Minni. Призвание – любить
Шрифт:
– Кто здесь?! – сдавленным от охватившего ее страха шепотом окликнула Мария Федоровна.
Однако ответа не последовало. Лунного света было недостаточно для того, чтобы она могла разглядеть черты этого человека. И все же ей показалось, что он хорошо ей знаком. На смену страху пришло любопытство.
– Почему вы молчите, сударь? Кто вы и как сюда попали? Не считаете ли вы, что вот так, посреди ночи, являться в спальню к женщине по меньшей мере непристойно?!
– Нет, не считаю, – наконец послышалось из темноты. – Ты не узнала меня, Минни? Это и неудивительно. Ведь мы с тобой так долго не виделись. Я все не решался, боялся тебя испугать. Хотя страсть как хотелось снова встретиться с тобой… Хотя бы так…
Продолжая говорить, ночной пришелец встал и совершенно бесшумно направился к ней.
И тут страх Минни вдруг сменился восторгом. Она узнала его.
– Саша! Это ты?! Это не сон, не бред? Как ты смог? – она приподнялась на кровати и протянула
– Я знал, Минни, дорогая, я знал, и видел, и чувствовал, что ты все еще любишь меня. Силой твоей любви я и смог совершить невозможное – прийти к тебе из такой дали, нарушив… Нарушив все законы бытия. Да что там! Но мы все же встретились, и вот, пусть ненадолго, мы снова вместе.
Он приблизился к ней, присел на краешек кровати, и она ощутила такой знакомый, такой щемяще родной аромат его любимого одеколона, сладковатый запах гаванских сигар, которые он так любил. Он склонился над ней, провел ладонью по ее распущенным волосам, по щеке. Это прикосновение напоминало дуновение легкого теплого ветерка.
– Ты все такая же красивая, Минни. Время не властно над тобой.
– Нет, Саша, – грустно улыбнулась Минни, – просто ты не хочешь видеть произошедших перемен, потому что так же, как и я, все еще любишь меня, я знаю, и умеешь разглядеть во мне черты той, далекой, иной Минни, которой давно уже нет.
– Если б ты знала, как я там… скучаю по тебе, как рвется к тебе моя душа! Ведь я знаю все, что было потом, как тебе было тяжело, сколько бед, горя и унижений тебе довелось пережить.
– Я все осилила. Бог помог мне. А люди… Одни мучили меня, а другие помогали, спасли. Но теперь давно уже все позади. А впереди… Расскажи, как живется тебе там, где ты сейчас, чего и мне ожидать уже скоро?
– Этого не объяснить, не передать словами. Так что не спеши узнать, всему свое время. А пока лучше уж я буду заглядывать к тебе иногда. Жаль, что судьба разлучила нас так рано! Вот послушайся я тебя тогда, доверься докторам, может, были бы мы и теперь вместе. И не здесь, а в той, нашей с тобой, России. Все, все было бы по-другому. Это я виноват в том, что произошло и с тобой, и с Россией! Если б я, а не Ники был у руля, не случилось бы со страной того, что случилось. Эх, да что теперь говорить, что попусту сокрушаться!
– Не кори себя, Саша. Значит, так оно и должно было случиться. На все воля Божья. Я не сетую на судьбу. Стараюсь вспоминать только хорошее – нашу молодость, нашу любовь, наши счастливые годы. Помнишь нашу первую встречу? Совсем молодые были…
– Конечно, помню. Это была невеселая встреча. Трагические события свели и связали нас, мой бедный Никса. Я потерял брата, а ты жениха. Странная штука жизнь. Ведь ты любила его, должна была стать его женой. А стала моей.
– Нет, Саша, теперь-то я уже могу признаться в том, что по-настоящему любила только одного человека. Тебя, Саша. А Никса… Да, он был милый, обаятельный, прекрасно воспитан и, как мне тогда показалось, умен. Но ведь для любви этого мало. Дав согласие стать его женой, я так же, как и моя сестра Аликс, просто старалась добросовестно исполнять свой долг и волю родителей, соблюсти интересы моей страны. Ведь союз с Россией тогда был жизненно необходим ей. Влюблена? Когда мы с ним были вместе, я, пожалуй, со временем поверила в это. Ведь в шестнадцать лет влюбляются так легко. И потом эта болезнь. Мне было так жаль его, беспомощно лежащего в ожидании смерти. Это была моя первая утрата, которую мне довелось пережить. А ты… Это было так неожиданно, так непреодолимо и так некстати. Я старалась не думать о тебе, считала преступлением это непреодолимое влечение, эти чувства, которые я долго боялась назвать любовью. Но ничего не могла с собою сделать. А еще я боялась того, что ты поймешь, прочитаешь любовь в моих глазах и станешь презирать меня за мое непостоянство. А потом ты уехал, уплыл в свою далекую Россию, словно растворился в тумане. Я надеялась, что любовь пройдет и все встанет на свои места, но она осталась со мной. Я ждала, хотела верить в то, что мы когда-нибудь будем вместе, и в то же время ненавидела себя. И снова верила и ждала.
– Глупышка. А я… Ты помнишь, когда Никса соединил наши руки и я в первый раз коснулся тебя, у меня перехватило дыхание, а сердце затрепетало так, словно электрическая искра пробежала по всему моему телу.
