Мир, полный слез

– Доктор Айзенменгер – патологоанатом, – пояснил Сорвин.

Аддисон напряглась, и улыбка застыла на ее лице.

– Правда?

Но Айзенменгер в свойственной ему манере уже переключил внимание на труп. У лодыжки лежал окровавленный молоток, левая рука жертвы сжимала нож с длинным лезвием. Потом, словно под воздействием невидимой силы, взгляд Айзенменгера скользнул вниз, а затем начал медленно подниматься, фиксируя все имевшиеся повреждения. Джон был настолько поглощен своим занятием, что не заметил, как доктор Аддисон внушительно нахмурилась.

– Что это вы делаете? – осведомилась она.

Но Айзенменгер ее не слышал. Он уже достиг плечевого пояса и теперь склонился, чтобы как следует осмотреть шею.

– Что он делает? – повторила она, обращаясь к Сорвину и Сайму.

– Проявляет профессиональный интерес, доктор Аддисон, – уклончиво ответил Сорвин. – Вы ведь не возражаете?

Беверли заняла выгодное место среди заинтересованных зрителей. Взаимоотношения Сорвина и Аддисон ее забавляли – судя по всему, он ее недолюбливал, а она была юной и, скорее всего, неопытной. Неужто он пытался ее унизить?

Елена не сводила глаз с Айзенменгера.

Наконец он издал усталый вздох и поднялся.

– Я так понял, вы еще не переворачивали тело?

– Конечно нет!

Айзенменгер кивнул, сделав вид, что не заметил ее резкости.

– А вы уже знаете, кто это?

– Конечно, – ответил Сорвин, повергнув Беверли и Сайма в полное изумление своим уверенным тоном. – И думаю, поиски того, кто это сделал, у нас не займут много времени.

Айзенменгер кивнул и снова вернулся к телу. Но лишь Елена расслышала, как он прошептал себе под нос: «Скорее всего, вы правы».

Сначала Фетр зашла в «Колокол», потому что паб находился рядом. Возможно, он и являлся ближайшим, но любой нормальный человек предпочел бы пройти подальше и не пить в этой помойке. Входная дверь была покрыта засохшей блевотиной, у сигаретного автомата лежала горка использованных презервативов, стены покрывали граффити; Фетр не стала заглядывать в туалеты, подозревая, что их вид превзойдет ее самые смелые фантазии.

Бармен также был невзрачным, скользким типом, явно томимым сексуальной тоской.

– Мойниган? Мойниган? Никогда не слышал о таком. Эта фальшивая демонстрация притворного участия была организована специально для троих посетителей, которые прислушивались к их беседе с таким вниманием, словно были судьями на конкурсе певцов.

– Вы уверены?

– Ага. – Бармен повернулся к посетителям. – Кто-нибудь здесь слышал о человеке по фамилии Мойниган?

Разрозненные ответы оказались маловразумительными.

– Нет, – поворачиваясь к Фетр, изрек бармен.

– Он сгорел в машине несколько дней тому назад, – громко произнесла она. – Сгорел заживо. – Она не знала, насколько ее заявление соответствует действительности, но ей было нечего терять.

Это вызвало вполне обнадеживающую реакцию.

До нее донеслись испуганный выдох и потрясенное «бедный сукин сын». Она обернулась и увидела, что хотя присутствующие и не горят жаждой общения с ней, их лица по крайней мере выражают некоторую готовность сотрудничать. Она снова повернулась к бармену.

– Так. Спрашиваю еще раз. Вы знали Уильяма Мойнигана?

Все инстинкты бармена требовали не вступать в доверительные беседы с представителями полиции, и все же он это сделал.

– Да. Правда, не слишком хорошо, – тут же добавил он.

– Но он заходил сюда выпить?

– Да, он прожил здесь всего несколько месяцев, но появлялся регулярно.

– Он был веселым парнем, – донеслось из противоположного угла.

Бармен кивнул.

– Особенно повеселились в последний вечер. Он всем выставил бесплатную выпивку. Поил всех целый вечер. – Бармен произнес это с таким ошарашенным видом, словно это никак не укладывалось в его представления о жизни. – К семи вечера он выложил уже пятьсот фунтов, а к десяти мы на ногах стоять не могли. – Он погрузился в воспоминания, но даже это не смогло вызвать у Фетр сочувствия.

– Значит, он уезжал. А он не сказал, куда едет?

– Сказал, что едет забирать свои дивиденды.

– Дивиденды? – нахмурилась Фетр. – Он сказал именно так?

Бармен замешкался.

– Да, он повторил это несколько раз. И при этом загадочно улыбался.

– Но ведь он не был богат? – наудачу спросила Фетр.

– Нет. Работал штукатуром. Только за наличные, и никогда не спрашивал, откуда краска, – подмигнул бармен.

– Так откуда же у него взялись деньги на вечеринку?

Все присутствующие как по команде пожали плечами.

– Значит, он не собирался возвращаться, – словно беседуя сама с собой, пробормотала Фетр. – Он все продал, устроил вечеринку и отправился за новым состоянием.

Что бы оно из себя не представляло.

– Он играл? – спросила Фетр.

– Бывало. Иногда делал ставки на лошадок, но азартным игроком не был, – промолвил бармен с таким видом, словно с его точки зрения это было недостойным занятием.

– И он ничем не намекнул, куда собирается?

Все покачали головами, а из-за спины Фетр раздался чей-то тихий голос:

– Он сказал, что едет домой.

Как показалось Фетр, ей ответила старуха, сидевшая в дымном сумраке в самом углу. Однако когда та встала и вышла к свету, лившемуся из окна, она увидела, что это преждевременно состарившаяся блондинка лет пятидесяти.

– Может быть, он называл это место? – спросила Фетр. – Вестерхэм? Мелбери?

Блондинка покачала головой, и ее волосы заметались вокруг чудовищно опухшего лица.

Фетр достала из кармана сложенную почтовую карточку.

– А что там, на улице Мэйо? Может, там был его дом?

На этот вопрос уже никто не смог ответить. Люди в таких местах редко заботятся о своем доме.

Слушатели Фетр понемногу начали терять к ней интерес, словно ужасная гибель Мойнигана лишь на время захватила их внимание, а их способность испытывать потрясение была жестко ограничена во времени. Постепенно на их лицах вновь стала появляться скука; с Мойниганом было хорошо, но теперь его не стало.