Минута истории(Повести и рассказы)

— Потом? Потом нас смяли. Это произошло очень быстро.

— И отпустили?

— Как видите.

— Они не считают вас за серьезных противников. — Он стал тереть свои худые руки и продолжал мрачно: — Да, наша так называемая русская интеллигенция, почитающая себя руководительницей наций, проглядела рождение во глубинах народных новой социальной силы. Сила эта — большевики. И теперь только мы, военные, призваны справиться с ними. Задали нам работу, что и говорить!..

Маленьким кулаком, сжатым так, что побелели костяшки, он стал бить по острому своему колену.

Юнкер молчал. Берг всегда действовал на него подавляюще, и теперь Ярославцев тоже испытывал чувство вины, точно сам он был виноват во всем том, что происходило в городе.

Глафира внесла завтрак на мельхиоровом подносе. Она успела надеть свеженакрахмаленный передник и всем своим видом, как бы говорила: «Что бы там ни происходило вокруг, а у нас в доме заведенный порядок соблюдается».

Ярославцев чувствовал голод и ел с аппетитом. Берг же быстро встал и заходил по комнате.

— Вот что: сегодня в восемь часов ты узнаешь, зачем я здесь. — Он достал из брючного кармана часы на тонкой золотой цепочке, поднес к уху, посмотрел и завел. — Через полчаса выйдешь к подъезду. Это на всякий случай. Ко мне должны прийти вызванные мною для дела.

— Понял, — сказал Ярославцев, хотя и не понимал толком, в чем тут дело.

— Тогда иди.

Юнкер покорно направился к выходу.

— Подожди. Оружие у тебя есть?

— Нет.

Берг открыл ящик письменного стола и достал маленький смит-весон.

— Вот, возьми.

Ярославцев взял револьвер и вышел.

Уже совсем стемнело. Улица казалась безлюдной и тихой. Ему вдруг вспомнилась Юлия. Где она теперь?

Какие-то два солдата показались под фонарем; один длинный, другой совсем плюгавенький, в мятой шинелишке. Ярославцев на всякий случай нащупал в кармане смит-весон.

— Ого, это ты, Серж! — сказал маленький, останавливаясь, и засмеялся.

— Косицын? — обрадовался Ярославцев. — Вот не ожидал.

— Он самый. Но что же ты не здороваешься? — Косицын указал глазами на своего спутника, и Ярославцев только теперь понял, что перед ним начальник училища капитан Войтецкий. Он по привычке вытянулся, но капитан махнул рукой.

— Отставить! Вы на дежурстве тут, Ярославцев?

— Так точно.

— Тогда показывайте, куда идти.

Ярославцев повел их под арку. Отсюда вела узенькая дверь в небольшую домовую церковь. Через нее-то и надо было проводить в дом участников собрания.

— Меня взяли связным на всякий случай, — шепнул Ярославцеву Косицын.

С улицы послышался цокот копыт по булыжнику. У подъезда остановилась черная лакированная карета на пухлых резиновых колесах. Из нее вышел человек в котелке и с тросточкой. Карета, не задерживаясь, поехала дальше. Где-то за углом прогудел автомобиль, и некоторое время спустя к подъезду подошел плотный мужчина в драповом пальто с поднятым воротником. Следом шли еще двое.

Всего прибывших оказалось четырнадцать человек. Затем наступило полное затишье. Прохожих не было. Улица казалась вымершей. Ярославцев продрог, но не решался покинуть свой пост. Наконец появилась Глафира и сказала, что Олег Леонидович просит его к себе.

Когда Ярославцев вошел в кабинет Берга, там уже было сильно накурено. В креслах, на подоконниках и на диване сидели военные. На маленьком столике в углу стояло несколько начатых бутылок с коньяком. Все были заметно возбуждены, только Берг, склонив над столом бледное сухое лицо, деловито и трезво подсчитывал что-то на бумажном листке и ставил знаки на полях развернутого во весь стол плана Петербурга. К удивлению Ярославцева, Косицын тут, в кабинете, чувствовал себя как дома. Он рассказывал сидевшим на диване офицерам, как он проник при помощи какого-то «покровителя» в Смольный и якобы видел там самого Ленина, и это в то время, когда остальные юнкера оказались в таком жалком положении во дворце.

