Минск 2200. Принцип подобия

Целест сравнил речь с монотонным стрекотанием сверчка.

«Черта лысого добьются». — Он покосился на напарника, но Рони уставился в пол, словно изучал карту острова сокровищ.

— Мы вынуждены запрашивать столь радикальные меры, — в финале взял слово ученый, — поскольку у нас имеется версия, что «разумные одержимые» не есть проявление непосредственно болезни. — В отличие от теоретика, говорил Флоренц гладко, но тут слышимо проглотил слюну. — Не хотелось бы делать преждевременных выводов и пугать вас, уважаемые господа сенаторы, но… Лично я и несколько коллег склонны предположить появление так называемого Амбивалента.

Экран запестрел серыми бликами и погас, зато в зале поднялся шум.

— Амбивалент! — стукнул кулаком по обсидиану широкоплечий аристократ, обладатель благородного «римского» профиля. Щеки его приобрели охряной оттенок, под цвет одеяния. — Антинаучные выдумки! Они попросту выбивают из нас деньги!

— Кому нужны мусорщики, не способные вычистить помойную яму?! — поддакнул тонкий юношеский голос, Целест хранил «стойку смирно» (пока) и только догадался — красногубый вякает. — Разогнать этих Гомеопатов…

— И кто будет ловить одержимых? — теперь девичий. Рони приглушенно выдохнул: наверняка молился своей Элоизе. — Может быть, ты, Кассиус?!

— В любом случае, требования недопустимы. Запрос о «новом виде» эпидемии уже поступал, мы узаконили пытки в Цитадели…

— Но если Амбивалент…

— Антинаучные бредни!

— …вызовет недовольство и бунты!

— …заговор! Гомеопаты намерены захватить власть!

Рони потерял нить разговора. Смысл распался на

пульсацию образов, хаотичных, будто молекулы в броуновском движении. Поначалу болезненная игра светотени, потом Элоиза — она теперь не просто дочь Сенатора, но часть высшей власти; далекая и чужая, как звездные боги из старых легенд. Сумбур накатил пыльной бурей, а Рони запутался. Он поставил «блок» и смежил веки.

А потом очнулся. Блок действовал от всех, кроме напарника — узы Магнитов крепче любовных, осязаемее кровных. Целест сжал кулаки так, что костяшки готовы прорвать кожу, а потом проступили иглы, и Рони прикоснулся к запястью между шипами — там, где колотился пульс.

— Выбивают деньги? Захватить власть?! — Целест высвободился, потряс кулаками. — Вы не поняли?! Прежде мы «отстреливали» бешеных зверей, а теперь сражаемся с идеальными убийцами — вот кто такие разумные одержимые. Они способны захватывать Магнитов… — Он сбился. — Вы сидите здесь, с этими дурацкими лампочками и за толстенными стенами, а мы вот разбирались с эдаким. Разумным. Проклятая сволочь вывернула мозги наставнику мистиков. Моего учителя превратил в кусок ходячей дохлятины.

Целест чиркнул лезвием по столу. На обсидиане осталась зазубрина.

— Подавитесь гребаной властью! К черту ее! Нам нужен Мир Восстановленный — и только он, а вот вы получите трупярни и руины, потому что не видите дальше собственного носа. Вы не были на улице Новем. Задворки, верно? Вам плевать на отчеты — погибло сто человек, двести, какая разница — ваши задницы в безопасности! Пока сами не взбесились…

Шипы описали кульбит перед лицом Адриана Алье-ны. Двое его соседей отклонились, едва не перевернув тяжелые золоченые стулья, но Верховный Сенатор даже не сморгнул.

— Забываетесь, молодой человек, — сказал он. Тоном отца, что журит сына за неприличное поведение. Целест захлебнулся новым выпадом, как-то сник. Костяные лезвия стьщливо поползли под кожу.

— Извини… те, — пробормотал он. — Но я говорю правду! Рони может показать, как оно было, — он подтолкнул вперед мистика, — Рони, покажи им!

