Минск 2200. Принцип подобия

— Правильно. Так и должно быть. — Целест смотрел в разномастную пестрядь улиц, блекло-зеленую кашу первой листвы, туда, где розоватый горизонт смыкался с землей. — А ты можешь предсказать будущее? — внезапно развернулся к мистику. Тот ведь хвастался — ясо-новидящий, мол.

— Могу, Целест. Оно тебе не понравится.

— Д-да? — запнулся, но сделал вид, что веселится. — И что тебе привиделось?

— Красное, — ответил Авис. — Много, много красного. Но твой век долог, Целест.

Рони вкатился между ними, как слегка подтаявший и липкий снежок:

— Да ну? — фыркнул он, и Целест ощутил будто прикосновение мягкой лапой. Кроличьей счастливой лапкой — все будет хорошо. — А про меня чего-нибудь насмотрелся?

— Про тебя? — Авис смерил сверху вниз, в профиль — одним глазом. — Ты останешься со своим напарником. Навсегда.

— Как непредсказуемо! — Через Целеста фыркать, и оттягивать воротник — жарковато с утра, розовое солнце желтеет и спеет быстрее диких груш. — Эдак и я могу предсказать… вот, например, что через пару часов здесь яблоку негде упасть будет. Засахаренному.

Он не ошибся. Крупой из дырявого мешка ссыпался народ — уже толкались локтями, протирая местечко поближе к сцене. Пахло ванилью, корицей и некрепким алкоголем (крепкий власти города запретили — во избежание беспорядков). На вычищенной площади потихоньку воцарялись промасленные обертки от яблок и пирожков. Народ веселился, шумно спорил, кое-где уже мерялись силой, пели и даже целовались.

Все ждали весны. Все ждали завершения — и начала года.

Эпохи, думал Целест.

Несколько молодых стражей затянуло в толпу — к чертям дежурство, пока начальство не видит, будь поближе к народу. Неплохая, между прочим, политика. От Магнитов, как обычно, держались подальше. В группке парней один — бритый и в щетине, похожий на лупоглазого ежа, сально пошутил насчет Вербены; Целест мигом кинулся к «обидчику» — но на дуэль вызвать не успел. «Еж» со товарищи смотались от «чокнутого мутанта» — аж пятки сверкали. Натурально — подбоем на каблуках.

— Это очень продуктивный способ подружиться с обычными людьми, — прокомментировал ехидный Тао.

Целест только плечами пожал. По мере того как переполнялась Площадь Семи, ожидание перевешивало — невыносимо. Каждая минута весила тонну. Или две. Остальные Магниты скучали или беззастенчиво злоупотребляли страхом — например, бесплатно добывали сэндвичи и пунш на апельсиновых корках.

Неподалеку хмурилась Аида. Она изгрызла губы, и те смахивали на пару кусков сырого мяса. Рони ловил себя на том, что смотрит на вспухшие пиявками губы, с тонкой, едва наросшей кожицей и близкой кровью, — отталкивающее притягивает.

Оглянувшись на Целеста, Тао и Ависа, Рони шагнул к Аиде.

— Ты до сих пор без пары, — заметил он.

— Обещали подыскать. Одна не останусь, куда ж денусь. — Кажется, Рони слышал уже подобное или просто в чьем-то разуме прочел. — Да и разница-то…

В тот момент она размышляла о мозоли на мизинце и потрескавшихся губах, их нужно смазать, что ли. Ее не преследовали кошмары — Магниты быстро забывают лица умерших, особенно воины. А мистики умеют экранировать и списывают в архив. Универсальные солдаты-киборги-дешифраторы — не умели, поэтому и проиграли.

Плоть совершенней железа. Железо не восстановится само — всякая плоть живет до смерти.

Рони открыл рот, чтобы пожелать хорошего года, вспомнить полагающиеся фразы — удачи-счастья-здоровья; тысячи лет люди желают одного и того же, как правило не получая желаемого. Рони сплел иллюзию терпковатого цитронового аромата, окутал им Аиду.

— Эй. Я предупреждала: не лезь… — «ко мне в мозги», не договорила девушка, и сжала его ладонь.

Толпа загустела и выплеснулась к краям площади: приветствовали черно-алые мобили сенаторов, окруженные элитными стражами на нервных тонконогих скакунах — вороных, конечно. Целест был готов взобраться на ближайшее дерево или зачерпнуть ресурс под левитацию — приехала ли уже Вербена; сдерживался пока, по-гусиному вытягивая и без того длинную кадыкастую шею. Он протиснулся к Рони и Аиде, дернул того за рукав:

— Рони, ты Вербену чувствуешь?

