Мир Гаора. Коррант. 3 книга

И её тон заставил Гаора проглотить уже готовую сорваться с языка ещё более крепкую ругань.

– Ну, Рыжий, так Рыжий, – сказала Нянька, внимательно глядя на него. – Не самое плохое имечко.

– Ну да, – согласились с ней, – господа, быват, и вовсе непотребно прозовут.

– Наш-то ничего, разрешает по-материному зваться.

– Ничо, паря, проживёшь.

– А куда ж я денусь, – улыбнулся, успокаиваясь, Гаор.

– А работал кем?

– Шофёром.

– Это водила, что ль?

– Да, – кивнул Гаор.

– А раньше? Ну, до того?

– Раньше? – переспросил Гаор, – раньше я в армии был, воевал.

Молча сидевший на дальнем конце стола мужчина шевельнулся, и Гаор невольно посмотрел на него. Тёмное узкое, как сдавленное с боков, лицо, чёрные длинные волосы заплетены в две тонкие косы, спадающие с висков вдоль лица и делающие его ещё уже, высокие выступающие углами скулы, опущенные к переносице и вздёрнутые к вискам брови. На смуглой шее почти сливающийся с ней по цвету ошейник с блестящей заклёпкой, на лбу над переносицей синий, перечёркнутый диагональным крестом квадрат. Раб, раз ошейник и клеймо… изменник или пленный… Айгрин?! Откуда?

У Гаора непроизвольно сжались кулаки, и напряглось как перед прыжком тело. Их глаза встретились, и мужчина спросил с характерным гортанным акцентом.

– Ты… воевать?

– Да, – ещё сдерживаясь, ответил Гаор.

– Ты… фронт?

– Да! А ты?..

Айгрин кивнул.

– Я воевать. Я плен, – улыбнулся, оскалив белые зубы, и встал, – ты воевать, ты раб. Я рад.

Гаор рванулся из-за стола навстречу ему. Но драки не получилось. Айгрин обошёл его как неживую преграду, склонил голову, благодаря матерей, и вышел, мягко, без стука прикрыв за собой дверь. Помедлив с мгновение, Гаор сел, понимая, что глупо стоять посреди кухни, когда противник ушёл.

– Кто это? – заставил он себя спросить внешне спокойным тоном.

– Джадд это, – стали объяснять ему.

– Хозяин его откуда-то привёз.

– Так-то он тихий.

– И понимает почти всё, говорит вот только…

– Да он молчком всё.

– А задевать его не след, шалеет он в драке.

– Я ему пошалею, – буркнул Гаор, – а работает кем?

– Да как все мы.

– Так-то он шорничает там…

– Обувку всем чинит…

– Ну и…

Рассказчики замялись, и за всех ответила девчонка, не Трёпка, а другая, поменьше, с белыми волосами, заплетёнными в косички.

– А ещё он порет всех, ну, по слову хозяйскому.

Палач, ну ясно.

– Чего ещё айгрину делать, – хмыкнул Гаор.

Нянька и Большуха переглянулись.

– Никак раньше встречались? – спросила Нянька.

– Воевал я с ними, – ответил Гаор, – с айгринами.

Ответить ему не успели, потому что в кухню вошли ещё две женщины. Одну из них Гаор уже видел во дворе, а вторая, красивая, черноглазая и черноволосая, если бы не ошейник и кружок клейма на лбу, была бы настоящей ургоркой, даже волосы уложены в ургорский узел, а не просто скручены на макушке, как делали у Сторрама. У остальных женщин волосы заплетены в косы, уложенные вокруг головы.

– Вот и крали наши, – радостно зашумели за столом.

– Уложили никак?

– Быстро вы седни.

– Чего так, Милуша?

Милуша, выдернув шпильку, распустила длинные, длиннее, чем обычно у ургорок волосы, и улыбнулась.

– С дороги он, по жене соскучился.

– Ну и в удачу им, – кивнула Нянька, – садитесь, молока выпейте.

– Ой, спасибо, Старшая Мать, – Милуша села за стол, посмотрела на Гаора, – а ты новокупка никак? А прозываешься?

– Рыжий, – ответил Гаор, невольно любуясь ею.

– Эй, паря, – засмеялся чернобородый и светловолосый мужчина, которого остальные называли Чубарём, – на хозяйский каравай рот не разевай.

– От погляда убытку нет, – отмахнулась от него Милуша.

– Да и прибытку не будет, – тихо закончила сидевшая рядом с девчонками женщина.

Гаор уже приготовился к обычному весёлому трёпу, но матери стали разгонять всех на ночь, хотя по ощущениям Гаора время было ещё не очень позднее, у Сторрама он бы только-только на вечернем построении стоял, и весь вечер был бы впереди, но с матерями не спорят.

– Седни уж на полати ложись, а завтрева посмотрим, – распорядилась Большуха.

Полатями назывались высокие, почти на уровне его роста нары – настилом от стены до стены. Там лежали какие-то мягкие то ли зимние куртки, то ли обрывки одеял и, к удивлению Гаора, меховые опять же как шкуры. Куда ушли остальные, Гаор не заметил: он вдруг смертельно устал, и его неудержимо клонило в сон. Он даже раздеваться не стал, нагрёб себе мягкого и мгновенно заснул. И совсем по краю сознания прошла мысль, что хозяин обещал ему двадцать пять «горячих», и бить его будет как раз этот пленный айгрин, но додумать, чем это ему грозит, он не успел, заснув окончательно.

Разбудили его, самым бесцеремонным образом дёрнув за ноги.

– А ну слазь, пока не сдёрнули.

Гаор сел, больно ударившись макушкой о потолок. Внизу засмеялись.

– Чего так рано?

– Это кому рано?! – возмутилась внизу Нянька, – вот я сейчас вицу возьму, так сразу вовремя будет!

Что такое вица, Гаор не знал, но смысл всего высказывания понял и спрыгнул вниз. Все уже сидели за столом, а некоторые, похоже, уже и поработать успели. «Рано как здесь побудка», – подумал Гаор, быстро умываясь у рукомойника.

– Как лопать, так ему вовремя, а как работать, так рано, – ворчала Нянька, пока Большуха накладывала Гаору каши и наливала молока, – ишь устроился, лемзяй, шавуй мамкин…

Так его ещё не обзывали, и Гаор, приканчивая кашу, поинтересовался.

– А это кто, Старшая Мать?

За столом дружно грохнули хохотом. Улыбнулся и сидевший на своём дальнем конце – со всеми, но и отдельно – и молча быстро евший айгрин. Ответить Гаору не успели, потому что в кухню вошёл хозяин. Весёлый, свежевыбритый, в полевой летней форме без петлиц и знаков различия.

– Шумишь, Нянька? Так их бездельников!

К удивлению Гаора, за столом продолжали смеяться. А Ридург стал распоряжаться. Кому сегодня где и что делать. Все понимающе кивали.

– Рыжий!

– Да, хозяин, – вскочил на ноги Гаор по неистребимой строевой выучке.

– Так, а тебе Рыжий, в гараже разбираться и обустраиваться. Что в фургоне лежит, в большой сарай перетащишь. Обе машины проверишь, отрегулируешь, что надо, чтоб назавтра обе готовы были.

Две незнакомые машины за день, без помощника и в незнакомом гараже… – это головы не поднять.