Мир хижинам, война дворцам

— Моя фамилии — Ви–ни–шен–ко! Я заместитель председателя Центральной рады, а председатель наш, мсье Грушевский, немножко, знаете, того… пронемецкой ориентации, говорю это вам доверительно, как коллеге по партии. Так что, значит… Ви–ни–шен–ко!

Кивнув, Тома открыл дверь, — шум с площадки ворвался в курилку с новым взрывом возгласов «вив ля Франс», «вив Альбер Тома», «Вив ля гep» [29] , — Тома переступил порог, шум заглох, и Винниченко остался один.

— Уф!

29

Да здравствует война (франц.).

Дело сделано, и сделано, кажется, неплохо!

Пускай теперь утрется своей бородой, не солоно хлебавши, этот старый пентюх! Винниченко может доложить Малой раде, что грандиозный скандал, едва не разразившийся из–за недомыслия Черномора, он блестяще предотвратил, а кроме того — и тоже по личной инициативе — вступил, так сказать, в прелиминарные договорные отношения с Французской республикой.

В приподнятом настроении Винниченко вышел из курилки и стал спускаться с лестницы.

Франция требует активного участия в войне? Что ж, — это логично с ее стороны; она воюет — следовательно, заинтересована в победе. Франции необходимо любой ценой побудить к активным действиям русскую армию? Тоже совершенно логично. А если всю русскую армию заставить воевать невозможно, то стоит заставить воевать хотя бы какую–то ее часть. Разве не логично? А если эта часть численностью почти равна всей армии самой Франции, то… такой аргумент не может не убедить тигра Клемансо и этого добряка, президента Пуанкаре! И будет вполне логично со стороны Франции сделать надлежащий дипломатический нажим на русское Временное правительство, касающийся удовлетворения требований Центральной рады! Что ж, во имя этого разве не логично бросить создаваемую украинскую армию в бой, на войну против этого самого немецкого империализма?

Война!

Гм! Вообще, в принципе, Винниченко был против войны и с первых дней провозгласил себя непримиримым пораженцем. Из–за этого он и должен был всю войну скрываться под чужой фамилией то в Петрограде, то в Москве, то в подмосковном санатории: царская охранка охотилась за ним, чтобы бросить в тюрьму.

Однако пораженцем Винниченко стал, собственно, потому, что победа Австрии и Германии создала бы подходящие условия для отделения Украины от России — пускай и под протекторатом той же Австрии или Германии.

Но так было раньше — до того, как произошла в России революция. После Февральской революции социал–демократ Винниченко пришел к выводу, что революционная Россия сулит Украине больше, нежели императорская Австрия и кайзеровская Германия. Поэтому он поспешил изменить свое отношение к войне и стал революционным оборонцем. Разве не логично?

Правда, если Временное правительство не согласится удовлетворить требования Украины относительно ее независимого государственного существования, Винниченко — разве логика этого не подсказывает? — сумеет еще раз изменить свое отношение к войне и снова стать пораженцем.

Но если демократическая Франция поможет Украине стать суверенным государством, тогда дело иное: тогда Винниченко будет и далее отстаивать войну до победы.

Разве не логично?

4

Окруженный бурлящей толпой, Тома уже спустился по лестнице, но вынужден был остановиться, так как между колоннами сгрудилась делегация фабзавкомов и профсоюзов, все еще не закончившая препирательств с Боголеповым–Южиным. Увидев у себя за спиной высокого гостя, штабс–капитан звякнул шпорами и поспешно отступил.

Глава делегации, металлист Андрей Иванов, немедленно воспользовался нежданной, хотя и желанной встречей.

— Господин министр! — закричал Иванов, правда, по–русски, так что Тома не смог понять ни слова. — Распорядители торжественного чествования вашей особы не допустили нас, рабочих, в зал, где происходила эта трогательная церемония. Но мы очень рады, что слепой случай дал нам все же возможность обратить к вам и наше пролетарское слово!

Боголепов–Южин отошел: депутация пролетариата, видимо, не имела никаких дурных намерений.

Евгения Бош продолжила речь Иванова по–французски:

— Мы, пролетарии, пришли не затем, чтобы приветствовать вас, господин министр! Мы пришли заявить, что шлем наш привет революционному пролетариату Франции через головы министров буржуазного французского правительства! Вас, господин Тома, мы считаем предателем рабочего класса — точно так же, как и наших министров–социалистов, которые, подобно вам, вошли в коалиционное буржуазное правительство! Долой интернационал социал–патриотов, шовинистов! Да здравствует пролетарская международная солидарность!..

Последние слова Бош потонули в крике и шуме, поднявшемся в фойе. Дамы истерически визжали, кто–то свистел, заложив пальцы в рот, десятки возмущенных голосов вопили: «Долой немецких агентов большевиков!»

Офицеры кинулись к рабочей депутации.

Боженко влез на банкетку под колонной и крикнул, сложив руки рупором:

— Долой войну! Народ не будет воевать за буржуев!

Его сбили с ног, но он вскочил и схватился сразу с тремя или четырьмя офицерами.

В это время с другой банкетки уже кричал Смирнов:

— Да здравствует мир без аннексий и контрибуций!

— Долой войну! Мир! — дружно грянула рабочая делегация десятком голосов.

Между колоннами началась свалка. Галантный офицер аристократ Боголепов–Южин грубо выворачивал руки за спину даме — Евгении Бош. На Иванова навалилось четверо. Смирнова несколько человек трясли так, что казалось, у него вот–вот оторвется голова. Василия Боженко окружил целый десяток. Других членов делегации били зонтиками, ридикюлями, ножнами сабель. Выкрики, свист, вопли стояли над побоищем. Мсье Альбер Тома спрятался за колонну, но и его в суматохе так прижали, что он только взмахивал руками, не в силах набрать воздуха в свои астматические легкие. Поручики Петров и Драгомирецкий догадались распахнуть входные двери, и с улицы в вестибюль хлынули юнкера из почетного караула.

— Хватай их! — кричал поручик Драгомирецкий. — Давай им под микитки! Крой совдепщиков–большевиков, чтоб мамы своей не узнали! Амба–карамба! И ваших нет!

— Остановите толпу, господа юнкера! — кричал поручик Петров. — Вы будете отвечать, если произойдет самосуд!

Боженко изловчился, вывернулся и саданул поручика Драгомирецкого носком сапога. Тома упал в обморок.

5

Когда Винниченко возвратился в Троицкий народный дом и уселся на свое место в президиуме, с трибуны ораторствовал Петлюра…

Худощавый, с лицом аскета и глазами фанатика Петлюра уже самой внешностью производил на аудиторию впечатление. Ораторствуя, он концы фраз выкрикивал, и это звучало каждый раз как лозунг, брошенный в толпу.

Когда Винниченко вошел, Петлюра провозглашал:

— Довольно украинцам говорить о своей лояльности по отношению к Временному правительству или Петроградскому совету! Пускай теперь они сами проявят свою лояльность к украинцам!

Зал возбужденно шумел и хлопал в ладоши.

— Центральная рада не должна быть неопределенным общественным органом доморощенного украинства! Мы желаем, чтобы она стала действующим правительством украинского государства!