Минута на убийство. Решающая улика
Шрифт:
— И после того, как сам напечатал то, что ему было надо. Еще одно доказательство, что он печатал, правда? И не хочет, чтобы мы об этом знали.
— Видимо, так.
— Она, конечно, могла изобрести свою собственную слепую систему.
— Любите вы создавать трудности. Это вас в Оксфорде научили? Привет. — Райт допил свой бокал и стал собирать бумаги. — Завтра с утра займусь молодым Киприаном. Вы бы лучше пошли со мной в качестве телохранителя. Заеду за вами в четверть десятого, идет?
Первая сигарета, которую Найджел выкурил после завтрака, вызвала такой приступ кашля, что у него снова дико разболелся
Но в полицейской машине он почувствовал себя получше. Энергия Райта была заразительной: инспектор не представлял себе, что кто–нибудь может быть менее деятельным, чем он, и это взбадривало тех, кто был рядом.
Машина остановилась возле антикварного магазина. Райт вышел, следом за ним — Найджел и сержант в штатском. Инспектор нажал звонок рядом с витриной.
— Вы меня не предупредили, что приведете с собой целую армию, — заметил Киприан Глид, открыв после некоторой заминки дверь.
На нем была шелковая пижама и новый карминно–красный халат с монограммой на грудном кармашке. Наряд только подчеркивал его неряшливость и объяснял, почему он всегда без денег. Глид провел их по крутой узкой лестнице на верхний этаж — второй этаж, как он объяснил, превратился в склад антикварного магазина.
В гостиной царил такой причудливый беспорядок, который Найджел мог сравнить только с беспорядком в мастерской Клэр Массинджер. Но если в ее неаккуратности был даже какой–то практический смысл или хотя бы свидетельство того, что хозяйка поглощена своим делом, в здешнем хаосе было нечто патологическое. Когда они вошли, на дорогой радиоле еще крутилась пластинка с записями новейшего джаза. Два золотистых хомячка карабкались по спинке плетеного кресла. Повсюду немытые чашки, тарелки и бокалы; по полу разбросаны ноты; на изящный клавесин в углу навалены тома энциклопедии; в другом углу запыленный мольберт; в третьем — одна лыжа; на стене, как ни странно, висела пара боксерских перчаток. Через открытую дверь была видна спальня с неубранной постелью, на ней валялась дамская ночная рубашка, а на полу, наполовину скрытый под грудой одежды, стоял поднос с завтраком.
«Этим хламом пытаются подпереть покосившуюся жизнь», — подумал Найджел с какой–то даже жалостью к сыну Миллисент Майлз. Инспектор Райт сел на стул рядом с газовым камином со старомодной решеткой, какие ставят в детских.
— Разрешите выразить вам соболезнование по случаю вашей утраты, сэр, — начал он официально, однако не только для проформы, но не без чувства в голосе.
Лицо молодого человека передернулось, а потом скривилось в презрительной гримаске.
— Давайте без предисловий. Я не люблю обмениваться пустыми любезностями. Смерть матери — никакая для меня не утрата. Она исковеркала мой характер, вам это любой скажет.
Если эти слова были произнесены для того,
чтобы шокировать или произвести какое–либо впечатление на инспектора Райта, они не возымели успеха. Райт, смотревший на него, как ребенок на невиданного зверя в зоопарке, сухо ответил:— Ладно. Мне только легче. Где вы были в пятницу с четырех тридцати до семи часов вечера? Здесь, как я понимаю?
— Я уже это говорил вашему подручному.
— А потом?
— Ждать я больше не мог. Сговорился с друзьями вместе поужинать.
— Вы кого–нибудь ждали, кто не пришел?
— Да. Мать.
Инспектор Райт, который всегда умел сделать вид, будто его чертовски интересует то, что ему говорят допрашиваемые, мог теперь выразить искренний интерес.
— Когда она должна была прийти?
— Предполагалось, что после работы — между половиной шестого и половиной седьмого.
— Вы сговорились заранее?
— Са se dit. — Обернувшись к полицейскому в штатском, который стенографировал беседу, Киприан Глид перевел: — Надо полагать.
— Когда вы договаривались о встрече?
— Накануне. По телефону. Я позвонил ей в издательство и попросил заглянуть ко мне на следующий день по дороге домой.
— У вас были для этого какие–нибудь особые причины, сэр?
Белые зубы Глида сверкнули в кустистой бородке.
— Конечно, были. Я никогда не жаждал общаться с матерью просто так.
— А какова была цель этого свидания?
— Деньги. Я хотел, чтобы она раскошелилась.
— Но она вам только что отказала. В то самое утро, — вставил Найджел.
— Я предполагал, что потом она будет сговорчивее.
— Почему?
— Господи!.. Прошу прощения, сэр. — Это воскликнул сержант, на тетрадке которого вдруг появился один из хомячков. — Что же это?.. Брысь! Пошел вон!
— Спокойно, Фентон. Это золотистый хомяк. Дайте ему погрызть один из ваших карандашей, — предложил инспектор Райт.
Но Фентон уже смахнул зверька на пол, после чего вынужден был обороняться от Киприана Глида, который накинулся на него с криком: «Чертова дубина! Остолоп!» — по–женски пытаясь вцепиться ногтями в лицо. Найджел, стоявший рядом, схватил Глида за руки и снова опустил на стул.
— Фентон, — подмигнул Райт своему помощнику, — прошу вас, ведите себя поделикатнее. Нельзя так жестоко обходиться с животными. Это ведь Божьи твари, хомячки, миленькие, безвредные зверюшки. И давно они у вас, сэр?
Глид хмуро ответил:
— Мать всегда заставляла меня держать в доме животных. Говорят, они полезны для трудных детей. Подменяют объект привязанности для тех, кто эмоционально обездолен, понятно? Ну я и привык.
— Ага… — Райт погладил другого хомячка по шерстке. — Вы рассчитывали, что мать потом станет сговорчивее. Почему вы так решили?
— Спросите Стрейнджуэйза. Может, у него есть на этот счет своя версия.
«Интересно, почему он меня не переносит?» — подумал Найджел. Он принял вызов.
— Вы собирались на нее нажать. Собирались сказать, что видели, как она восстанавливала купюры во «Времени воевать», не так ли?
Киприан сказал с издевкой:
— «Нажать»? Ну, это ваше поколение так выражается! Любите позолотить пилюлю. Почему не сказать просто «шантажировать»?
— Пожалуйста, если вам так больше нравится, — ответил несколько уязвленный Найджел.