Мир без лица. Книга 2

— Ты не уходила, Верданди?

— Уходила! — мрачно ответствую я. — Уходила, возвращалась, снова уходила и снова возвращалась. Поговорить надо.

— О чем? — хриплым от долгого молчания голосом осведомляется Урд.

— Об устройстве мира.

Многое из того, что поведали мне сестры-прорицательницы, давно известно — и не только мне. Имена норн говорят сами за себя. Имя Скульд значит «долг». Имя Урд — «судьба». Верданди, Верд — «становление». Все, что случилось, вольется в настоящее, как в реку. И повлияет на судьбу реки, на ее путь и на ее воды. Но меня им не обойти. Русло в будущее пролагаю я. На что и был расчет.

— Видар и Фенрир соединяются в прошлом — страх, ярость и обида кует цепь прочнее той, которой еще нет… — журчит голос Урд. Она методично обходит вазы с сухими цветами, легко касается скрученных, точно от жара, листьев и лепестков. Вазы, в которых стоят букеты Урд, видно сразу. В букетах, составленных Скульд, цветов нет — одни бутоны и ветки, покрытые почками. — Когда неразрывная цепь Глейпнир возникает, она проходит не только через тело Фенрира, она пронизывает и душу его. А еще — душу Видара, Бога Мщения. Глейпнир нельзя разорвать никому, только Фенрир сможет избавиться от нее, да и то лишь в день Последней битвы, не раньше. Цепь эта сделана из корней сущего и несуществующего и великая сила заключена в ней.

— Будущее родилось не из воли живых и мертвых, а из этой цепи, — поддакивает Скульд. — Она тянула богов и чудовищ за собой, она заставляла Фенрира искать Одина, чтобы убить и отомстить за обман, за унижения: вольный волк — и вдруг на цепи, в смрадной тьме!

— Они надеются отсрочить Рагнарёк на века, но не понимают, что злоба Фенрира так огромна, что ее боится даже время. Его ненависть гонит время, как стадо овец, времена бегут все быстрей, чувствуя свой конец. И Последняя битва приходит так скоро, что никто не готов к ней, — подхватывает Урд.

И обе они говорят в МОЕМ времени. Это будущее растет на почве, которая у меня под ногами, на МОЕМ настоящем. Ведь я тоже шла уничтожать Фенрира. Я поверила Фригг, я смирилась с неотвратимым.

Да нет, зачем я вру себе? Я вообразила себя спасительницей мира. Спасительницей, которая действует как положено: есть монстр, есть оружие, есть враждебная терра инкогнита, есть грядущий апокалипсис. А также есть я и моя роль — до донышка прозрачная и очень, очень выигрышная… Эх, Мирка, Мирка, как же ты любишь покрасоваться, попозировать, одной ногой стоя на поверженном враге! Притом, что реальность многократно доказывала: лучшие победы — те, в которых никого не приходится повергать во прах. Победы ума, а не оружия. Оружие, бездушное или одушевленное, так легко выкрасть, отбить, перехватить, обратить против владельца…

Признайся хотя бы себе: ты ничуть не умнее мальчишки Видара, тебе тоже хочется драки, мщения, самоутверждения. Как же ты мечтаешь предстать в силе и славе перед теми, кто не верил в тебя — да и сейчас не верит. Ткнуть их носом в свои достижения: глядите, придурки, кого вы недооценили, недолюбили! Вот она я, неотразимая во всех смыслах, вся в белом и благоухаю, как роза! А вы… вы… с вашими жалкими нотациями, с вашими убогими амбициями… Тьфу на вас на всех!

Детство голопузое. Вечно обиженное на тех, кто сильнее.

