Мир пауков. Башня и Дельта

Они освободили Милона от туники и омыли ему тело Холодной водой: выяснилось, что кожа у бедняги сплошь усеяна язвочками и царапинами. Создавалось впечатление, что кожа проколота тысячей шипов. Помимо этого, у него из обеих ноздрей шла кровь. Когда Симеон взялся ощупывать ему конечности, выясняя, нет ли переломов, Милон, стиснув зубы, судорожно всосал воздух и лишился чувств.

Симеон поглядел сверху вниз на раздувшуюся лодыжку.

— Переломов, по–видимому, нет. Но ходить он не сможет несколько дней.

Доггинз досадливо застонал.

— Что же теперь делать?

— Есть только два пути. Или соорудить носилки и отнести его назад, или оставить здесь. Милон открыл глаза.

— Идите дальше, — заплетающимся языком пролепетал он.

Товарищи переглянулись меж собой.

— Придется мне остаться с ним, — сказал Симеон. — В одиночку ему здесь не продержаться.

Милон попытался приподняться на одном локте.

— Ничего, продержусь. Ничего мне не сделается. В конце концов, я сам во всем виноват…

— Да уж точно, дурня ты кусок, — сердито сверкнул на него глазами Доггинз.

— Нет, это моя оплошность, — вмешался Найл. — Меня пытались предупредить. — Товарищи недоуменно посмотрели на него. — За несколько минут до того, как он сунулся под дерево, начала щипаться трубка, — он вынул се из кармана. — А я не догадался.

— Предупредить, говоришь? — Симеон непонимающе поглядел на цилиндр. — А ей–то откуда может быть известно? Это же всего–навсего механизм.

— Да, но способный читать мысли, — Найл скинул трубку обратно в карман. — Так вот, не сообразил вовремя. Мне надо было догадаться еще тогда, когда мы возились с тем розовым цветком, вторым по счету. Он действовал на порядок проворнее, чем первый. Это потому, что мы находимся ближе к центру силы. Поэтому дереву не приходится дурманить добычу газом, ему сподручнее брать свое за счет быстроты. Оно действует скоростью.

— Если действительно так, — заметил Доггинз, — то чем ближе мы подходим к центру, тем для нас опаснее.

Найл пожал плечами, но ничего не сказал.

Вес сидели в угрюмом молчании, наблюдая, как Симеон обрабатывает раны Милона. Едва он успевал их помыть, как те снова начинали сочиться кровью. Сам Милон наблюдал за этой процедурой со странноватой отрешенностью.

— Оно, наверно, впрыснуло, какую–нибудь отраву или наркотик. Я почему–то ничего не чувствую.

Через несколько минут он снова потерял сознание. Симеон все, что годилось для перевязки, извел, чтобы остановить кровотечение. Через минуту повязки уже набрякли.

— Боюсь, он прав, — удрученно сказал Симеон. — Дерево, должно быть, впрыснуло что–нибудь, от чего перестала свертываться кровь. Чего доброго, еще час, и он истечет на нет.

— Чем можно ему помочь? — требовательно спросил Доггинз.

— Грязь бы помогла. И листья куста сувы.

— Как они выглядят?

— Продолговатые такие, посередине лиловая ягода наподобие виноградины.

— Мне кажется, я что–то такое видел возле тропы, на полпути сюда, — припомнил Манефон. — Темно–зеленые листья, вроде плюща.

— Совершенно верно.

— Схожу надергаю.

— Ради Бога, осторожнее. Не хватает нам еще одной потери.

Когда Манефон удалился, они попробовали замесить раствор в парусиновом ведре, засыпая в воду почву. Результат получился никудышный, грунт был до странности сухим и сыпучим.

— Там возле куста с розовым цветком, судя по звуку, должен был протекать ручей, — заметил Найл.

Симеон с тихим отчаяньем оглядел повязки, сквозь которые капля за каплей точилась кровь.

— Ладно, попробуй.

В одной руке Найл нес жнец, в другой парусиновое ведро. Двигался он с большой осторожностью и сделал порядочный крюк, избегая встречи с розовым цветком. Неподалеку находился околок с гадючьими ивами. Лишь удостоверившись, что с ветвей свисает серый мох, Найл решился протолкнуться через них. На той стороне действительно оказался ручей. Пологие берега покрывала изумрудно зеленая трава и меленькие цветки. С шелестом раздвигая стебли так. что обнажалась почва, Найл спускался к воде. Цветки прятались стебельками в грунт, оставляя снаружи лишь кончики головок. Найл ступал осмотрительно, стараясь без толку не давить растения.

