире грязь — смотреть уже невмоготу, — не останавливаюсь
И тут жена вдруг как разрыдается…
P.S.
Я испугался, кое-как успокоил их обоих (дочка тоже заплакала). Сам же прекрасно понимал — когда мы были детьми, мы не видели, чего мы стоили своим родителям, каких мучений, как они переживали за нас, на какие жертвы шли, воспринимая все это как само собой разумеющеюся. И сейчас, став родителями, глупо, да и нельзя, ждать или требовать какой-то благодарности от детей. На мой взгляд, раз уж тебе дали жизнь, пожертвовав лучшими годами, то и ты, будь добр, дай жизнь другому.
13 ваг 2006
Первая жена. Ее отец. Мой тесть. Окончил Томский универ. Воевал в звании лейтенанта. Артиллерист. После войны преподавал физику в технику в городе Бийске. По старой военной привычке в обед всегда выпивал сто грамм водки. Спокойный. Интеллигентный, честный. 76 лет. К этому возрасту он даже к зубному никогда не ходил. Прекрасное здоровье. И вдруг в один миг — желудок. Раз к врачу, два. И диагноз — рак желудка в последней стадии. И, раз появившись, боли уже не проходили. Он мужественно держался. Своим близким (жене и дочери, моей первой жене) старался не показывать что ему плохо. Их близкая родственница, медсестра по образованию, часто навещала их. Но от обезболивающих уколов отказывался.
И как-то раз.
— Павел Петрович, — сказала эта женщина. — Вы воевали, преподавали, прожили такую долгую и интересную жизнь. Вам и умирать сейчас, поди, не страшно.
— Страшно, — ответил он.
P.S. Два месяца он не позволял делать себе укола. Два месяца он сопротивлялся болезни. Но потом устал. И согласился на укол. Эта женщина сделала ему укол. Он, впервые за все эти дни, спокойно уснул. Но уже не проснулся.
— Главный герой — молчун, напарник — болтун.
— Главный герой, бродит по лабиринтам заброшенных зданий или заводов, с оружием в руках. И только в самом конце, когда он находит главного злодея, приставляет ему ствол к голове и грозным щелчком снимает с предохранителя. Т. е. получается, что все это время он ходил с незаряженным оружием. И зачем-то, выскакивая из-за угла, он наводил его на мнимую цель, ведь оно, оружие то есть — не взведено, и толку от него нет никакого.
— Кол-во выстрелов не соответствует содержимому магазина.
— При стрельбе из автомата с близкого расстояния умудряются не попасть. Т. е. — автомат держат в руках впервые, получается. Да и то — сложновато не попасть. — Главных героев упрашивают совершить подвиг, даже если это относится к его работе, а тем более — спасти мир. Почему-то до героя не доходит — что если это работа — он просто молча обязан ее выполнить, а если это угроза миру, то и
ему жить останется недолго — как и всему миру.— Обычно жертвы умоляют своих врагов — Пожалуйста, не убивайте! — Причем слово ваг — обязательно.
— Перестрелки. Каждый из стреляющих почему-то по-очереди сначала прячутся, потом быстро выглядывают, стреляют куда-то, а потом зачем-то прячутся, вместо того, чтобы подождать, когда противник высунется, тут-то в него и выстрелить. И непонятно, как они определяют очередность высовывания — по паузе после серии выстрелов что ли?
— Герой и враг, встав напротив другу друга, упорно наводят на противника пистолет — как правило, метров с двух, трех. Но почему-то никто не стреляет, хотя любому, хоть раз держащему в руках пистолет, понятно, что уловить глазом нажатие на спусковой крючок противником невозможно — свободный ход крючка — миллиметра четыре (у меня в армии на Макаров такой был), и поэтому, кто первый быстрее нажмет на курок, тот и выиграл, т. к. с такого расстояния промахнуться просто невозможно, а противник не поймет что ты выстрелил — не успеет просто. Суть такого стояния не ясна.
— Главные герои, по роли являющиеся сугубо штатскими, тем не менее, почему-то после выстрелов в них, спустя какое-то время вполне нормально себя ведут, словно ничего и не случилось, обнимаются, целуются и т. д. Я помнится, в армии, когда одинокая пуля случайно свистнула рядышком — дня два ходил под впечатлением.
— Опять же сугубо штатские герои, найдя в комнате покойника и подсуетившись какое-то время, потом совершенно спокойно болтают о посторонних делах, и даже целуются. Помнится, зимой, на занятиях в лыжной секции, мы в лесу обнаружили двух убитых пареньков, так я не менее трех дней ходил сам не свой — окружающий мир оказался словно по ту сторону стекла, воспринимался словно сквозь какую-то паутину. Я думаю, что если на съемочную площадку из морга привезут настоящего покойника, то и режиссер, и оператор, и актеры будут вести себя несколько иначе.
— Драки. Нападают, например, 10 человек на одного. Но они почему-то нападают не как у нас в России, все сразу, а поодиночке, в лучшем случае — по двое. И в этой ситуации меня всегда интересовало, что все это время делал десятый, пока не подойдет его очередь? Наверное, выпивает чашечку кофе, полистает журнал, вздремнет в конце-концов. Если бы операторы драку показывали панорамное, захватывая сразу всех участников, то было бы довольно смешно.
В воскресенье, 18 июня 2006 года, рано утром жена уехала на лекцию в ЭТИ. Сессия все-таки. Я остался с Машей. Дочке 16-ЭТИчисла исполнилось ровно девять месяцев. Покормил, поносил на руках. Дочка уснула. Я осторожно, чтобы не разбудить (иначе потом будут проблемы, она будет плакать, а засыпать, скорее всего, не удастся) положил ее на нашу кровать, а сам ушел готовить себе завтрак. Ну и прислушивался, чтобы Маша с кровати не упала.
И тут — телефон. Забыл я его отключить. Отец позвонил, чтобы узнать, во сколько поедем на кладбище к матери.
Звонок, естественно, Машу разбудил. Она проснулась такая вся несчастная, встала на четвереньки, голову опустила низко-низко и горько-горько заплакала. Я к ней подбежал, стал успокаивать, а она на меня смотрит так жалобно, с нескрываемой обидой. Что же вы, мол, так то… От жалости к маленькому ребенку сердце защемило. Я взял ее на руки, прижал к себе, стараясь успокоить. Дочка легла головкой мне на плечо, притихла, но уже не засыпала.