Мир пауков: Башня. Дельта (сборник)

Зачарованно наблюдая за происходящим, Найл ощущал глубокий непоколебимый покой, с которым расстался было несколько минут назад. Сосредоточился; в мозгу ожила трепетная светящаяся точка, и он с внезапной ясностью уловил вибрации слепого ужаса, исходящие от зеленой мухи, и сердитое недоумение ктыря.

Ктырь оказался созданием куда более стойким, чем муха, и в сложившемся положении вел себя с отчаянной решимостью заставить обидчика дорого заплатить за такое гнусное посягательство. Чуя, что паучиха выжидательно смотрит, он как бы твердил: «Ну давай иди сюда: живо схлопочешь дырку в брюхе!» И паучиха, привычная к тому, что перед ней немеют со страха, замялась: такой резкий отпор вызывал растерянность…

Найл чувствовал эту неуверенность, но, когда попытался вживиться в паучий мозг, у него мало что вышло. Создавалось впечатление, будто там вообще ничего нет. Попробовал снова, на этот раз так настойчиво, что, не будь сейчас у паучихи занятия поважнее, она непременно бы обратила внимание на присутствие Найла.

Тут оказалось, что невдалеке за противоборством с любопытством наблюдает еще одна паучиха. Найл попытался вживиться ей в мозг, взглянуть на мир ее глазами. И опять возникло вызывающее растерянность ощущение пустоты. Через долю секунды оно развеялось: внимание отвлекли яростные толчки ктыря. Прошло несколько минут, прежде чем Найл смог снова сосредоточиться. И опять неуклюжая эта попытка проникнуть в сознание насекомого дала паучихе понять: происходит что-то неладное. Найл почувствовал, как она рыщет вокруг взглядом, пытаясь определить, кто это лезет. Разглядеть Найла она не могла – мешал куст, – и ее настороженность переросла в беспокойство. И тут до Найла впервые дошло, почему ему так сложно выявить мыслительные вибрации паучихи. Оказывается, ум этого существа пассивен, словно растение. Судя по всему, он существует в призрачном мире чистой созерцательности. Зеленая муха и ктырь в сравнении с пауком кажутся сгустком суматошной, напористой энергии. Кстати, именно благодаря своей пассивности паук хорошо чувствует добычу, излучающую активную энергию.

Найлу все сразу же стало ясно. Паук всю свою жизнь проводит в углу паутины, подкарауливая пролетающих мимо насекомых. Вибрации паутины для него – своего рода язык, каждый оттенок подобен слову. Единственно, что нужно, – это ждать, изучая оттенки вибраций: живые пульсации дерева, смутное шевеление торчащих где-то в корневище насекомых, волнение ветра в листве, странную пульсирующую вибрацию солнечного света, подобную скрытому гулу, наводняющему толщу воздуха. О его, Найла, присутствии паучиха догадалась еще задолго до того, как у него перед глазами завиднелись деревья; вибрации людей можно сравнить с громким жужжанием пчелы.

Одновременно Найлу стало ясно и то, как паукам-смертоносцам удается помыкать прочими существами: одним лишь умственным усилием-импульсом. Обыкновенный взгляд – это уже направленный импульс воли. У Найла на памяти было несколько случаев, когда он, считая, что находится один, вместе с тем испытывал смутное чувство, будто за ним кто-то исподтишка наблюдает, и, обернувшись, обнаруживал: так оно и есть. Серая паучиха оттого и пришла в беспокойство, что волевой импульс Найла, когда он пытался проникнуть в ее сущность, коснулся ее, словно рука.

Пассивность восприятия – одна из основных характеристик паучьего сознания. Он единственное существо, чья жизнь проходит в выжидании – когда добыча сама угодит в расставленные сети. Все прочие занимаются поиском пищи активно. Смертоносцы постепенно выработали способность посылать направленный импульс волевого усилия. Когда мимо пролетает муха, караулящий в тенетах паук пытается завлечь ее в сеть волевым усилием…

Тогда почему, спрашивается, серые пауки-пустынники безопасны для человека? Ответ подвернулся интуитивно, сам собой. Потому что они абсолютно не сознают, что поймать добычу им помогает усилие воли. Вынуждая муху изменить направление и угодить в ловушку, они думают, что это случайность. Смертоносцы завладели Землей тогда, когда до них дошло, что силу воли можно использовать как оружие.

И тут последовал наглядный пример того, что значит сила воли, пускай бессознательной. Возвратясь к себе в угол тенет, паучиха стала подбираться по другой ее стороне, так что ктырь уже не мешал ей приблизиться к зеленой мухе. Чуя скорую гибель, бедняга забилась с такой отчаянной силой, что чуть было не высвободилась, но в припадке паники приклеилась другим крылом. А паучиха подбиралась все ближе, пожирая добычу глазами. И тут муха обреченно сникла. Хищница проворно набросила ей на туловище шелковистую нить, за ней другую. Через несколько минут муха уже мало чем отличалась от кокона. Тут и ктырь, даром что все еще хорохорился, начал уже понимать, что скоро придет конец и ему, – чувство обреченности, вкрадчиво нагнетаемое зловещей волей, от которой рождается тихий тлен непротивления. В целом ктырь все еще мог постоять за себя: извернувшись, нанести удар практически под любым углом. Один укол – и парализованная паучиха бессильно зависла бы посреди своей собственной паутины. Тем не менее, когда она, справившись с мухой, со зловещей решимостью двинулась к ктырю, тот безропотно наблюдал и, лишь раз отчаянно рванувшись напоследок, бессильно пожух и дал набросить на себя шелковистую нить. Ум Найла на мгновение соприкоснулся с мыслительной вибрацией жертвы и изумился ее изнеможению и равнодушию: будь что будет. Выйдя из соприкосновения, он словно пробудился от кошмарного сна.