– Если б я знала! Ведь я тогда была совсем еще девчонкой, и я получила такой непосильный удар, став невестой-вдовой. Ты мне тогда очень помог перенести все это. Я почувствовала в тебе такую силу, которая передалась и мне. Ты совсем не был похож на Никсу, вы были совсем разными, и в то же время, когда я была с тобой, порою явственно видела в тебе черты Никсы, а когда вспоминала его, мысленно передо мной вдруг возникал твой образ. Я боялась сойти с ума… Поначалу нас с тобой
объединили лишь воспоминания о твоем брате. Помнишь, там, в Югенхайме, когда мы подолгу беседовали, сидя в беседке на берегу Рейна, ты мне с такой нежностью и грустью рассказывал о Никсе, о ваших детских шалостях и секретах, об увлечениях юности, я поняла, как он тебе дорог и как много было в нем твоего, а в тебе – так рано ушедшего от нас Никсы. А еще, когда прощались с тобой перед твоим отъездом на родину, я почему-то чувствовала, знала, что мы расстаемся лишь для новой встречи. Но я, конечно, не знала, какой она будет и когда…Они перелистывали книгу своей жизни, каждую страницу которой помнили наизусть. И Мария Федоровна говорила, говорила без умолку, словно боясь, что если она умолкнет, то ее Саша, таким чудесным образом появившийся здесь, вновь исчезнет, покинет ее.
– Лишь через два долгих года мы встретились снова, – подхватил он, продолжив ее воспоминания. – Это были тяжелые годы. Нам обоим нужно было пережить утрату дорогого человека. А еще каждому из нас нужно было разобраться в себе, в своих чувствах. Признаюсь, мне и теперь еще стыдно за свою слабость, за ту историю с Марией Мещерской. Это было какое-то наваждение, помутнение рассудка. Но, слава богу, хотя и поздно, я все же понял, что наши отношения с ней не имеют ничего общего с любовью. Время все расставило по своим местам. Я все чаще думал о тебе, о тех днях, проведенных вместе. И все больше убеждался в том, что ты и только ты мне нужна, что только тебя я могу представить спутницей всей моей жизни, матерью наших детей. Я понял, что Никса тогда, на своем смертном одре, видел больше, чем мы, он увидел наше будущее и приоткрыл его нам. Но ни он, ни мы не знали, что наше счастье будет длиться так недолго и все так неожиданно и грустно закончится. Прости меня, Минни, что я так рано покинул тебя… – прошептал он.
Минни показалось, что она почувствовала его поцелуй на своей щеке. И она счастливо улыбнулась, уже засыпая.
После разговора с сыном, не откладывая дела в долгий ящик, император отправляет послание Кристиану IX, в котором пишет, что Александр признался ему в любви к его дочери и хотел бы отправиться в Копенгаген, чтобы просить ее руки. Трогательное письмо пишет он и принцессе Дагмар, умоляя простить его сына за нерешительность и быть снисходительной к нему.
Получив эти послания, вся датская императорская семья начинает спешно готовиться к встрече наследника русского престола, а принцесса Дагмар в ответ растроганно пишет Александру Николаевичу: «Я даже не могу найти слов, чтобы высказать Вам то, как я была тронута, поняв по Вашему письму, что Вы видите во мне свою дочь. Вы знаете, дорогой папа, как дороги мне Ваши слова и то, что они делают меня счастливой».
И вот на закате мая из Кронштадта вышла в море роскошная императорская яхта «Штандарт» в сопровождении военного корабля «Олаф». Вместе с Александром в Данию отправляется и его младший брат Владимир. Он должен был быть рядом с ним, чтобы поддержать там наследника в ответственном деле. Об этом попросил родителей сам цесаревич.
Время в пути для Александра тянулось мучительно медленно. Унылое пребывание на яхте не могли скрасить ни беседы с братом, ни обсуждение с сопровождавшими его высокопоставленными сановниками деталей предстоящих встреч на датской земле, ни шахматы или чтение книг. Все мысли Александра были сосредоточены на предстоящей встрече с Дагмар. Он сильно волновался, думая о том, какой серьезный разговор ему предстоит с ней и ее родителями.
Сидя у иллюминатора в своей роскошно обставленной каюте, отложив в сторону книгу и глядя на бесконечную гладь моря, он снова и снова представлял себе, как это будет происходить, что скажет он, что ответит ему принцесса Дагмар – его крошка Минни, как он уже мысленно называл ее, – какими словами он сможет объяснить ей то, что произошло с ним в Петербурге, и как ему выразить те глубокие, искренние чувства, которые он на самом деле испытывает к ней.
А за морем, во дворце, в еще большем волнении находилась Минни. Как встретить ей Александра? Какими словами передать свои смешанные чувства – свое смятение, свою обиду за столь долгое молчание и за эту историю с другой женщиной, свое прощение и свою любовь? А вдруг она все же выдумала эту свою любовь? И тогда эта встреча должна все расставить на свои места.
Но ведь было же в нем что-то такое, что не дает ей его забыть, заставляя снова и снова возвращаться к той недолгой встрече с ним – к его улыбке, интонациям, жестам, к его плохо скрываемым восхищенным взглядам, когда они были вдвоем, рядом, совсем близко.
Она и ждала, и желала, и страшилась этой предстоящей встречи, потому что понимала: эта встреча способна перевернуть всю ее жизнь.
В ясный июньский полдень яхта «Штандарт» и военный корабль «Олаф» встали на якорь на рейде порта Копенгагена. Готовясь к выходу на берег, Александр, как того требовал этикет, облачился в партикулярное платье, сменив более привычный для него военный мундир на гражданский костюм, и вышел на палубу.