Министр любви [сборник рассказов]
Шрифт:
— Почему я не могу хвалить тот край? — возмутился я.
— Можешь, но вот чем это кончается!
— Он здесь ни при чем, — сказал Нонико, — я сам решил.
— Но он тебя к этому подвел, твой папочка.
— Главное — найти козла отпущения, — сказал я.
— Чтоб ты не смел Пуме ничего говорить о крае Авраама, — шумела Катя.
— Почему? — спросил Пума.
— Не твое дело!
— Тихо, тихо, — попросила Лия, — сейчас мы все перессоримся. Этого только не хватало!
— Там война, —
— Когда дом горит — его не покидают, — сказал Нонико.
— Ерунда, это не твой дом, ты там никогда не жил.
— Не знаю — может, когда-то и жил, — ответил Нонико. — Мне кажется, мы все там когда-то жили.
— Хорошо, там дом, — пыталась успокоить Лия, — но здесь дача. Мы выкинули двенадцать тысяч.
— Мне здесь скучно, — сказал Нонико.
— Идеалист! — кричала Катя.
— И что в этом страшного? — спросил я. — Ты бы хотела, чтобы он закрылся в банке и катался в воскресенье на лыжах?
— А ты чего бы хотел?!
— Чтобы хоть кто-то из нас жил на своей земле.
— Так поезжай, какого черта ты снимаешь дачи?
— Ша, ша! — кричала Лия, — куда он может поехать? Кому там нужны писатели? На что он будет жить?
— Я никуда не поеду, — сказал я, — я сдохну в пустыне! Мне не дойти до Обетованной земли.
— Ты принимаешь себя за Моисея! Вот куда ты вывел сына. Израиль!
— Все будет бесседер, — повторил Нонико.
Катя заплакала.
— Давайте съедем с дачи, — сказала она, — мне не хочется отдыхать. Давайте уедем…
Мы молча пили остывший кофе, потом молча ехали в Эз, сидели в патио и смотрели на небо…
Ночью этой никто не спал. Огромная луна стояла над морем.
Пума ворочался.
— Лия, ты тут?
— Здесь, Пумочка, спи.
— Кто там ходит за окном, бабушка?
— Это ветер, спи, родной.
— Почему ты вздыхаешь?
— Что ты, это не я, это море.
— А почему море вздыхает?
— Не знаю… Наверное, думает о своих детях.
— Разве у моря есть дети?
— А как же — все речки, что впадают, что выпадают…
— А пустыня вздыхает, бабушка?
— Конечно, у нее тоже есть дети.
— А кто дети пустыни, Лия?
— Дети пустыни? Бедуины, туареги, твой братик. Оказалось, он не может без пустыни.
— Лия, разве Израиль — пустыня?
— Нет, это прекрасная страна…
Лия опять вздохнула. Пума замолчал и долго смотрел на желтую сковородку луны.
— Бабушка, ты пустыня, — наконец проговорил он.
— Почему, сыночек?
— Ты вздыхаешь о Нонике…
Дни понеслись, прекрасные и простые.
Лия вставала чуть свет, возилась во дворике, снимала белье с веревки, проверяла, высохли ли купальники, подметала.
Затем мыла фрукты и на больших тарелках разносила по кроватям, где мы дрыхли.
—
Съешьте до завтрака, хорошо для пищеварения.Мы вставали, потягивались, выходили на пляж. Я делал зарядку йогов, Катя лежала на солнышке. Нонико отжимался. Пума с ведром и лейкой курсировал между дачей и пляжем.
— Лия, — кричали мы, — где ты там, пошли купаться!
Она не отвечала.
— Лия, ты слышишь, вода — кипяток!
— Хорошо, хорошо, что вы шумите?!
Лия не любила выходить с дачи.
— Когда я сижу на этой барже — я вижу море, горизонт, небо, я вижу мир. Когда я сижу в море — я вижу эту халупу!..
Она стояла у окна, в купальнике, в косынке, с подзорной трубой — и наблюдала за Пумой в море.
У нее был вид корсара, идущего на абордаж.
— Пума, — кричала Лия, — ты куда зашел?1 Там глубоко! Немедленно выйди вон!
Пума не поворачивал головы.
— Что вы стоите, — кричала она нам, — ребенок тонет!
— Мама, не беспокойся, мы рядом, — отвечал я.
— Он рядом!! У ребенка уже гусиная кожа, выведите его из воды! От купаний худеют. Пора кушать!
Несмотря на папу — сплавщика леса, Лия боялась воды. На пруд она смотрела как на безбрежный океан. Она не умела плавать, более того, она никогда в жизни не заходила в воду.
— Где я могла в нее заходить, — говорила она, — Припять была грязная, Рижский залив холодный, и потом мы там с моей сестричкой должны были наготовить столько еды, и принести на пляж, и разлить по тарелкам… Где я могла купаться?..
Впервые ее затащили в море после прилета Ноники. Мы втроем тянули ее за руки, а Пума подталкивал сзади.
— Отпустите, — шумела Лия, — я не баржа, а вы не бурлаки!
Она шла по камням, разрезая воду, как ледокол, спускаемый со стапелей.
Наконец Пума начинал поливать ее водой.
— Перестань сейчас же, дрянь такая! — шумела она, но он только хохотал и брызгался еще сильнее. — Ну, ты сейчас у меня получишь!
Тут она спотыкалась и плюхалась в воду.
— Уф! — у нее захватывало дыхание, — холодрыга!
Мы оставались возле нее, а Нонико заплывал далеко, к плоту, и отдыхал на нем.
Лия плескалась, и вода казалась все теплее.
— Горячее молоко! — в конце концов говорила она.
Дальше колена она не заходила.
Но однажды, когда Нонико был на плоту, и мы занимались Пумой, мама вдруг исчезла.
Мы крутили головами — ее нигде не было. Катя пару раз ныряла под воду — никого! И тут я заметил столб воды. Кто-то плыл спортивным кролем. Это была мама! Мы остолбенели.
— Куда ты?! — закричал я, но она только прибавила скорость.
Я схватил скутер — пятьсот франков за десять минут — и погнал за ней. Все было напрасно — ее было не догнать.