Мир на краю бездны. От глобального кризиса к мировой войне. 1929-1941 годы

Ключевым вопросом всякой политики для Сталина был вопрос о власти. Поворот к стратегии Народного фронта означал, что, как и в Китае в 20-е гг., коммунистам предстояло войти в коалицию с более умеренными, но все таки «прогрессивными» партиями, совместно с ними проводить политику перемен, постепенно занимая ключевые посты в государственном аппарате, прежде всего в силовых структурах. Затем, опираясь на них, можно взять всю полноту власти. Горечь поражения в Китае останавливала Сталина перед тем, чтобы решительно вернуться к такой стратегии революции. Даже после 1934 г. он еще некоторое время выжидал, вплоть до осени 1936 г. не рекомендуя коммунистам входить в правительство, чтобы сохранять возможность ухода в оппозицию в случае неудачи новой политики. Так и получилось во Франции. Но иначе вышло в Испании, а позднее, уже после Второй мировой войны — в Восточной Европе, где «китайская» стратегия Сталина наконец увенчалась успехом.

«Олицетворением сектантской тактики и теории „третьего периода“ оставался Сталин, и этот факт препятствовал критическому переосмыслению опыта предыдущих шести лет. В этом смысле эпоха „Народного фронта“ была отмечена непримиримой борьбой старого и нового, традиции и новаторства, старых идеологических и организационных структур и инициатив компартий, стремившихся вернуться в лоно демократических традиций и национальной политической культуры. Таким образом, это был глубоко противоречивый период в истории Коминтерна» [343] — считают Д. Макдермотт и Д. Агню. Для западных левых интеллектуалов Народный фронт ценен тем, что он, как кажется, позволял растворить коммунистов в политической культуре Европы, сделав их безопасными и обогатив западноевропейскую цивилизацию сильной левой струей.Так и будет происходить, когда за спиной коммунистов перестанет стоять Сталин. Но для Сталина Народный фронт решал те же задачи, что и стратегия «третьего периода» — завоевание власти в Европе. Поэтому Сталин не мог быть препятствием пересмотра стратегии Коминтерна и источником его непоследовательности. И пересмотр, и его границы определялись именно Сталиным (хотя и под влиянием советников, включая Димитрова). А Сталин руководствовался тем, насколько новая стратегия позволяет решать более общие задачи. Для него Народный фронт — еще один способ установления тоталитарного режима, в котором он видел продвижение к коммунистическому идеалу. Не больше, но и не меньше.

343

Макдермотт К., Агню Д. Указ. соч. С.148.

Решение Сталина предопределило итог споров в Коминтерне, но не прекратило их. Сталин вообще не делился своими планами раньше времени. В январе 1935 г. Лозовский раскритиковал Куусинена за утверждение (вполне соответствовавшее реальности), что настоящий рабочий фронт не выходит без переговоров с социал-демократами. Сначала должны договориться руководители партий (фронт «сверху»), а уж потом получится нормальное взаимодействие левых «снизу». Это положение должно было сориентировать коммунистические партии на переговоры о создании «настоящих» фронтов против фашизма. А если новая тактика не увенчается успехом? Лозовский заранее готовит пути к отступлению на привычные сектантские позиции: «откуда вы берете, и откуда конгресс Коминтерна может сказать, что от VII до VIII конгресса мы должны обязательно практиковать тактику единого фронта сверху?… Поэтому надо сказать не „должны обращаться“, а „можно обращаться“ к верхам» [344] . Дело было в январе 1935 г., Сталин уже принял решение о переориентации политики Коминтерна, и многомудрый Куусинен не стал вносить правку в это положение, вызвавшее гнев ортодоксов. Несмотря на то, что Димитров предложит затем более «взвешенные» формулировки, будет проводиться политика, сформулированная уже в тезисах Куусинена. Конечно, это продлится не до VIII Конгресса Коминтерна. Его вообще не будет.