Молчание опешивших сенаторов сменилось гулом. Одержимые далеко, а мистик-«мозгожор» — вот он, рядом. Отмахивались — убери его, словно заставляя защелкнуть намордник бойцовскому псу. Рони плотнее надвинул капюшон. Нет, он не собирался «показывать».

— Вы закончили, молодой человек? — осведомился Сенатор; он сцепил пальцы в плотный узел — это наверняка причиняло боль вспухшим артритным суставам, но Адриан Альена не подал виду. — Теперь позвольте ответить на ваши претензии.

Экран загорелся снова, Целест различил карту Эсколе-ра — Мира Восстановленного. От центра Европы и на юг, холодный север пестрел белыми пятнами, как и Черный континент, и бывшая Австралия. Пределы — так именуют выжженные под корень территории; люди живут и среди развалин и пустырей, а Цитадель посылает туда Магнитов, но вместо цивилизации — натуральное хозяйство, средневековье по соседству с высокими технологиями.

Пределы, впрочем, померкли и стыдливо исчезли с карты. Адриан Альена заботился в первую очередь об Империи.

— Вы знаете историю, молодой человек? Современный Эсколер — это бывшая Европа, он же единственный на данный момент оплот знаний и разума. Но Эсколер — разнородная масса: сюда приходят из разных земель, и пришельцы хранят различные верования, традиции, а порой и вражду. Вы никогда не покидали Виндикара. — Он смерил Целеста с головы до ног, и тому почудилось — снова облили ядом. Незажившую рану плюс десяток свежих. — И вы, очевидно, незнакомы с политической и экономической ситуацией. С тем, что постоянно вспыхивают мятежи и восстания, а уж обычным разбойным бандам — работорговцам, наркодилерам и прочим — и вовсе счету нет. С тем, какими силами мы удерживаем стабильность и мир. Целая Европа, молодой человек, когда-то — несколько десятков государств, теперь — единое целое… вы всерьез думаете, будто у нас есть возможность заняться еще и проблемами Гомеопатов?

Экран погас, а лампы зажглись. В седых волосах Сенатора мелькали серебристые блики от многочисленных «глаз». Собственные его глаза были иззелена-золотыми.

— Орден Гомеопатов всегда справлялся самостоятельно. «Орден Гомеопатов отделен от власти, не вмешивается во внутригосударственные вопросы», — и говорил он, словно чеканил золотые монеты, звонкие и полновесные. — Сенат не станет нарушать статус-кво. Мы однажды пошли вам навстречу, разрешив пытки одержимых в Цитадели, хотя и в прошлый раз внятных объяснений данным мерам не последовало. Народу это не нравится, и нельзя испытывать его терпение бесконечно. Впрочем… дополнительные финансы на производство нейтрасети вы получите. Я ответил на ваши вопросы, молодой человек?

«Я твой сын!» — едва не заорал Целест, из всей речи — логичной, правильной (никто не любит Гомеопатов, а Магнитов и вовсе ненавидят) он выхватывал обращение «Молодой человек». Чужой.

Выродок, нелюдь, мутант.

«Ну же, папочка, назови меня… уродом, к примеру!»

Он полуотвернулся. К Элоизе, но девушка молчала — не имела права говорить. Сенат — это тридцать избранных, но решает глава. Элоиза заслонилась обеими ладонями, напомнив Целесту детские игры в «я тебя не вижу», а поверх рассыпались волосы.

В доме без теней — каждый тень.

— Да, — сказал Целест. Шипы торчали из его светлой с золотистым пушком кожи, кое-где ползла кровь, скапливаясь в сжатых кулаках. Руки Целеста напоминали пурпурные розы. — Я передам Совету Гомеопатов ваш ответ, господин Верховный Сенатор. Но… у меня еще личная просьба.

— Какая же?

— Вычеркните мое родовое имя, господин Верховный Сенатор. Я больше не Альена.

13

Ступеньки предательски морозили — мрамор холодный камень. Говорят в народе, мол, из мрамора сердца аристократов… А сидеть у подножия здания Сената — ничуть не удобнее, чем на грязных булыжниках Пестрого Квартала, в нищенских лохмотьях выпрашивая милостыню.