Из-за него, из-за детства, полного обид, моя реальная жизнь превратилась в сплошную Последнюю битву. Из-за него я много лет не задаюсь вопросом: стоит ли ввязываться в драку? Ответ один: стоит! Чтобы еще раз доказать себе: это я в белом, на белом коне, осыпанная цветами и похвалами, стою, попирая изрубленный труп. Я, Видар, бог, выросший в лесной глуши, бастард и полукровка, взявший от отца больше, чем смогла бы дать его божественная неразбавленная кровь, унаследовавший его силу, его власть, его вселенную. Пусть все погибнут, пусть всё погибнет, лишь бы мне подняться над развалинами мира полновластным повелителем руин…

— Ты всё понял? — обращаюсь я к Богу Разочарования. — Тебе ли не знать, что твоя победа — пиррова? Ты хочешь истинной победы?

Видар кивает. В его глазах — тоска ребенка, впервые сознательно отказавшегося от любимой игры.

Нудд кладет ему руку на плечо. Он — опытный воин, за его плечами множество битв, изменявших лицо вселенной. Среди них наверняка найдутся такие, которых племя Дану хотело, но не сумело избежать. И лишь по прошествии тысяч лет стало ясно: ни за что, ни про что полегли полки на поле при Маг Туиред…

— Дурные времена,

Сын обманет отца,

Дочь обманет мать, — произносит сильф одними губами.

Зачем воплощать ТАКОЕ? Нетушки. Я лучше посижу и подумаю, как избегнуть битвы, в которой нам, обиженным детям, предсказана полная и безоговорочная победа.

— Будущее изменилось! — всплескивает руками Скульд. — Изменилось и помутилось!

— Это хорошо, — бесстрастно отвечает Видар. — Если норна Скульд не видит будущего — значит, боги передумали обманывать Фенрира и сковывать его цепью Глейпнир.

— Наверняка не передумали, — безжалостно разрушаю я его мечты. И тут мне в голову приходит мысль. — А где сейчас Глейпнир?

— У черных альвов, у демонов мрака, — без колебаний отвечает Бог Разочарования. — Они куют ее в подземной кузне. Скоро неразрывная цепь будет готова.

— Не бу-у-удет, ой не бу-у-удет! — хором отвечаем мы с Нуддом. И принимаемся хохотать. Тоже хором. Сестры мои норны и бог-полукровка Видар смотрят на нас, как на чокнутых. А нам смешно. Решение, как всегда, оказалось таким простым…

Глава 9. Смерть и немного больше

Дуновение ветра и движение волны человек ощущает слишком поздно, когда опасность РЯДОМ. Нет у людей боковой линии, которой рыбы и фоморы чувствуют воду, нет у него и перьев, которыми птица ловит ветер. Поэтому человека так легко захватить врасплох и утащить в темные бездны, пока он беспомощно молотит руками и пытается ухватиться за ускользающие от пальцев камни… Но в одном фоморы схожи с людьми: когда стихия пытается смять наши тела и уволочь в одном ей известном направлении мы точно так же предаемся ненужным философствованиям.

Вот и я, прижатая к огромному сталагнату [71] сдвоенной хваткой Морка и дыхания бездны, размышляла о чем угодно, только не о насущном. Не о том, что сталось с Фрелем и Марком, не о том, каково сейчас приходится Мулиартех и Гвиллиону. Ветер расплющил нас об известковую колонну, волосы Морка залепили мне лицо, обхватив камень со всех сторон серебряной паутиной, я видела только распахнутые глаза своего мужчины, горящие в темноте белым огнем, а мысли в моей голове текли плавной, ленивой рекой: хорошо, что мы, фоморы, умеем не только чувствовать, но и предчувствовать момент, когда стихия сожмет кулак и в ее горсти ты превратишься в беспомощного малька, лишенного воли… хорошо, что у нас была эта секунда, чтобы метнуться вбок и вжаться в твердую опору, уцепиться за нее руками, ногами, прядями волос, точно щупальцами… хорошо бы это поскорее кончилось.

71

Колонноподобные образования, возникающие при соединении сталактитов и сталагмитов — прим. авт.