344

РГАСПИ, Ф.494, Оп.1, Д.7а, Л.45–46.

Как и положено мудрому руководителю, Димитров предложил формулировку, примирявшую Лозовского и Куусинена: «Не отказываясь при возможности от непосредственной мобилизации социал-демократических рабочих без переговоров с их организациями, коммунисты должны, в целях облегчения рабочим пути к единству действий, добиваться совместных выступлений с социал-демократическими партиями на основе кратковременных или длительных соглашений» [345] . Но при этом Димитров пошел дальше. Он объяснил не только как договариваться с социал-демократами, но и зачем — не только для отпора фашистам, но и ради выборов, ради вопроса о власти: «Коммунисты обязаны применять тактику единого фронта и в области избирательной борьбы… Развивая при всяких условиях перед массами коммунистическую программу и особенно популяризируя свои основные лозунги диктатуры пролетариата и советской власти, коммунисты должны стараться обеспечить совместные выступления пролетариата и его союзников на выборах на основе конкретной платформы борьбы против наступления капитала, против фашизма и угрозы империалистической войны, добиваясь поражения фашистских, буржуазных и тех социал-демократических кандидатов, которые выступают против единого фронта и победы на выборах коммунистических и других кандидатов единого пролетарского фронта» [346] .

345

РГАСПИ, Ф.494, Оп.1, Д.8, Л.39.

346

Там же, Л.9.

Подготовленные к Конгрессу материалы предлагали проводить различие между «социал-фашистскими вождями и социал-демократическими рабочими» [347] , которое затушевывают лишь правые оппортунисты. От этого положения оставался только один шаг к тому, чтобы не считать «социал-фашистами» тех социал-демократических лидеров, которые согласились сотрудничать с коммунистами.

«Сидение на двух стульях» — коалиция со вчерашними врагами и опора на обездоленные массы — требовало большого политического мастерства, учета всех политических обстоятельств. На финальном этапе к выработке текстов резолюций плотно подключился Сталин. Тут нужно было четко выверить нюансы, чтобы коммунисты, приобретя союзников, не потеряли радикальную паству. Жена В. Кнорина вспоминает: «В 10–11 вечера группа ответственных работников ИККИ отправлялась к Сталину и возвращалась в 3–4 часа утра. Я видела страницы этих проектов, где почти каждая фраза носила следы обсуждения» [348] .

347

РГАСПИ, Ф.494, Оп.1, Д.12, Л.106.

348

Кузнецов Н. В. В. Г. Кнорин: страницы биографии. Минск, 1979. С.151.

Поворот в стратегии Коминтерна был закреплен его VII (и последним) конгрессом, который проходил 25 июля — 21 августа 1935 г. «Гвоздем программы» стал доклад Димитрова «Наступление фашизма и задачи Коммунистического Интернационала в борьбе за единство рабочего класса против фашизма». Димитров заявил, что в новых условиях настала пора коммунистам защищать буржуазную демократию: «Сейчас трудящимся массам в ряде капиталистических стран приходится выбирать не между пролетарской диктатурой и буржуазной демократией, а между буржуазной демократией и фашизмом» [349] . Прежде коммунисты только и делали, что с этой демократией боролись.

349

VII конгресс Коммунистического Интернационала и борьба против фашизма и войны. Сборник документов. М., 1975. С.207.

Димитров умело сочетал с одной стороны, новые задачи установления «единого фронта» с социал-демократическими и иными партиями, и с другой — старые лозунги борьбы за советскую власть, к которой новые союзники вовсе не стремятся. Димитров допускал уже возможность создания правительства Народного фронта, которое поддержат коммунисты, но торжественно оговорил, что его не следует считать промежуточной стадией на пути к победе социализма, а лишь орудием в борьбе с фашизмом. Освобождение трудящимся может принести только советская власть.

Иными словами, коммунисты приближаются к власти вовсе не для того, чтобы с ее помощью устанавливать диктатуру пролетариата (то есть коммунистической партии), а чтобы отбиться от натиска фашистов. Союзники могут не волноваться.