Возвращался Найл в глубокой задумчивости, потрясенный и зачарованный пережитым. Ему впервые открылись потаенные возможности волевого воздействия. Явственно чувствовалось, что мир вокруг полон страхов и скрытых опасностей; мозг постоянно находился начеку, чутко реагируя на любые импульсы враждебности. Проходя шагах в двадцати от логова желтого скорпиона, он ощутил на себе взгляд насекомого, направленный из темного лаза. Тварь притомилась после ночной охоты и не очень хотела вылезать еще и на дневную. Почувствовав нерешительность насекомого, Найл намеренно усугубил ее, послав встречный сигнал о том, что он вооружен и опасен. Скорпион рассудил, что, в конце концов, ни к чему тратить силы, да еще и рисковать, и наружу не полез.

Возвратясь в уютную прохладу жилища, паренек бросился на травяную постель в полном изнеможении. Хотя утомилось, собственно, не тело, а ум, истощенный попыткой применить непривычную пока силу – волевое воздействие.

Найлу исполнилось пятнадцать лет, когда Сайрис родила еще одну девочку. Ребенок появился на свет до срока, и первые две недели не было ясно, выживет он или нет. Назвали девочку Марой, что значит «темненькая»: на крохотном сморщенном личике проглядывали забавные коричневые пятнышки. Жизнь ей, несомненно, спасла сладкая муравьиная кашица. Едва ребенок оказался вне опасности, у него запоздало прорезался плач – пронзительный, прерывистый младенческий плач, раздражающий всех, кроме матери. Если девочка не была голодна, ее донимали попеременно то резь в животике, то потница, то что-нибудь еще. Первые шесть месяцев своей жизни малышка плакала по нескольку часов каждую ночь. Ингельд, никогда не отличавшаяся любовью к детям, озлобилась окончательно и начала приставать к Торгу и Хролфу, чтобы те подыскали ей другое жилище. Они действительно нашли вместительное логово где-то в миле от пещеры, неподалеку от изъязвленных красных скал. Вскоре мужчины прогнали оттуда прежних его обитателей, навозных жуков. Однако в том новом жилище Ингельд провела лишь одну ночь, решила, что там ей неуютно, и – к великой неприязни Найла – возвратилась на следующий же день.

Улучшение у Мары наступило, когда ей минуло полгода; тогда же выяснилось, что она очень беспокойный, нервный ребенок. От любого резкого движения она испуганно вздрагивала и принималась плакать, от внезапного шума просто закатывалась. Когда к Маре приближался муравей, она громко и испуганно вскрикивала. Как-то поутру Найл случайно услышал, что Ингельд и Торг, думая, что они в пещере одни, ведут речь о Маре. Как все будет складываться, когда девочка подрастет и узнает о смертоносцах? «Из-за нее нам всем будет конец!» – воскликнула Ингельд, голос слезливо дрогнул. Гнев у Найла соседствовал с презрением, и тем не менее он понимал, что женщина права. Страх Мары мог выдать их всех. Но что делать? Не лишать же ребенка жизни!

Выход подсказал Джомар: сок ортиса. Когда Джомар был еще мальчишкой, десяток храбрецов рискнули отправиться в Дельту и возвратились с флягами, полными сока этого растения. Растение это плотоядное и добычу заманивает изумительно медвяным запахом – таким небесно изысканным, что люди от него забываются сном. Когда на цветок ортиса садится насекомое, растение выделяет лишь одну каплю чистой, прозрачной жидкости. Насекомое жадно припадает к ней и вскоре становится сонливым. Словно нежные пальцы, усики растения аккуратно переправляют добычу в большой, на колокол похожий цветок – так красавица отправляет в уста лакомый кусочек пищи. Затем лепестки смыкаются, и от насекомого не остается и следа.

Как удалось избежать той же участи охотникам? Они специально выискивали растения помельче, которым не под силу умертвить человека. Охотник касался цветка пальцем, а проступающий сок сцеживал в маленькую чашечку. Если запах растения его одолевал, остальные кидались на помощь и оттаскивали одурманенного в сторону. Главная беда была в том, что некоторым начинал болезненно нравиться запах этого растения; люди поддавались дурману и пробуждались потом со странной блаженной улыбкой. Один из охотников тогда забылся, уткнувшись лицом в небольшое растеньице. Тотчас же к рукам, ногам и голове потянулась дюжина колокольчиков-кровопийц. Когда остальные сообща оттаскивали товарища, усики упорно цеплялись, не отпуская добычу. Пришлось отсекать их кремневыми ножами: за это время облака медвяного аромата свалили еще двоих. Когда жадные зевы растений удалось наконец отодрать от лиц и от рук, в сердцевинах цветков, словно роса, искрились капельки крови: мощные сосущие органы растений выдавили кровь прямо из-под кожи. Тот охотник пролежал без чувств два дня, а когда очнулся, то все равно ходил как в полусне. Он возвратился вместе со всеми, но стал с той поры вялым, ленивым и охочим до соблазнов. После того как его несколько раз застали за отцеживанием сока ортиса, старейшины распорядились его казнить.