Мир, полный слез

Айзенменгер подумал, что если закрыть глаза, можно вообразить, что слушаешь выступление президента медицинского общества.

– Ну, наконец пришло наше время.

Тристан энергично закивал.

– Нам страшно не хватает патологов, – поворачиваясь к Елене, добавил он. – А без них мы как без рук.

– Да, Джон постоянно говорит мне об этом, – непринужденно откликнулась Елена.

– Даже образованные люди по-прежнему считают, что представители этой профессии могут только резать; и сколько бы я не утверждал обратное, они продолжают настаивать на том, что патолог – это всего лишь мясник.

Айзенменгер покорно снес сочувствующую улыбку, которой сопровождалась эта проникновенная речь, однако пропустить мимо ушей покровительственную интонацию было сложнее.

– К тому же эта жуткая история в «Олдер-Хей» сильно повредила репутации вашего сообщества, [12] – продолжил Тристан.

Айзенменгеру удалось подавить вспышку раздражения, и он миролюбиво ответил:

– Ну, думаю, большинство понимает, что эта история была прискорбным исключением из правил.

12

Подразумевается громкий скандал вокруг ливерпульской детской клиники «Олдер-Хей», разразившийся в 2000 г., когда стало известно об обнаружении в ее подвалах более 2000 органов, удаленных у умерших детей без ведома родителей, а также более 1500 эмбрионов и тел мертворожденных младенцев. В центре скандала оказался голландский врач Дик ван Вельзен, работавший главным патологоанатомом «Олдер-Хей» с 1988-го по 1995 г.; в 2001 г. он был лишен права заниматься врачебной деятельностью на территории Великобритании, однако, несмотря на требования общественности, избежал уголовного наказания. Инспирированная этой историей тотальная проверка британских больниц показала, что негласное изъятие и хранение органов умерших пациентов с целью их последующей продажи – широко распространенная практика

– Да, конечно.

Айзенменгер уже собирался продолжить, но тут его взгляд остановился на Нелл, сидевшей напротив него. До этого момента она оживленно беседовала с Еленой, и их постоянные смешки и восклицания создавали за столом атмосферу легкой непринужденности. Теперь же он поймал на себе ее взгляд и понял, что он действует на него гипнотически; возможно, все дело было в освещении, которое делало ее лицо еще бледнее, а глаза еще больше. Они выдавали обуревавшее ее смятение.

Из транса его вывело появление поварихи и горничной с длинным сервировочным столом, которые принялись расставлять накрытые крышками блюда, а затем поставили рядом с Тристаном целую гору тарелок. Последним на стол был водружен огромный запеченный окорок. Тристан взял в руки вилку и большой нож для разделки мяса.

– Когда за столом хирург и патологоанатом, можно не сомневаться в том, что мясо будет разделано как положено, – заметила Тереза с противоположного конца стола.

– Патологоанатом? – переспросила Элеонора. – Кто патологоанатом?

– Джон.

– Какой Джон?

– Приятель Елены, – с некоторой резкостью ответила Тереза, указывая кивком на Айзенменгера. И Элеонора уставилась на него с таким видом, словно он был незваным призраком, только что появившимся за столом.

– Джон – судебный патолоанатом, мама, – пояснил Тристан, уже приступивший к разделке мяса. – Трупы, увечья и всякое такое.

Тристан положил несколько кусков на верхнюю тарелку и передал ее Елене, чтобы она отправила ее дальше, но когда она в свою очередь протянула тарелку Нелл, та не обратила на нее внимания. Нелл опять смотрела на Айзенменгера, и казалось, глаза ее стали еще больше и еще выразительнее, только теперь в них читался ужас.

– Нелл, – тихо окликнула ее Елена.

Трудно было себе представить, что это маленькое хрупкое существо может вскочить столь резко. Она выбила из рук Елены тарелку, и та упала на пол. Осколки фарфора и куски говядины рассыпались по ковру, а Нелл, круша их ногами, выскочила из комнаты под целый хор восклицаний.

На мгновение все замерли, и если бы не появление горничной, вернувшей всех к жизни, это мгновение могло бы продлиться долго.

Тереза первой набралась смелости и открыла рот.

– Сара, будь добра, убери это, пожалуйста, – промолвила она. – Я должна извиниться за Нелл, – добавила она, поворачиваясь к сидящим за столом.

Горничная вышла.

– С Нелл все в порядке? – осведомилась Елена. – Может, мне…

– Нет-нет, – решительным голосом откликнулась Тереза, хотя взгляд ее говорил о куда меньшей уверенности. – Она просто устала. Том плохо спит.

– К тому же она не очень любит мясо, – с излишним энтузиазмом добавил Тристан. – Всегда стремилась к тому, чтобы стать вегетарианкой.

Вернувшаяся с метлой и мусорным ведерком горничная принялась убирать осколки позолоченного фарфора и куски мяса.

– И что это вдруг нашло на Нелл? – промолвила Элеонора с таким видом, словно до сих пор не было сказано ни слова.

– Я зайду к ней после обеда, – не обращая внимания на свекровь, заметила Тереза, адресуясь к Елене. – Думаю, к тому времени она уже успокоится.

– Полагаю, ей будет стыдно, и она станет раскаиваться в том, что сделала, – с уверенным видом добавил Тристан. – И наверняка ей снова захочется увидеть тебя, Елена.

Ой ли?Айзенменгер пытался найти этому подтверждение, однако ему это плохо удавалось, так как поведение Нелл с самого начала было очень противоречивым.

Фетр понимала, что если она не вернется в секционную в ближайшее время, то не вернется туда никогда, а это означало, что впредь доктор Аддисон всегда будет смотреть на нее с насмешкой. Она подавила тошноту и сделала три глубоких вдоха. Ну, вперед.

Фетр бесшумно открыла дверь. Ее возвращение заметил лишь Стивен, который стоял возле головы трупа, а следовательно, непосредственно напротив входа. Он улыбнулся и подмигнул ей, и она сразу почувствовала себя лучше. Ее взгляд уперся в спины Сорвина, представителя коронерской службы, Орама и еще одного сержанта, известного своим цинизмом.

Фетр отошла в сторону и встала так, чтобы они не загораживали ей вид.

– Не могли бы вы это сфотографировать? – Добрая доктор Аддисон указала на разъятое чрево. Перчатки на ее руках были измазаны кровью, что само по себе выглядело весьма неприятно, но эта кровь к тому же была усеяна черными сгустками – обгоревшими остатками человеческой плоти.

Фотограф-криминалист, именуемый среди коллег Свободным Вилли, поспешно сделал шаг вперед, словно дворецкий с камерой, и принялся делать снимки, которые в других обстоятельствах были бы справедливо названы тошнотворными.

Вид тела за прошедшее время изменился. Конечности, хотя и выглядели искривленными, были разогнуты, вероятно, благодаря усилиям Стивена. Торс был словно перекручен, голова запрокинута назад, рот раскрыт. Иными словами, тело являло собой наглядную иллюстрацию мучительной смерти.

– К счастью, могу сообщить вам, что это мужчина, – с бодрым видом оповестила всех доктор Аддисон.

– Какие-нибудь указания на возраст? – осведомился Сорвин.

– По лицу ничего нельзя сказать. – Вряд ли ее заявление кого-либо удивило, так как от лица пострадавшего, которое когда-то, возможно, могло поспорить своей красотой с ликом Адониса, ничего не осталось, кроме прилипшей к костям обгоревшей плоти.