Мир колонизаторов и магии

Монета была тяжёлая, я вытащил руку с ней и начал рассматривать. На аверсе был изображён неизвестный мне герб государства, а на реверсе — испанский крест и цифра восемь. Монета была, скорее, не круглой, а продолговатой формы, с неровными краями наскоро обрезанного серебра и плохо прочеканенным рельефом. В голове всплыло название монеты — восемь испанских реалов или одно песо. И даже её вес — 28 грамм, недаром папа был купцом!

— У меня есть восемь реалов, — обратив на себя внимание пиратов, произнёс я.

— Что? Что он сказал, — воскликнул один из пиратов, — восемь реалов? Восемь реалов! И он, схватившись за бока, стал оглушительно смеяться, заразив своим весельем всех вокруг. По толпе пиратов прошла волна смеха. Люди, не склонные к юмору, корчились от смеха, катались по траве, падали на землю, дрыгая от восторга ногами, били себя по ляжкам, не в силах остановить свой порыв.

Даже хмурая и угрюмая толпа женщин и детей стала улыбаться сквозь слёзы.

— Восемь реалов?! Ты, придурок, хоть знаешь, какой выкуп был за тебя назначен?

Я смог только похлопать в удивлении глазами. Откуда я знаю, какой за меня назначили выкуп. Я же никому не нужный сирота. Мать моя погибла, отец сгинул в море. Денег нет, а эта монета, скорее всего, была последней и припрятана на всякий случай.

Я не чувствовал в себе ни капли магии, пресловутое «ядро» не подавало ни каких признаков жизни. Заблокировалось, наверное, а магия, магия бывает разной, и моя, к сожалению, не принадлежала к её боевым разновидностям.

Судя по тому, что мой отец был неплохим моряком, эта магия была связана с морем. А мало ли в чём она выражалась, но точно, не в управлении водной стихией. Никаких позывов к возмущению лужи, притаившейся в тени ближайшего дерева, я не чувствовал.

Отсмеявшись, все успокоились.

— Ну что, кабальеро, ты неплохо владеешь магией смеха, признаюсь, я давно так не смеялся, пожалуй с той поры, когда был ещё ребёнком, — сказал Гнилой Билл.

— В награду за это, ты умрёшь не больно, обещаю! — Чик, и моя сабля проткнёт твоё сердце. Хотя, постой, ты же дворянин, смерть от абордажной сабли не достойна тебя! Эй, вы! Дайте мне кто-нибудь дагу, — обратился он к толпе своих единомышленников. И один из них протянул ему средней длины дагу, этакий кинжал-переросток.

— Ну вот, все формальности соблюдены и я чист перед тобой, о храбрый юноша! Ты умрёшь в честной схватке, как дворянин и маг, готовься, настал твой час! И Гнилой Билл, ехидно ухмыляясь, неспешно направился ко мне, вольно держа в одной своей руке дагу, а в другой — древний ударно-кремневый пистолет.

— Стойте! — престарелая донья решила снова вмешаться в мою судьбу, — не убивайте его, он вам ещё пригодится.

Ну да, невесёлые мысли посетили мою голову. Вспомнилась сказка о колобке, не ешь меня волк, то бишь, не убивай меня, злой пират, я тебе ещё пригожусь, я от лисицы ушёл, и от волка ушёл, а от тебя, старый урод, и подавно уйду! Дуэнья, между тем, продолжала уговаривать пиратов.

— За меня вам заплатят приличный выкуп. О том, что я попала в плен, не знают ещё монахи-доминиканцы, как только им это станет известно, то меня выкупят. И я попрошу их, чтобы они выкупили и этого юношу.

— Да?! Вы серьёзно! Вы, целительница Анна, готовы заплатить тысячу реалов за этого польо?

Гнилой Билл откровенно насмехался над старой женщиной. Сумма в тысячу реалов была неподъёмна ни для неё, ни, тем более, для меня. Но дуэнья не собиралась сдаваться.

— Ладно, таких денег монахи не дадут за него, но он сын навигатора Хосе Гарсия, по прозвищу «Портулан», а это о чём-то, да говорит!

Гнилой Билл переглянулся с одним из своих людей.

— Это не тот ли Гарсия, про которого говорили, что он живая карта и знает все течения Тихого океана?

— Да, — тихо прошептала дуэнья Анна, виновато глядя на меня. Её взгляд говорил о том, что она сожалеет, что была вынуждена выдать тайну, дабы сохранить мне жизнь.

А вот я, кстати, совсем об этом не жалел, и не понимал, что в этом важного. Все мои знания о море умещались на одну страницу учебника, и там не было ничего, кроме того, что вода в море солёная, а живут там акулы и дельфины. Ну, это я утрирую, но вот чтением морских карт я, вроде как, никогда не увлекался, так что, увы, мне и ах, вот такой вот прибабах получился.

Портулан, портулан, что-то это прозвище отца напоминает мне. О, наконец, я вспомнил, что оно означает. Портулан — это старая морская карта, к тому же, предназначенная для узкого круга лиц. По ней ориентировались командиры эскадр, которые вели их к берегам Испанского Мейна и другим колониям Нового Света. Ну а то, что эти карты здесь были, безусловно, магическими и читать их могли немногие, придавало остроту их изучению и значительно снижало круг избранных лиц. И моя ценность, как потенциального знатока портуланов, сразу значительно повысилась.

Гнилой Билл уже совсем с другим выражением лица посмотрел на меня.

— Оооо, цыплёнок, а ты везучий! Я не ожидал, что у «Портулана» есть такой сын, но все ошибаются, и Господь тоже! Видимо, его отвлекли, когда твой папашка зачинал тебя с твоей матерью, и лучше бы он спустил своё семя на простыню, чтобы позже получился более достойный его отпрыск. Но тебе повезло…

Дальше его монолог прервал я, не в силах сдерживать своих эмоций. Кровь бросилась мне в лицо, когда я услышал от Гнилого Билла это оскорбление. Даже плохо понимая его косноязычную, ломаную испанскую речь, я понял, какое страшное оскорбление он мне нанёс. Кровь или смерть!

У меня не было ни боевой магии, ни оружия, а лишь только храбрость и отчаяние.

— Кто ты такой, вонючий индюк, чтобы так отзываться о моём отце! Ты — гнилая мразь, и тлен под его сапогами, рождённый от старой истасканной шлюхи и зачатый больным сифилисом извращенцем, недоносок, вот ты кто, подлая тварь!

И я бросился в бой, не помня себя, и обладая, вместо оружия, одной только своей ненавистью. Бой закончился, так и не начавшись. Легко уйдя от меня вбок, Гнилой Билл обрушил на мою несчастную голову гарду даги, и я потерял сознание от нанесённого мне удара, в который уже раз.

Очнулся я гораздо позже, оттого, что по моей голове текла кровь, а чьи-то руки волокли меня за ногу, словно труп. Подняв отяжелевшую, залитую кровью голову, я обнаружил, что меня тащит один из пиратов, достаточно молодо выглядевший, чтобы дать ему больше двадцати лет.

Но мне от этого было не легче. Что я, падаль какая-то, чтобы меня волочь за ногу, или не человек вовсе. Эти и подобные им вопросы роились у меня в голове, не давая трезво осмыслить ту ситуацию, в которую я попал.

Заметив, что я очнулся, молодой пират бросил меня волочь и, отпустив ногу, сказал.