Министр любви [сборник рассказов]

Он знал всех девушек пляжа, — от Булдури до Дубулты, он махал рукой, кланялся, прикладывался к ручке, что-то записывал в тетрадь.

— Ну, — закончил он экскурсию, — вкратце — всё. На этот сезон ты в курсе. Ориентируйся сам. Ожидаем, правда, ещё двух артисточек из «Малого», но что это меняет.

Здесь к «министру» подошёл кто-то приземистый и коренастый.

— Боря Руц, — представил Зовша, — чемпион Риги по борьбе. В чём дело, Боря?

— Михеле, — начал Руц, — объясни, почему гойки мне дают, а наши нет?

— Конкретнее, — попросил Зовша.

— Познакомился с аидешке из Вильнюса, папа — дантист, мама — стоматолог.

— Классический случай, — сказал Зовша и раскрыл тетрадь: «Аидешке из Прибалтики, родители — врачи, — даёт только после свадьбы». Он захлопнул тетрадь. — Ясно?!

— Ты что, хочешь, чтоб я женился? — обалдел Руц.

— Я ничего не хочу — я тебе читаю законы любви! — он постучал по обложке…

«Министр» работал бухгалтером на мясокомбинате и каждый год получал от своей работы конуру в Дзинтари, два на полтора, зато в центре, в двух шагах от моря.

В комнате могли разместиться плавки Зовши и железная кровать, на которой у Зовши никогда не получалось выспаться.

Случалось, что ему удавалось прилечь, но тут же раздавался стук в дверь.

— Мишка, такую бабу подклеил, из Тбилиси. Не можешь на пол — часа?..

— Зовша, друг, на десять минут, приткнуться негде…

— Старичок, богиня, завтра улетает, — на часик?..

«Министр» брал тетрадь и тащился на улицу. На Турайдас он покупал в киоске чищенный фундук, хрустел им, и на скамейке, при закатном солнце, что-то записывал.

— Что вы пишите, молодой человек? — интересовались сидящие евреи.

— Библию любви. — скромно отвечал Зовша.

— Мишуге, — шептались евреи.

Он писал и при восходе. И ночью — каморка его в те далекие годы, когда некуда было приткнуться, была очень популярна, а ключик от неё был предметом мечты всего взморья. Он переходил из рук в руки, как подарок судьбы. Потому что подкадрить чувиху было раз плюнуть, но найти хату, куда бы с ней пойти — это была проблема проблем.

Не успевал «министр» появиться на пляже — к нему сразу кто-нибудь нёсся, сломя голову.

— Зовша, — говорил Рафик, — понимаешь…

— Понимаю, — отвечал Зовша и доставал ключ, — до двух тридцати! В полтретьего придёт Зяма. «Рислинг» под кроватью.

— Мишка, — неслось с дюн…

Министр доставал ключ:

— С 6–ти до 7–и. «Рислинг» под кроватью.

— Министр!.. доносилось из моря.

— В шесть утра! — отвечал Мишка, и ключ летел в море, — «Рислинг» под кроватью.

Иногда Зовша отказывал.

— Прости, — говорил он, — всё забито! Сократил даже время пребывания, — и добавлял: — Год активного солнца!

Каморка эксплуатировалась круглосуточно. Днём ещё куда ни шло — «министр» мог пойти на море, в кафе. Хуже было ночью — он болтался от «Лидо» до станции, от моря до реки Лиелупе, по темному лесу, по вымершей Турайдас, в обнимку со своей голубой тетрадочкой и, пока другие занимались любовью, создавал свою «Библию любви».

Потом он шёл ко мне. Где-то в два часа раздавался осторожный стук:

— Не помешаю, — спрашивал он, — я вижу, что стол свободен.

И он ложился на стол, накрываясь китайским макинтошем…

Другой дядька мой в те годы снимал дачу на Рижском взморье и они с тётей, вместо того, чтоб отдохнуть в кругу своей семьи, в тени сосен и хвои, приглашали к себе родню со всей страны. Комната была маленькая, и родня спала на полу, на столе, под столом, валетом в кровати и на надувных матрацах под окном на улице, если дача была на первом этаже.

Когда утром вставали — Зовшу снимали, на стол клали клеёнку и накрывали завтрак — лук со сметаной, молочные сосиски, компот из рибарбара.

— Михель, — говорил дядька, — когда женимся? Тебе уж, вроде, за сорок.

— 38, — уточнял Зовша.

— Пора, брат, пора, — говорил дядька, — всё равно пора.

Зовша раскрывал «Библию»:

— Бледнокожий еврей Северного моря, — читал он, — не должен жениться раньше 38!»

— Варт, — говорил дядя, — варт а вайленке, в прошлом году, кажется, было 37?

— Вкралась ошибка, — объяснял Зовша, — 38!

Ошибка у «министра» вкрадывалась в этот пункт ежегодно.

Я его знал 15 лет — и этот пункт уже существовал и тогда — и «бледнолицый еврей» и «северное море». Но цифра была — «24». Потом она превратилась в «25», в «26». И так дошла до «38».

— Пора тебя снимать с «министра любви», — смеялся дядька…

На мясокомбинате к трехметровой каморке Зовши давали два ключа, и это было прекрасно, поскольку друзья часто уходили из хаты не только с девушками, но и с ключом. В таких случаях второй ключ был спасением.

Однажды, то ли из-за того, что «министр» был в вечном изгнании, то ли оттого, что в тот день он написал немало сентенций и был чрезмерно усталым — он отдал оба ключа на один и тот же час.

Один — Рафику, лучшей фигуре взморья, саксофонисту и трубачу, второй — профессору Новодворцеву, светиле из Москвы, с которым Зовша познакомится только в этом сезоне.

Рафик брал ключ с 48–го года, Новодворцев — впервые. Он стеснялся, краснел, что-то бормотал об урологической операции, которую он, единственный в Союзе, делал в один приём, сообщил об избрании его почётным урологом Оксфордского университета, и, наконец, попросил ключ.

— «Рислинг» под кроватью, — только и сказал «министр».

В десять минут второго ночи в убогой каморке Зовши появился почётный уролог с женой Рафика — Лузанной. Они познакомились три дня назад на дюне в Дзинтари. Когда у Лузанны схватило люмбаго. И профессор её выпрямил за 5 минут. Но за эти пять минут он потерял голову. У Лузанны её, видимо, не было никогда — она была чрезвычайно падка на всё столичное — профессоров, журналистов, актёров…

Профессор очень долго извинялся за «свою» каморку, говорил, что в этом году вернулся очень поздно с конгресса в Атланте и всё уже было сдано, заикался, краснел, что-то красочно рассказывал про почки и затем погасил свет.