Мир без милосердия
Шрифт:
Непонятно, почему мать надумала сделать из меня малолетнюю кинозвезду. И она сразу же перешла от планов к делу. В три года устроила в школу мисс Лакальм «Танцы, акробатика». В четыре года меня так натаскали, что Лакальм решила выпустить на сцену. Это было счастливое время для матери, тяжелым трудом зарабатывавшей деньги, чтобы дать мне возможность учиться и выступать в клубах перед местными театралами.
Но материнская иллюзия оказалась недолговечной. Я научилась читать. От букваря перешла к чтению наклеек на бутылках и объявлений в троллейбусе. Наизусть выучивала некоторые из них, хотя зачастую не понимала смысла. Например,
Барбара тихо смеется в темноте.
— Наконец мать, — вновь заговорила Барбара, — застала меня ночью за чтением книги в кровати.
«Бог мой! — вскричала она, обращаясь к самому высокому авторитету, который никогда не признавала. — Читает! Сидит и читает!»
Слезы заполнили ее глаза, и она выбежала из комнаты. А через минуту предъявила ультиматум: «Чтение или уроки танцев!»
Ее лицо исказило выражение растерянности, огорчения и, наконец, невыносимой муки, когда я сказала: «Чтение».
Как-то в субботу тетушка Маргарет сказала матери:
«А может, и к лучшему, Кэтти, что она начала читать. Ей уже семь, уродлива, два передних зуба потеряны. Она далеко не «звезда», не Ширлей Темпл».
«Ладно, — сказала мать, — но она ведь может быть Джейн Видерс!»
И чем старше я становилась, тем чаще возникали такие споры и разыгрывались громкие сцены. Лишь перед самым моим поступлением в высшую школу мы начали немножко понимать друг друга...
«...Мы научимся прекрасно понимать друг друга. — Дональд думал о своем, словно Барбара рассказывала о своей жизни не для него. И хотя он мог подробно повторить рассказ Барбары, он трогал его куда меньше, чем рисуемая в воображении перспектива семейной жизни. — Мы будем часто принимать гостей. Воскресный визит Джонсонов и Уотсонов будет затягиваться до вечера. Они порядком устанут, изрядно подгуляют. Даже Барбара выпьет три полных, круглых, как шар, фужера».
Страдая одышкой и чрезмерным весом, Дональд тем не менее подумывает о дне, когда они с соседом смогут сразиться на теннисном корте. Он будет играть с десяти до полудня и будет доволен своей игрой. Он забудет, что его противник, такой же ожиревший и вышедший из формы игрок, как и он сам.
«А как насчет пивка, Дональд?» — спросит соперник в конце последнего сета.
«Нет, спасибо. Я должен принять холодный душ. Хочу сбросить немножко веса...»
«Кружка пивка не помешает...»
После шестой кружки Дональд пойдет домой. У него аппетит, как в дни былых тяжелых тренировок, когда он играл за «Манчестер Рейнджерс». По дороге он решит, что неплохо бы поиграть с сыном и соседскими детьми. Отец, он знает, должен проводить время со своим сыном.
Вдруг он замечает, что Ричард не особенно хорошо координирован в движениях. Плоховато бежит, еще хуже прыгает. Легко теряется в простейшей игровой обстановке. Быстро устает и садится отдыхать.
Дональд, расстроенный, идет в дом, чтобы посоветоваться с женой. Он спрашивает, когда мальчик в последний раз был у врача.
«Месяц назад... А почему ты спрашиваешь?»
«Он бежит, как старик. Очень быстро устает и совсем не интересуется спортом. Ведь мы-то с тобой интересовались!»
«Таков возраст! Ребенок сейчас растет!»
«Конечно,
растет, — огорченно соглашается Дональд, — но он какой-то подавленный».«Не больше, чем все дети... Со временем пройдет».
«Возможно. Но когда я был в его возрасте...»
«Когда ты был в его возрасте, ты бегал в школу за три мили, а по вечерам еще торговал газетами. Я знаю, как тяжело было раньше. Но наши дети совсем не должны делать то, что делали мы. И ты серьезно хочешь, чтобы Дика осмотрел врач?»
Тихий голос Барбары действовал на Дона усыпляюще. Он выпустил ее руку и осторожно повернулся набок.
— ...Однажды я решила поступить в колледж. Такое не могло прийти даже в голову моей сумасбродной матери. Отец был в армии, а сама она работала носильщиком на книжном складе за восемь фунтов в неделю. Так что в доме не водилось и лишнего пенса. Я до сих пор как огня боюсь вновь столкнуться с нуждой. Все что угодно, только не нужда...
Когда я сказала матери о своем решении, она обомлела. Но спустя день, после мучительного раздумья, сказала мне твердо:
«Барбара, ты будешь учиться в колледже!»
Она нашла работу за двадцать фунтов в неделю, фантастическую для того времени сумму. Она подрядилась мыть машины на стоянке возле вокзала. Это была грязная, тяжелая даже для мужчины работа. Но мать не отступала.
Не зная физического труда, я никогда не задумывалась над тем, что мать расплачивается годами жизни за мою тщеславную мечту о колледже.
Училась я старательно. И вообще выглядела, как любая студентка, о которых так любят писать в добропорядочных журналах — «дочь хорошо воспитанной матери, которая до замужества была не то школьной учительницей, не то работала в библиотеке».
Однажды, когда мне надо было возвращаться в колледж после каникул, мать посетовала, что не может меня проводить — заступала ее смена.
Когда поезд тронулся, я увидела огромный двор, забитый машинами. И среди блеска сверкающих лимузинов — фигуру моей матери. Я вскочила на сиденье и начала судорожно махать рукой. Но мать не заметила меня. Я же, пока могла, смотрела на нее — неуклюжую, в высоких резиновых сапогах, в перчатках с длинными резиновыми крагами... И мне так вдруг захотелось сказать матери, что я люблю ее больше всех людей на свете. Но увидеться уже не пришлось. Она умерла, когда я была в колледже.
Спустя несколько месяцев после ее похорон ко мне неожиданно подошел незнакомый мужчина и спросил:
«Нет, этого не может быть?! И все же я уверен, что ваше имя Кэтти Гринхей!»
«Нет, это было имя моей матери!» — ответила я.
Он поднял палец.
«О, так вы ее дочь! Я знал Кэтти еще ребенком. Играл в футбол с ее братьями. Знаю всех Гринхеев. Это настоящие люди».
Он кивнул головой и улыбнулся.
«Да, вы дочь Кэтти Гринхей! Вы красивее вашей матери. Но все-таки я узнаю вас везде».
Я засмеялась и сказала:
«Спасибо вам. Это самый лестный комплимент, который мне когда-нибудь говорили!»
Последних слов Барбары Дональд уже не слышал. Он спал.
15
Каждый понедельник собирался «Совет богов». Уставшие после воскресных поисков новых талантов, огорченные или обрадованные исходом субботних матчей, тренеры и секретари сходились в Розовом холле и сносили в «копилку» все, что требовала система «Олд Треффорд».