Мир до и после дня рождения

— Суши? — спросил он на третьем перекрестке.

— Пожалуй. — Прозвучало несколько нервно. Нет необходимости изображать радость по поводу того, что выбрал он сам, как и по поводу вполне заурядной для японцев еды. «Пожалуй» — вполне достаточно.

На мосту Блэкфрайарз Ирина открыла окно. Воздух был той же температуры, что и вода в ванне, уже начавшая остывать, но все еще достаточно теплая, чтобы с наслаждением в нее погрузиться. Благодаря освещенным высотным зданиям, летний вечер был полон огней. Гладь Темзы вспыхивала, словно на поверхности разлилось пятно нефти, к которому поднесли спичку. «Ягуар» реагировал на каждую выступающую крупинку гравия, как принцесса на горошину.

— В наше время все любят высокие машины, — наконец произнесла она. — Внедорожники. А во времена моего детства все крутые парни предпочитали быть ближе к земле.

— Я во всех смыслах человек из прошлого, — кивнул Рэмси, — если верить тому, что обо мне пишут.

— Если журналисты имеют в виду твой выбор автомобиля, я с ними согласна.

Она была равнодушна к машинам, но эта ей нравилась — классика 1965 года, не отреставрированная, а сохранившаяся в хорошем состоянии, что по-настоящему ценно, а не просто дорого. Рэмси вел машину резко и напористо, чередуя ускорения с внезапными торможениями. При всей утонченности манер, корректности и даже застенчивости, плавности движений, машину Рэмси вел как настоящий мужчина. Несмотря на многочисленные маневры из одной полосы в другую, порой опасное сближение с соседними автомобилями, все движения его были точны и выверены так же, как во время матча по снукеру. Она доверяла ему.

Ирина теоретически допускала, что современная женщина должна быть независимой и сильной, но осознавала, что правда состоит в том, что старомодная инертность в наши дни выглядит роскошно. Полное доверие и спокойствие, граничащее с отрешенностью, возможность отдаться чьей-то власти объясняло, почему раз в год на пятнадцать минут Ирина влюблялась в своего стоматолога.

Помимо восхитительной возможности быть доставленной в ресторан и при этом совершенно бесплатно, у нее была и возможность насладиться вымирающими чертами прошлого.

— Итак, чем ты сегодня занималась? — поинтересовался Рэмси.

— Пекла пироги, — радостно призналась Ирина. — В терапевтических целях.

— К чему понадобилась терапия?

— Когда Лоренс в отъезде… я сама не своя. Не стоит об этом. Просто мне приходится контролировать эмоции.

— А если их не контролировать?

Молчание стало подтверждением того, что оба не могли придумать, как лучше выпутаться из ситуации.

— А ты что сегодня делал?

— Сыграл несколько партий для тренировки, но в большей степени ради того, чтобы не думать, куда тебя пригласить на ужин.

Льстивая чушь, но в Рэмси было нечто по-детски наивное, так что его слова могли оказаться и правдой.

— Ты удовлетворен сделанным выбором?

— Я никогда не бываю удовлетворен.

Пока Рэмси передавал ключи парковщику, Ирина ждала, чтобы он открыл ей дверь. Она никогда не пыталась примерить на себя роль королевы, но порой случалось, что изнутри словно что-то рвалось наружу.

Разумеется, японцы поставили бы ударение на втором слоге, но все же название ресторана «Омен» поселило в душе недоброе предчувствие. «Омен» оказался небольшим стильным заведением, с нишами для каждого столика. Ирине, побоявшейся остаться с Рэмси в стенах собственной квартиры, это место показалось не менее изолированным. Рэмси попытался задернуть занавес, но она попросила оставить его открытым, «чтобы не было душно». Он подчинился с выражением обреченности на лице.

Они едва успели изучить выбор закусок, когда к ним подошел молодой человек с меню в руках.

— Ой, Рэмси! — прошептал он, словно так обычно и говорят в японских ресторанах. — Можешь дать мне автограф? Да, прямо на меню, верно. — Он положил папку рядом с палочками у тарелки Рэмси.

— Без проблем, приятель. — Рэмси достал из внутреннего кармана золотую ручку; похоже, все, что он держит в руках, идеально гладкое и вытянутой формы, а подпись оказалась витиеватой, как и привычные для его рук движения.

— С ума сойти! Жаль, что не получился удар на Эмбасси, — посочувствовал молодой человек таким тоном, словно это был удар в зубы. — Фрейм и матч могли быть за тобой!

— Всякое случается, — пожал плечами Рэмси, принимая как неизбежность, что мельчайшая частичка мела на сукне способна фатально изменить траекторию движения битка. Какая странная профессия, в которой невидимая точка способна изменить все.

— Не грусти, приятель! — Парень помахал меню и повернулся к Ирине: — Эти мастера снукера всех зрительниц переманили. А нам что делать?

— Ты поэтому хотел задернуть занавес, — заключила Ирина. Разумеется, во время их встреч у Рэмси и раньше просили автограф, но тогда ей было весело. Сейчас же она ревностно отнеслась к желанию посторонних завладеть его вниманием; вечер, о котором она совсем недавно думала со скукой, стал казаться невыносимо коротким.

— Теперь поздно. Джуд… она считала охотников за автографами жестокими.

— Из-за того, что отвлекают и мешают?

— Эта дамочка не просто ненавидела фанатов снукера, она ненавидела саму мысль об их существовании. — Рэмси принялся вытирать руки подогретой салфеткой. — С точки зрения Джуд, игроки в снукер должны вести себя как школьники. Честная игра, без членовредительства, и никаких автографов.

Официантка приняла заказ. Ирина проявила неожиданное расточительство, заказав большое блюдо сашими «делюкс» с икрой морского ежа и креветки в сладком соусе.

— Зачем же Джуд вышла за тебя замуж, если считала снукер ничтожным времяпрепровождением?

— Из-за денег и популярности. При этом она не могла заставить себя уважительно относиться к моей профессии. Нельзя усидеть на двух стульях.

— Джуд не льстило, что тебя показывают по телевизору? Хотя бы в самом начале знакомства.

— Без сомнения, льстило. Но такая странная штука — бывает, вас привлекает то, за что вы потом человека презираете.

Ирина ухватила полупрозрачное колечко огурца.

— Высказанное Джуд отношение к моим иллюстрациям может многому научить. Ты ведь знаешь, что она наговорила?

Рэмси взял палочку и принялся постукивать по столу.

— Джуд никогда не была дипломатична. Но ты не задумывалась, что некоторые из ее замечаний очень точны?

— Если бы я об этом задумалась, вообще не смогла бы продолжать работать.

— Она считала, что композиция у тебя выстроена блестяще, ты настоящий мастер. В рисунках для нескольких первых книг присутствовала некая безудержность, буйство темперамента. Сейчас этого нет.

— Увы, не так-то просто это вернуть. «Добавлю-ка я, пожалуй, немного буйства».

Рэмси грустно улыбнулся:

— Не стоит выпускать когти. Я просто хотел помочь. Чепуха получается. Я ничего не понимаю в твоей работе, но уверен, что ты по-настоящему талантлива.

— В прошедшем времени?