Мир до начала времен
Шрифт:
Но все же сначала нужно разобраться с тем, что тут без нас нарешал наш военный вождь по горячим следам после побоища, и вообще кто тут есть кто. Вон те трое в фуражках, под прицелом помповых дробовиков девиц из подразделения Гуга – наверняка офицеры, а обыскиваемые Серегиными Волчицами раздетые догола типы – это матросы.
– Ну, как дела, Андрей? – спрашиваю я. – Надеюсь, все прошло благополучно?
– Можно сказать и так, – ответил тот. – Вот скинул Посредник подарочек, и сейчас я думаю, что со всем этим делать.
– Давай подумаем вместе, – сказал я. – Есть какие-нибудь соображения?
– По моему мнению, этот заброс был на пополнение нас вооружением. И не исключено, что в ближайшее время на наши головы свалится нечто такое, во что понадобится стрелять из пушек или крупнокалиберных
– Ну что же, – сказал я, – хорошо все, что хорошо кончается. Я тут немного подумал, и решил, чтобы не плодить сущности, присоединить итальянцев к нашим уже почти обращенным римлянам. Место в казарме найдется, и вообще они почти земляки.
– Понимаю, – сказал в ответ Андрей, – именно поэтому ты привез с собой Гая Юния…
– И поэтому тоже, – сказал я, – но тут есть один вопрос. Сколько их осталось в живых после твоего внушения?
– Двадцать здоровых, из которых трое офицеров, – ответил Андрей, – а также восемь раненых, и офицер там только один.
– Вот, – сказал я, – на такую маленькую группу четыре офицера – это откровенный перебор. Из четверых надо оставить только одного, не обязательно бывшего командира, а остальных дисквалифицировать в рядовые. Покажут, что в смысле знаний и умений они представляют собой что-то отличное от нуля – восстановим их в статусе. Не покажут – так и останутся рядовыми, которые должны чистить сапоги с вечера, чтобы с утра надеть их на свежую голову.
– А ты жесток, Петрович, – покачал головой Андрей, – нежного чувствительного итальянского офицера, деликатного будто барышня, собираешься бросить в статусе рядового в мужланскую древнеримскую казарму, где все по заветам предков – один за всех и все за одного. Ну а если серьезно, то кандидатура такого командира итальянского манипула для Гая Юния у меня есть. Это лейтенант Гвидо Белло, старший механик этой подводной лодки и, по моему мнению, порядочный человек. Когда я в поучительных целях хотел приказать отрезать голову одному его подчиненному, припрятавшему за пазухой нож, он вступился за него и не прекратил возражать, пока я не заменил тому обормоту смертную казнь списанием в монахи отца Бонифация. Итальянцы – люди, по большей части религиозные, и мне хочется верить, что наш добрый падре сумеет достучаться не только до их умов, но и до сердец.
– А вот это ты хорошо придумал, – сказал я, – но давай сначала посмотрим на твоего кандидата собственными глазами. – И, обернувшись назад, добавил: – Падре Бонифаций, леди Сагари, амиго Гай Юний, подойдите сюда – над поговорить о вещах, которые касаются вас непосредственно.
– Мы подойти и слушать, – сказал Гай Юний, до этого внимательно разглядывавший итальянских офицеров (впрочем, так же как и они его). – Что ты хотеть нам сказать, амиго Петрович?
– Вот эти люди, – сказал я указывая на итальянских моряков, – твои земляки, считающие себя потомками римлян…
– Но, амиго Петрович… – возразил Гай Юний, – эти люди не похожи на обитателей Рима или наших союзников италиков. Да и речь их такой смешной, так в Риме не выражаться даже самый глупый деревенщина из горной глуши!
– Так ты все же понимаешь, что они говорят? – спросил Андрей.
– Как говорить у вас, «моя твоя не понимать», – ответил тот. – Вас я понимать и говорить более хорошо.
– Тем лучше, – сказал я, – потому что мы решили включить этих людей в твою сводную когорту на правах отдельного манипула. Только предупреждаю, что если у римлян в веках осталась репутация образца организованности, собранности и полного порядка, то итальянцы в этом смысле устроены прямо противоположным
образом.– И поэтому вы, амигус, решили отдать этот обормот нам на перевоспитание? – рассмеялся старший центурион. – Ха-ха-ха! Каструм уже почти готов, так что поместимся. Вы получить их обратно шелковый, как идеальный солдат, ведь это говорю вам я, старший центурион Гай Юний! – И, вернув себе серьезный вид, он добавил: – Кто будет назначать им командир – вы или я?