Осторожная форма, в которой Димитров формулировал новую стратегию Коминтерна, вводит в заблуждение зарубежных исследователей: «По сути, нововведения Димитрова касались тактики, но никак не стратегии Коминтерна, поэтому мы считаем себя вправе не употреблять термин „стратегия“ в отношении Народного фронта» [350] . Новое отношение к либеральному режиму, новый путь к власти, новая политика союзов — что это, как не новая стратегия. Просто этот поворот не мог быть заявлен во всей полноте, но даже умеренные формулы Димитрова в случае их применения на практике вели к совершенно иной политической линии коммунистов, что и подтвердила Испания. То, что понимали Сталин и Димитров, нельзя было сообщать публично. Партнеры компартий не должны были бояться инфильтрации коммунистов в государственные структуры, полагая, что союзники безопасны, пока не настало их время бороться за советскую власть. А это возможно только после выполнения задач Народного фронта. Теперь коммунисты иногда будут умереннее даже своих союзников социалистов, чтобы не спугнуть их, как в свое время спугнули Чан Кайши. Сталин готовил установление прокоммунистической диктатуры в формальных рамках парламентской демократии. Это, конечно, была иная стратегия, чем линия Коминтерна 1928–1934 гг.

350

Макдермотт К., Агню Д. Указ. соч. С.150.

Торез говорил на конгрессе о том, что объединение коммунистов и социалистов возможно только на большевистской платформе. «Но как можно было готовить установление „Советской власти“, заседая в буржуазном парламенте вместе с социалистами и центристами? — недоумевают К. Макдермотт и Д. Агню. — Вряд ли подобная большевистская риторика могла убедить потенциальных союзников коммунистов по антифашистскому блоку в искренности намерения последних защищать демократию» [351] . Не могла, но убедила. И здесь также действовал точный психологический расчет Сталина и его соратников. Радикальная большевистская риторика коммунистов усыпляет бдительность союзников. Они считают, что в нынешних условиях коммунисты не борются за власть, так как их путь к власти лежит через революционный кризис, распад Народного фронта, свержение парламентаризма и установление советской власти. Пока нет симптомов такого развития событий, коммунисты безопасны.

351

Там же, С. 150–151.

Идеологические перемены на конгрессе при всей их осторожности, были кардинальными. Я. С. Драбкин пишет об этом: «решения VII конгресса вместо традиционного призыва к мировой революции пролетариата выдвинули на первый план иные лозунги: борьба против фашизма за демократию, единого рабочего антифашистского народного и антиимпериалистического фронта» [352] . Конечно, Сталин не собирался на самом деле бороться за демократию и отказываться от мировой коммунистической экспансии. Но теперь коммунисты уже более благожелательно смотрели на буржуазные режимы, где сохранялся парламентский плюрализм. П. Тольятти говорил на конгрессе: «выделяется группа капиталистических стран, большей частью сохранивших парламентский режим, которые более или менее заинтересованы в сохранении мира» [353] . Это вам не «фашизирующееся государство» Чехословакия, которое ИККИ готов был обличать еще несколько месяцев назад.

352

История Коммунистического интернационала. С.69.

353

VII конгресс Коммунистического Интернационала и борьба против фашизма и войны. Сборник документов. М., 1975. С.243.

С такими установками было легче бороться за коллективную безопасность. В одной из резолюций говорилось: «Если какое-либо слабое государство подвергнется нападению со стороны одной или нескольких крупных империалистических держав, которые захотят уничтожить его национальную независимость и национальное единство или произвести его раздел, как это было при разделе Польши, то война национальной буржуазии такой страны для отпора этому нападению может принять характер освободительной войны, в которую рабочий класс и коммунисты этой страны не могут не вмешаться» [354] . Так и выйдет. Но только одним из этих империалистических государств, которые разделят Польшу, будет СССР.

354

Там же, С.388.