Мир полуночи. Партизаны Луны

И вдруг, хватанув воздуха, «пациент» прошептал на одном выдохе:

— Сударь, вы невежа…

Контакт — есть контакт! Наверное, у него дома тоже держали старые книги.

В дверь кто-то ткнулся, и с горловым звуком подпольщик выпрямил спину, наведя пистолет на вход.

Послышался стук. Антон заметался, потом сквозь одностороннее зеркало двери увидел Цумэ и успокоился.

— Заканчивай, — процедил Ван Хельсинг.

Антон вымотал последний метр бинта и закрепил его прилагающейся «липучкой». Кровь проступила тут же — выходное отверстие слишком велико, нужно шить. Операция нехитрая, но кому ее делать? И вдобавок тело раненого было лихорадочно горячим. Антисептик, входящий в состав «Целителя», и антибиотик из самых простых, безрецептурных, потерпели очевидное фиаско — инфицированная рана отравляла организм.

Осторожная дробь повторилась.

— Футболку. Куртку. Нет, просто набрось. Одеяло. — Пистолет спрятался под мягким синим полтексом. — Нет, нож оставь себе. Возьми чехол. В рукав. И бей, как только почуешь неладное. Не жди, не думай, ошибся или нет. Просто бей и беги.

Раненый опять откинулся на сиденье и, прикрывая глаза, пояснил:

— Это варк, не забывай. Если он будет готов — тебе конец.

Антон запихал кровавые бинты в пакет и сунул его под куртку, заткнув за ремень.

— Теперь отпирай.

Цумэ, пьяно растопырившись в проеме, громко протянул — явно на публику:

— Та-ак… Чем это вы тут занимались? Тебя на минуту нельзя одного оставить…

— Дверь закрой, — поморщился раненый. — И запри.

Цумэ захлопнул дверь и поставил на стопор. Плюхнулся на свое место.

— Допей водку, — продолжал подпольщик. — Всю. Золочев — через двенадцать минут.

* * *

Симпатичный и тихий русоволосый мальчик в школьном жилетике и зеленых джинсах сошел в Золочеве. Из его сумки торчал длинный чертежный тубус. Потянувшись после долгого сидения и зевнув, мальчик зашагал к турникету контроля на станции.

Пьяноватый молодой человек в бандане вышел размять ноги и покурить там же. Он явно не собирался отходить от поезда дальше урны.

— Вашi документи, — унылым голосом сказал мальчику с тубусом контролер. Каждый раз было странно слышать язык — очень похожий на родной и все же чужой.

Антон облизнул сухие губы. Его унипаспорт мог пройти поверхностную проверку, но вот тщательной уже не выдержал бы. Он уезжал из Харькова второпях и как следует подчистить новую карту не успел… А уж если откроют тубус и увидят там не что-нибудь, а посеребренный меч…

Из вагона тем временем выполз еще один пьяный. Два шага по прямой были за пределами его возможностей. Обнаруживая, что сбился с курса, он бранился «К'рва!» и брал два-три румба в противоположную сторону.

— От же ж набрався, — покачал головой контролер, возвращая Антону карточку.

Пьяный, шатаясь, короткими перебежками от фонаря к фонарю преодолел расстояние между поездом и автоматом по продаже разной чепухи, проделал несколько безуспешных манипуляций с карточкой и панелью заказа, получил несколько сообщений «Помилка — Error», добрался до вокзала и на великолепнейшем польском — правда, изрядно заплетающимся языком — спросил у контролера, где можно купить пива. За живые деньги пиво продавалось в буфете по ту сторону паспортного контроля, и до поляка не с первого раза дошло, чего контролер от него хочет, а когда дошло, он сунул контролеру карту на имя Збигнева Бакежиньского, дохнув при этом таким выхлопом, что контролер даже в чекер ее совать не стал. Но до буфета поляк не дошел — упал на колени, а после бесплодной попытки встать хрипло, но вполне музыкально заорал: «Whisky z lodu swietna rzecz, wszystkie troski goni precz! W gore szklo i flacha w dol, I tylko wariat pije pol. Szklany Jasio to nasz brat, zawojowal caly swiat!» [51]

51

«Виски со льда — мировая штука, всю тоску прогоняет прочь. Вверх стакан, вниз бутылку, только сумасшедший пьет лишь половину. Джонни Уокер — наш брат, завоевал целый мир» (пол.). Старинная матросская песня.