Рядом с Бергом сидел офицер с властным, полным, немного одутловатым лицом. Вероятно, это именно он приехал в автомобиле. Судя по общему вниманию и по тому, как предупредительно обращался к нему Олег Леонидович, этот офицер был здесь главной фигурой.

— Господа, к делу! — предложил он, медленно поворачивая свое плотное тело и приглаживая ладонью расчесанные на пробор волосы.

В полной тишине заговорил Берг.

— В опровержение многих слухов, — сказал он, — имею честь заявить, что министр-председатель на посту! Он не бежал, как об этом безответственно судят непосвященные. Он выехал навстречу войскам, посланным ставкой для водворения порядка в столице. Вчера министр-председатель дал мне аудиенцию у своего автомобиля близ Гатчины. Наши силы велики, и наша победа обеспечена. Сюда, в мятежный Петроград, уже направлен третий казачий корпус во главе с генералом Красновым. Я привез приказ верховного главнокомандующего, касающийся наших обязанностей здесь, в тылу, и сегодня утром познакомил с ним тех, кто руководит силами, сохранившими верность отечеству. Я не собираюсь произносить программных речей, — продолжал он. — Наши идеалы ясны, и они остаются прежними. Нам надо подготовить удар здесь, в городе, удар с тыла, в то время как казаки генерала Краснова и полки, верные ставке, нанесут его в лоб врагу. Смыть позор вчерашнего поражения можно только кровью и победой.

На сухом лице Берга выступили пятна, он говорил отрывисто, как будто швырял на стол одну за другой козырные карты. Уверенность, с которой он говорил, заражала.

— Большевиков никто не поддерживает, с ними жалкая кучка отсталых солдат и рабочих. Это всем ясно! — продолжал он.

В мозгу Ярославцева мелькнуло на секунду воспоминание о грозной людской волне, штурмующей Зимний, но он постарался подавить в себе чувство растерянности, вызванное этим воспоминанием.

Стали говорить другие. Затем поднялся тот, с аккуратным пробором, кого Ярославцев мысленно называл «председателем». Оказалось, что это бывший комендант Петрограда Полковников.

— Мы должны уяснить, что сейчас нанести поражение большевикам можно только под лозунгом спасения революции. Иначе нам нельзя рассчитывать ни на одного солдата, — говорил он с привычной властностью. — Последовательность такова: сначала телеграф и телефон, затем — банк и вокзалы и, наконец, — Смольный.

— А разве не лучше сначала захватить Смольный? — вставил Косицын.

— Лучше, — снисходительно улыбнулся Полковников. — Но сначала надо взять разбег, потом прыгать. Удар должен быть подготовлен в глубокой тайне и нанесен решительно и внезапно! Весьма целесообразно придать нашему выступлению, так сказать, народную внешность. Поэтому наши ударные отряды должны выступать не в своей обычной юнкерской, а в солдатской форме. Через своих людей мы сможем получить достаточное количество солдатских шинелей. Ради достижения делового эффекта на это надо пойти. История оценит нашу самоотверженность. Каждый мужественный поступок, всякое героическое действие будут занесены на ее скрижали.

Этот человек все время хотел дать почувствовать, что он накоротке с историей и выступает как бы от ее имени.

Косицын подошел к Ярославцеву и зашептал:

— Даю слово, имена наши будут овеяны славой!

Ярославцев видел перед собой его желтоватое лицо, колючие, без бровей, глаза, капельки пота на маленьком хрящике носа — все это как-то слишком не подходило для личности, овеянной славой. Но он не нашелся сказать что-либо в ответ.

— Совещание окончено, — сказал Берг. — Пора действовать, господа!

Он попросил представителей юнкерских училищ остаться для получения письменного приказа.

V

Была глубокая ночь. В коридорах Смольного затих обычный гул. Ленин в пальто, наброшенном на плечи, сидел в большой комнате на третьем этаже и, придвинувшись к столу, писал сосредоточенно и быстро.

«Товарищи трудящиеся! — писал Ленин. — Помните, что вы сами теперь управляете государством. Никто вам не поможет, если вы сами не объединитесь и не возьмете все дела государства в свои руки…»