Мир, полный слез

Сорвин глубоко вздохнул.

– Ну и что ты думаешь?

– Он лжет, – уверенно ответила Беверли.

– В какой части?

– В той, которая касается ссоры с Мойниганом. А возможно, он и о его приезде знал. И тогда он по меньшей мере должен был догадаться, чья это машина полыхает, как римская свеча.

– А ты что скажешь? – спросил Сорвин, поворачиваясь к Фетр.

– Я тоже так думаю. Он знает больше, чем говорит, – промолвила Фетр с таким выражением лица, словно ей совершенно не нравилось совпадение ее точки зрения с мнением Беверли. – Но у нас нет доказательств.

– Да, знаю, – вздохнул Сорвин, направляясь к машине. Фетр и Беверли последовали за ним. Обратный путь в Ньюфорд они проделали молча. Когда они уже подъезжали к участку, Сорвин заметил, обращаясь к Фетр:

– Возвращайся в Вестерхэм и расспроси местных жителей. Надо узнать, не видел ли кто-нибудь Мойнигана вместе с Грошонгом. Попробуй выяснить, не знает ли кто обстоятельств отъезда Мойнигана. Поговори с Майклом Блумом на заправке. Он знал Мойнигана и был в курсе его ссоры с Грошонгом. Надо выудить у него все подробности. – Когда они с Беверли уже вышли из машины и двинулись к участку, Сорвин тихо произнес: – Больше так не делай.

– О чем ты?

Они вошли в общую комнату, где Холт, сидевший за столом, пил чай из кружки, оповещавшей окружающих, что он является лучшим любовником Соединенного Королевства. Однако у Беверли эта претензия вызывала некоторые сомнения. Сорвин молча прошел в свой кабинет и, пропустив Уортон вперед, закрыл за собой дверь.

– Это мое расследование, – заметил он, садясь за стол. – Я готов смириться с твоим присутствием, но только в том случае, если ты будешь держать свои вопросы при себе.

Брови Беверли поползли вверх. Обычно, говоря подобное Беверли Уортон, люди очень быстро начинали жалеть о своих словах, но в данный момент она находилась в очень шатком положении.

– Извини, Эндрю, – сказала она тихим, чуть хрипловатым голосом, опустив голову и улыбнувшись. – Но ты же знаешь, как это бывает. – Она вскинула глаза, не переставая улыбаться. – Иногда бывает трудно сдержаться, особенно когда знаешь, что тебе лгут.

Сорвин вдруг заметил, какие у нее огромные глаза и яркие губы, и мгновенно погрузился в прошлое. Он вспомнил, как потрясал его вид Беверли, как ему казалось, что она вся соткана из соблазнов.

– Да, знаю. – Он тоже улыбнулся.

Впрочем, она не обратила на это внимания.

– Ты совершенно прав. Обещаю впредь вести себя лучше.

Это обещание каким-то образом намекало, что она может вести себя очень плохо – настолько плохо, насколько этого захочется Сорвину.

Ужин прошел тихо. Нелл поужинала раньше с Томом и Доминик – по крайней мере, так утверждала Тереза, – а Элеонора просила передать, что устала и будет есть в своей комнате.

– В последнее время она часто так делает, – заметил Тристан, и по его голосу трудно было определить, рад он этому или нет. Айзенменгер, Елена, Тереза, Тристан и Хьюго ели на кухне салат из фазана под аккомпанемент медицинских анекдотов в исполнении Хьюго, которые варьировали от гомерически смешных до отвратительно пошлых.

После ужина Тристан и Айзенменгер отправились играть в снукер, а Хьюго извинился, сказав, что ему надо повидаться со старым другом.

– Полагаю, это старая подружка, – бодро заметил Тристан, увлекая Айзенменгера в бильярдную и прихватывая с собой бутылку десятилетнего портвейна.

Тереза и Елена поболтали еще около часа, а затем Елена, почувствовав усталость, извинилась, поднялась по лестнице и двинулась по коридору к своей комнате.

Она открыла дверь и с удивлением увидела, что свет в комнате зажжен.

На кровати, скрестив ноги, сидела Нелл.

– Нелл! – воскликнула Елена, не зная, радоваться ей или чувствовать себя оскорбленной.

– Я понимаю, что приходить без приглашения нехорошо, но я хотела сделать тебе сюрприз.

– Тебе это удалось.

– Иди сюда. Садись. – Тон был не то чтобы повелительным, но не предполагавшим отказа. И Елене показалось, что Нелл собирается поделиться с ней какой-то тайной. Она закрыла за собой дверь и опустилась на кровать. Нелл наклонилась к Елене и взяла ее за руку.

– Ты помнишь игры, в которые мы играли? В старые добрые времена.

– Конечно.

– Правда, это было замечательно? Еще до того, как все изменилось, до того, как все разрушилось.

– Да, конечно.

– Вот было бы здорово, если бы нам удалось все начать сначала! Возродить все.

– Наверное… – в некотором замешательстве ответила Елена.

Нелл соскочила с кровати.

– Пойдем со мной!

И через мгновение она уже исчезла из комнаты.

– Нелл?

Но когда Елена подошла к двери, Нелл уже не было и в коридоре. Что это на нее нашло?

– Нелл! – снова позвала Елена.

Внезапно возникшая в конце коридора Нелл поманила ее рукой. И Елена подумала, что Нелл впадает в детство. Она была почти готова к тому, что та вновь бросится от нее наутек, как четырехлетний ребенок, играющий в пятнашки или прятки. Но на этот раз Нелл осталась стоять на месте.

– Пошли!

Она взяла Елену за руку и потащила ее за собой. Они поднялись по крутой лестнице, которая прежде, вероятно, использовалась прислугой, и вошли в длинный узкий коридор. Днем его, видимо, освещал свет, лившийся из расположенных на потолке световых люков, походивших сейчас на пустые темно-синие глазницы.

Дойдя до середины коридора, Нелл остановилась и прошептала:

– Тихо!

Она бесшумно подошла к двери, расположенной по левую руку, осторожно открыла ее и заглянула внутрь. Затем отпрянула и снова прошептала Елене:

– Теперь тихо.

Открыв дверь шире, Нелл вошла внутрь. Елена последовала за ней.

Комнату освещал лишь свет ночника, встроенного в стену. И в его свете Елена различила дверь в соседнюю комнату, стены, оклеенные Питерами Пенами, потолок, с которого свисали месяц и звезды, гору мягких игрушек во главе с Человеком-пауком и в центре всего этого – Тома. Он спал глубоким сном, лежа на спине и отбросив одеяло, являя собой образ идеально прекрасного ребенка и воплощенной невинности. И Елене вдруг мучительно захотелось произвести на свет такое же хрупкое совершенство, растить его, заботиться о нем и отдавать ему часть себя…