Контролер, владей он польским получше, мог бы еще много узнать о потребительских свойствах виски — но тут от урны прибежал с воплем «Бакежак, сука такая!» беловолосый курильщик. Через турникет он просто перескочил, и контролеру в голову не пришло его останавливать — машинка все сама считает. Долговязый поднял товарища на ноги и оттащил к стене, прислонив там.

— Не запiзнюйтеся, панове, — сказал выпивохам контролер. — За хвилину потяг пiде. [52]

— Щас! — прорычал белобрысый. — Щас я его. Бакежак, сука такая! Вставай! Иди ногами!

52

Не задерживайтесь, господа. Поезд отходит через минуту (укр.).

Голос его звучал уже с неподдельным страхом. Но поляк то ли не хотел, то ли не мог идти ногами. Даже две веские оплеухи не помогли. Когда он наконец-то смог прийти в относительно вертикальное положение, над станцией уже зазвучало: «Потяг Харкiв — Краков рушае з перш. колii за одну хвилину. Прохання yciм стороннiм — звiльнити вагони». [53]

— Бакежа-ак! — жалобно простонал белобрысый.

— Latwei zdehnoc. [54] — Язык повиновался поляку ненамного лучше, чем ноги.

53

Поезд Харьков — Краков отходит с первой платформы через одну минуту. Просьба всем посторонним освободить вагоны (укр.).

54

Легче сдохнуть (пол.).

Минута прошла в бесплодных попытках начать двигаться — а поезд тем временем тронулся.

Пьяным придуркам ничего не осталось, кроме как дожидаться утреннего. Белобрысый оттащил друга в буфет, и контролер потерял их из виду.

Через полчаса, уже в сквере при автобусной станции, Антон спросил, просто чтобы скоротать время:

— И надолго хватит этой военной хитрости?

— Не знаю, — мотнул головой «Бакежак». — Идет повальная проверка. До станционных чекеров добраться должны быстро. Так что лучше считать, что наши польские аусвайсы засвечены, Белый.

— У меня, между прочим, имя есть, — огрызнулся Цумэ. — И ты его знаешь.

— Имя было у человека. А теперь ты варк.

— Что ж ты меня не зарезал, человек?

— Что ж ты меня не потребил?

— Да у тебя кровь заражена. И порохом воняет.

— Хватит! — осадил обоих Антон. — По-моему, это… неправильно. Мы сейчас вместе, и… нам нельзя ссориться, и… надо что-то решать. Игорь, Андрей… — Может быть, они не пользовались именами, чтобы не считать друг друга людьми? — Вы бы все равно не доехали до Польши.

— Мы и не собирались, — выдохнул Андрей. — Я всегда пересекаю границу только пешком, чтоб под снитчи не попасть. Я… знаю человека… но я не дойду. Думаю… ты один пойдешь. Заслужил. Я дам адрес… отдашь тому человеку мое серебро и скажешь…

— Нет, — резко оборвал его Антон, сам себе удивляясь, но как-то отстраненно, как человек, совершивший прыжок с парашютом, несущийся по воле ветра и гравитации и знающий, что трусить теперь поздно и глупо. — Вы не должны умирать. Понимаете, я… я не верю в такие совпадения. Я бежал из Москвы, потому что моя мама стала высокой госпожой, и мотался полгода, искал, что же тут можно сделать, и не находил… и, если честно, совершенно уже отчаялся, пока не встретил человека и варка, которые помогают друг другу — да, помогают, и не нужно отворачиваться. А меня вынесло прямо на вас. Я не знаю, какая тут вероятность, мы разминулись бы, даже если бы вы просто сели в другой вагон. Это не случайность, ее нельзя выбрасывать просто потому, что вот сейчас выхода не видно. У меня его шесть часов назад тоже не было… Как в «Матрице», три корабля, три капитана, три цели…

БУМ! Земля надвинулась и выбила из него дыхание. Варк хохотал беззвучно, закинув лицо к пасмурному небу и ударяя себя по бедрам кулаками, Ван Хельсинг — еще хуже: смотрел на Антона молча и сочувственно. Не получилось. Сказать, как надо, не получилось.

— Антон, — сказал Андрей после молчания, — дай руку.

«Мальчик, протяни свою правую руку… А теперь возьми его правую руку и вложи в мою…»

— Варк — всегда варк, — продолжал Андрей. — У него нет и не может быть привязанности к человеку, он такого человека хочет превратить в варка или сожрать. Так что мы не можем оставаться вместе. Никак. Я тебя с поезда снял, чтобы во Львове ты эсбэшникам не попался. Но теперь нам в разные стороны.