Минимум багажа

– На вегана можно и обидеться, – Аля поймала кусок местной салями и отправила его прямиком в рот. Остро, но вкусно.

– Ты так и не спросишь, как меня зовут?

Аля с преувеличенным интересом уставилась в тарелку, выбирая, что бы попробовать следом.

– Сашко, – представился Алин собеседник, не дожидаясь вопроса. – Мы… это… не помню слово. Одинаковые!

– Тезки.

– Тезки!

Сашко поднял в воздух бокал с пивом, и Але пришлось чокнуться. Она начала второй бокал. Пиво было таким холодным, что от стакана сводило пальцы.

– Cheers!

– Cheers!

* * *

– Секса у нас не будет, да? – голос Сашко из-за двери.

Испугала мальчика.

– Ты как вообще? Все нормально? Можно я зайду?

– Подожди снаружи! Все ОК. У тебя йод есть? Или какой-нибудь спирт?

– Открой зеркало – там за зеркалом шкафчик, на второй полке снизу афтершейв. Нашла?

– Да, спасибо.

– Ты точно ОК?

– Ага.

Аля посмотрела на свое всклокоченное отражение. Окей-окей. Вдох-выдох. Спокойно. Губы распухли – конечно, целовались в такси всю дорогу, продолжили уже на кровати, продолжили, правда, не очень удачно. Левый Алин сосок покраснел и, кажется, почти начал кровоточить.

Вообще, идея проколоть сосок была совершенно спонтанной. Более того, любые телесные модификации воспринимались Алей без особого восторга – конечно, кроме с детства проколотых двух дырок в ушах, – тут у нее вопросов не возникало. У нее никогда не было желания сделать тату – она боялась, что выберет какую-нибудь ерунду, которая через пару лет ей надоест, и придется долго, болезненно, да и не факт, что успешно, сводить картинку.

Когда-то на послешкольном кружке по танцам в ее группе была девочка – красивая, тонкая блондинка, дочка кого-то ужасно богатого – яростный, полыхающий изнутри трудный (а бывают они вообще легкими?) подросток.

Она совершенно упоительно хамила преподавателям, уборщице танцевальной студии, трамвайным контролерам – в общем, всем взрослым, пытавшимся хоть как-то упорядочить ее буйное существование. Аля, никогда с ней близко не общавшаяся, тихо ей завидовала – у нее была кишка тонка так себя вести, хотя, конечно, ужасно хотелось.

Однажды эта Алина или Алиса (она точно не помнила) появилась с выражением такого чистого триумфа на лице, что ее тут же, безо всякого дополнительного приглашения, окружили девчонки. Алиса (пусть будет Алиса) открыла рот, и все замерли. Им было по четырнадцать, они все еще ходили в школу со здоровыми рюкзаками, а не с сумочками, только начинали краситься блесками для губ и уже год как гордо носили лифчики.

Содержимое Алисиного рта они видели только на разворотах Cool Girl. Это была здоровенная серебристая штанга с двумя шариками на концах, продырявившая язык прямо по центру. Алиса шепелявила, штанга болела, язык кровил, родители не знали ничего. Статус Алисы в танцевальной группе был после этого недосягаем и непоколебим. Стоило кому-то в нем усомниться, как она довольно отвратительным движением высовывала наружу один кончик штанги и медленно проводила им между обсыпанных розовыми блестками помады губ. Вопросов ни у кого больше не возникало.

Аля про нее и помнить не помнила до того момента, как за несколько недель до отъезда в Болгарию не оказалась в тату-салоне. Ее давняя подружка работала там администратором, и после вечера в баре они вдвоем завалились к ней на работу – благо тату-салон, он же барбершоп в самом центре, был в тот день открыт круглосуточно.

Забитый по самую шею татуировщик Иванятка, как он сам себя называл, выводил контуры масштабной японской гравюры на спине очень белого и рыхлого мужчины средних лет, который тихо кряхтел при каждом прикосновении машинки. Странно, но на белом жире спины вырисовывающийся Иваняткиными усилиями огромный карп обещал выглядеть даже изысканно, как будто его обладателем был не успешный начальник какого-нибудь офисного звена, а дебелая хозяйка борделя, воспитывающая выводок юных гейш где-нибудь в средневековой Осаке.

Аля с подружкой пили пиво и хохотали над Иваняткиными шутками, белый мужик кряхтел и не участвовал в общем веселье, на телефоне копились сообщения от Гоши, на которые Аля периодически выдавала с опечатками «бду поздно непержвай я с подругойвсеок».

Через полтора часа Иванятка обмотал оформившегося карпа прозрачной продуктовой пленкой и отправил мужика восвояси до следующего раза, а еще через десять минут Алина подружка вместе с татуировщиком взяли ее на слабо, и, поскольку она была не настолько пьяна, чтобы согласиться на тату, было решено делать пирсинг.

Поломавшись десять минут, Аля как раз и вспомнила про девочку Алису – после этого выбора уже не было, в двадцать семь лет Аля могла себе наконец позволить ее уделать или, по крайней мере, приблизиться к этому ментальному призраку четырнадцатилетней умопомрачительно наглой сопли. На язык она, правда, не решилась – все-таки ставить ученикам английское произношение с хромированной палкой во рту было сомнительным удовольствием, поэтому решено было колоть невидное – сосок. Почему левый? Тут у Али никакого объяснения не было, просто левый.

Когда Иванятка взял в руки странного вида ножницы с петлями на концах, у нее возник порыв натянуть лифчик и рубашку и рвануть из тату-салона к чертовой матери, но она закрыла глаза, покрепче вжалась в спинку кресла и перенесла следующие пять минут довольно стоически.

По дороге домой она купила в круглосуточной аптеке хлоргексидин и исправно обливала им заживающий прокол и торчащую из соска маленькую штангу – выбор формы сережки был, конечно, запоздалой пикой девочке Алисе.

Гоша к пирсингу отнесся довольно спокойно, но старался лишний раз к левой груди не прикасаться, и все было прекрасно, ранка почти полностью зажила, но пять минут назад этот дурной болгарский Сашко – красавчик, конечно, с его темными глазами и улыбкой слишком большой для худого лица, – выдернул пирсинг практически с мясом. Случайно увлекся в темноте. И вот теперь Аля, стоя в одних трусах в его ванной комнате и закусив губу до черных кругов перед глазами, лила на ранку афтершейв с сильным «мужским» одеколонным запахом. Щипало нечеловечески.

* * *

– Точно все в порядке? Не болит? – Сашко насыпал в турку кофе и поставил его на плиту.

– Болит. Но пройдет. Не беспокойся, в общем, – Аля сидела на угловом диване на его небольшой кухне, укутавшись в вытянутую Сашко откуда-то из недр шкафа безразмерную толстовку.

– Я не хотел, правда. Даже не заметил, что у тебя там… Круто, кстати. Очень сексуально. Никогда ни на ком вживую не видел до тебя. Хм, ну и на тебе как раз не увидел.

Сашко достал с верхних полок пару упаковок с печеньем, высыпал их в большую глубокую тарелку и выставил на стол перед Алей.

На кухне, да и везде, где Аля успела побывать в его небольшой квартире, было очень чисто. Это была определенно мужская квартира – не было никакого намека на женскую руку, и в душе на полочке сиротливо стоял один темно-синий шампунь и один не менее темно-синий гель для душа. И все же здесь было уютно. Аля с любопытством уставилась на батарею баночек с приправами, выстроившихся ровным рядком на вытяжке.

– Ты любишь готовить?

Сашко, помешивая кофе, обернулся.

– Да, очень. Я же химик.