– Командира им назначу я, – сказал Андрей и добавил для стоящего поблизости Александра Шмидта: – Александр, приведи-ка сюда лейтенанта Гвидо Белло. Есть разговор.
– Слушаюсь, Андрей Викторович, – сказал тот, ушел и почти сразу же вернулся с невысоким, даже ниже меня, коренастым офицером типично итальянской наружности.
– Значит, так, – сказал наш военный вождь, – переводи. Мы тут посоветовались и решили передать вас для перевоспитания искупления в состав сводной когорты бывших римских легионеров под руководством старшего центуриона Гая Юния. Вот он стоит перед вами собственной персоной. Это очень хороший, но достаточно строгий командир, и вам следует приготовиться к тому, что всякие признаки неразумия из ваших матросов будут выбивать палками и кулаками. Но поскольку римляне сами еще не до конца завершили процесс искупления, их подразделение курирует присутствующая тут леди Сагари – она наблюдает за тем, чтобы римляне соблюдали установленные нами порядки и правила, а также следит за их материальным благополучием. По духовной части над вами будет находиться отец Бонифаций, христианский священник из начала седьмого века. И лишь в вопросах жизни и смерти над вами буду властен я один, и больше никто…
– Я ничего не понимаю, синьор Орлофф, – сказал итальянец, выслушав перевод. – А римской легион, черт возьми, как тут оказался? И что у вас делает священник из седьмого века, а также в каком статусе будем находиться мы, итальянские офицеры, ведь синьор Гай Юний наверняка захочет назначить к нам своих командиров?
– Римский отряд мы победили за некоторое время до вас, – ответил тот, – и те легионеры, которые уцелели в том бою, уже достаточно далеко продвинулись в деле превращения в полезных членов нашего общества. Отец Бонифаций происходит из другого времени и места, вместе с группой корнуолльских кельтов он бежал от саксонского набега, в результате чего они все прибежали прямо в наши объятия. Падре у нас просто идеальный священник: искренне верующий, умный, и в то же время не фанатик. Здесь, в мире до начала времен, когда не родился еще Сын, и из состава Троицы на небесах присутствуют только Отец и Святой Дух, он поставил себе цель создать Писание Шестого Дня Творения. Что касается командира для этого сводного манипула, то мы, посоветовавшись, решили назначить им именно вас, а остальных офицеров временно дисквалифицировать в рядовые, а там будет видно. Если кому-то не понравится это решение, то наши методы решения подобных проблем вы уже знаете – башку с плеч, тушку в реку, дело в архив…
– Вы это серьезно, синьор Орлофф? – переспросил Гвидо Белло, недоуменно моргая. – Меня, самого нижестоящего из офицеров, делать командиром над всей уцелевшей командой, в то время как капитано ди корвета Карло Альберто Тепати остался в живых… и именно он должен командовать над всеми нашими людьми! Меня же никто просто не признает…
– Признают, – уверенно сказал Андрей, – ибо при первых признаках неповиновения мы начнем репрессии, и самое мягкое наказание за такое – списание в монахи к отцу Бонифацию. Если вы не забыли, один кандидат в монахи у нас уже есть, и если к нему добавится еще двое или трое, то от этого ничего не изменится.
– Это именно так, – вставил свои пять копеек отец Бонифаций, – я готов принять к себе любого грешника, чтобы смирить его гонор и примирить дух со Всевышним. Присылайте сколько надо, чем больше у меня будет монахов, тем лучше.
– Вот именно, – сказал Андрей, – монаху у нас живется значительно тяжелее: падре изнуряет его тело тяжелыми работами, а дух – молитвой. Что касается вас, то вы единственный вступились за своего человека, когда ему грозила смерть, в то время как ваш бывший командир не сказал в его защиту ни одного слова. Поэтому не спорьте и прикажите своим людям одеться и выстроиться, чтобы мы могли объяснить им правила новой жизни.