Место выдалось мелкое, в воде полно было зеленых водорослей — крупных, блестящих. Ноги тонули в вязком илистом грунте. Подкопавшись под водоросли, Найл сумел наполнить ведро грязью, консистенцией напоминающей жидкое тесто.

Наполнив ведро, Найл сполоснул руки в замутненной воде и выпрямился. Мгновенье спустя он вздрогнул от неприятной неожиданности: буквально в трех метрах на него таращилась образина. Глаза навыкате, лягушачья пасть, и при всем при этом размером раза в два крупнее человеческого лица. Рука невольно потянулась за жнецом. И тут вспомнилось, что жнец–то он оставил наверху, там, где заканчивается роща. Спустя секунду образина сгинула, но Найл успел углядеть вертикальное белесоватое туловище, мелькнувшее напоследок на той стороне ручья. Впившись в заросли глазами, Найл стоял, по меньшей мере минуту, но никаких признаков движения больше заметно не было. Он облегченно перевел дух.

Взяла злость на себя: надо же, так увлечься, что дать лягушачьей образине приблизиться без малого вплотную. Правда, чувствовалось и облегчение: создание, судя по всему, переполошилось не меньше его самого. Держа ведро на весу, Найл взобрался по берегу вверх — теперь церемониться с цветами было некогда — и подобрал жнец. Тоже, ума палата: так вот взять и оставить оружие без присмотра. Хотя чего уж теперь, стрелять вслед убегающему существу Найл все равно бы не стал. Балансируя со жнецом в одной руке и с ведром в другой, он осторожно спустился обратно к воде. Симеон, помесив грязь пальцами, одобрительно хмыкнул. Он отер дочиста одну из ран помельче, затем проворно налепил на нее вязкую пригоршню. Подождав с полминуты и убедившись, что кровь не сочится, он облегченно вздохнул и начал смещать пропитавшиеся кровью повязки. Пока он это делал, возвратился Манефон, неся с собой полное ведро листьев. У каждого на середине имелась черная выпуклость, действительно напоминающая виноградинку. Когда Симеон расковырял одну из них большим пальцем, в воздухе запахло специфическим запахом лекарства. С помощью Манефона и Доггинза Симеон очищал раны, выдавливая на каждую сок листа сувы, и тотчас нашлепывал сверху пригоршню темно-коричневой грязи. Не прошло и десяти минут, как Милон был уже покрыт с головы до ног. Однако дышал он ровно, и румянец возвратился на щеки.

Найл дождался, пока закончится процедура, и лишь тогда рассказал о встрече на берегу. Симеон укоризненно покачал головой.

— Я слыхал о таких тварях, но видеть никогда не видел.

— Они, судя по всему, совершенно безвредны, — сказал Найл. — Эта умчалась сразу, едва я потянулся за оружием.

— Безвредных ты в Дельте не сыщешь, — знающе заметил Симеон. — Они не могут себе этого позволить.

Судя по положению солнца на небе, перевалило уже за полдень. Оставалось каких–нибудь семь часов дневного света.

— Вы как думаете, стоит мастерить носилки для Милона? — задал вопрос Манефон. Догтинз повернулся к Симеону:

— Ты здесь самый бывалый. Что, по–твоему, нам следует предпринять?

Симеон пожал плечами.

— Вам троим, думаю, надо идти дальше. Я останусь здесь с Мидоном.

— Ты считаешь, все обойдется?

— Почему бы нет? Со жнецом я защищен надежнее любой твари в Дельте, — он угрюмо усмехнулся.

Доггинз поглядел сначала на Найла, затем на Манефона.

Слова были излишни, все великолепно понимали друг друга. Дальнейший путь без Симеона станет куда более опасным. Да и самому Симеону с раненым на руках грядущая ночь не сулит ничего приятного. Вместе с тем иного выхода, кроме как бросить все и повернуть вспять, не было. Что–то в душе восставало против такой мысли; чувствовалось, что и остальные тоже заодно.