Мистик воззрился сначала на Аиду, потом, жмурясь, — куда-то в заляпанное солнцем и парой облаков небо, и только затем на Целеста:

— На Площади несколько тысяч человек. Ты воображаешь, я способен «почуять» одного?

— Не одного, а Вербену, — отмахнулся Целест. Неохотно вернулся на место. Рони покачал головой, кивнул Аиде — мол, извини, я должен быть на посту. Еще увидимся, день долог и дежурство сверхурочно.

Рони улыбнулся через силу. Сегодня праздник, сегодня Объединение. Нужно начерпать радостного возбуждения — хотя бы у Целеста, тот искрит надеждой, словно игристое вино — пузырьками.

«Хочу в Цитадель. Спать». — Улыбка исчезла, едва Рони позабыл о ней. Захлестнуло — потянуться к Целесту, дернуть за рукав: пожалуйста, отойдем куда-нибудь. Хотя бы к паркам, там тоже нужны Магниты…

Не имел права. Целест слишком долго зачеркивал дни.

Рони вспомнил об улыбке. На улыбку не нужен ресурс.

Гул всколыхнулся до экранов, а толпе пришлось потесниться. Гибкие лошади покачивали багряными перьями в гривах, косились на обступивших их людей — они были хорошо воспитаны и боялись наступить на чью-нибудь ногу. Всадники держались в седле навытяжку, на табельном оружии — длинноносых ружьях — переливались блики. К таким же блестящим мобилям тянулись тысячи рук — светлых и темных, тонких и мускулистых, обломанные ногти с каемкой грязи, и хрупкий розоватый маникюр, и обгрызенные заусенцы, и пухлые младенческие ручки — матери вместе с детьми. Словно разорвать хотели — каждому по кусочку, мобиля, коня, стража и сенатора. На память.

Толпа объяснялась в любви.

Целест усмехался — толпа всегда признается в любви властям: на празднествах, где обещают пару бесплатных кружек — выпивки, да горсть серебра под ноги, пни ближнего своего да выхвати. И отворачиваются с плевками, едва поднимается хлебная пошлина.

Вербену они любят бескорыстно. Вот в чем разница.

Может быть, Элоиза и Кассиус будут хорошими владыками Империи Эсколер, но никакая власть не сравнится с богиней.

Мобили двигались медленно — сантиметр за сантиметром, Целест представил водителей — аккуратные и чуть испуганные, как и конный эскорт, — интересно, воткнуты ли у них перья в фуражки? Почему бы и нет?

Толпа скандировала: Виндикар. Сенат. Кто-то даже — имена, не последнее — Адриан Альена. Элоизу помянули среди прочих — пару раз, большего не заслужила пока. Кассиуса Триэна — и того реже.

Целест перехватил въедливый, как заноза, взгляд Тао. И демонстративно закурил, выдыхая дым в лица, макушки и стряхивая пепел на чужие мантии и рукава. Под неразборчивую ругань и угрозу «затолкать в зад», с сигаретой пришлось расстаться — ее втоптали в грязь, разнесли по крупицам, на чьем-то плоском каблуке дотлевала секунд пять искра.

Рядовые стражи занялись делом — уже оттаскивали оборванного красноносого парня — пытался разгрохать бутылку из-под пунша о лаково-железный бок мобиля, усмиряли пару не в меру рьяных дамочек. Спокойно, думал Целест, все спокойно и мирно.

Сущая идиллия.

Лишь бы обошлось без одержимых.

Пока толпа осыпала правителей воздушными поцелуями и ранними обморочными подснежниками — а стражи следили, чтобы не подмешалась где дохлая кошка или сгнивший еще зимой томат; со стороны сквера потянулись невзрачные мобили Гомеопатов. Рони дернулся, скорее почувствовав, чем увидев — из-за маленького роста видел он разве спины и животы, разноцветное месиво-толпу. Гомеопатов никто не охранял и не сопровождал — Декстра перемахнула через борт кабриолета (Рони подозревал, что кабриолетом мобиль стал оттого, что крышу когда-то ободрали, и проще было перелицевать, чем чинить), тряхнула факелом волос — и откатилось столпотворение, три и десять шагов назад. Глава Мистик — Винсент мобиля не покидал, напоминая глубоководную бескостную рыбу, которую зачем-то выволокли на поверхность.