Чтение онлайн

ЖАНРЫ

"Мир приключений" 1926г. Компиляция. Книги 1-9
Шрифт:

Портреты Линкольна и Вильсона слушали со стены, не понимая, этот резкий диалог, происходивший на чистейшем русском языке в третьем этаже Нью-Иоркского небоскреба, в кабинете его владельца, того самого ротмистра Варецкого, которому судьба улыбнулась так, что это вызвало зависть всей эмиграции и окрылило надеждами не одного грузчика на пристани, или чернорабочего в копях, обладавшего красивым лицом. Ведь Вадим Николаевич Варецкий был еще три месяца тому назад чернорабочим. Но неисповедимы и бесчисленны превратности эмигрантской судьбы. Катастрофа в копях, стоившая жизни сорока его товарищам, привела его в больницу, где лично ухаживала за спасенными дочь хозяина этих копей, миллиардера Виллиамса Броттера. Интеллигентный красивый офицер, превосходно владевший английским языком, воспламенил сердце американской мисс. С его-то стороны

брак не был по любви, да и мудрено было-бы увлечься лошадиною физиономиею и костлявыми формами дочери стального короля. Но для изголодавшегося эмигранта это было неожиданным, громадным счастьем. Свадебную мессу служил сам монсиньор Перелли, эмиссар святейшего отца. — Броттеры были правовернейшими и набожными католиками. На бракосочетании был весь Нью-Иорк, т. е. вся та небольшая кучка, которую стальной король считал в Нью-Иорке за людей по их капиталу и влиянию. Был роскошный бал. На другой день для Варецкого началась жизнь далеко не праздная, но привольная: ему было поручено управление несколькими заводами тестя. Получивший утонченное воспитание, русский аристократ мог блистать в любом обществе, а его деловая сметка и трудоспособность быстро завоевали ему уважение его новой среды во главе с самим мистером Броттером. Тот в нем души не чаял. О жене нечего и говорить. Шла идиллия медового месяца. Этой затянувшейся свыше всех календарных сроков идиллии не видно было конца — ничто не смущало безоблачного счастья.

Но облачко появилось, черное, таившее в себе не грозу, а целый смерч. Варецкий совсем позабыл про одну незначительную деталь: что у него есть русская жена.

Когда он был ранен весною 1920 г. при защите Перекопа, его вынесла из боя поручик его полка, Надежда Туркина. Туркина была его боевым товарищем — их сблизили боевые подвиги; благодарность за спасение жизни довершила остальное и 15 июня 1920 г. в церкви села Никитовки, в Крыму, Варецкий обвенчался с тою, приезд которой теперь поверг его в такое смущение.

Совместная жизнь их была недолга, как недолго было Крымское сидение. В Болгарии, после эвакуации, в мирной, томительно скучной и нищенской беженской жизни скоро выяснилось, что они не пара. Дочь крестьянина, Надежда Васильевна не обладала ни образованием, ни какими-либо женскими чарами, могущими удержать избалованного Варецкого — ему скоро наскучила ее простая красота; его раздражали ее большие, грубые, красные руки, те руки, что спасли ему жизнь. Варецкий попросту бросил жену. Он решил попытать счастья в далекой Америке и украдкою от жены устроился в команду отходившего из Варны парохода. Но когда он приехал, то митрополит Платон, на покровительство которого он надеялся и благодаря которому достал визу, оказался смещенным; никакой помощи не оказали Варецкому и другие прежние петербургские знакомые; он тщетно обивал их пороги, страшно нуждался, был и продавцом газет, и грузчиком, и статистом в маленьком театрике — и, наконец, обрадовался даже месту рабочего в копях Броттера, где можно было надеяться на постоянный заработок. Затем — чудесная метаморфоза его судьбы. И вдруг, как снег на голову, первая жена!

Как нашла она его? Это было более чем просто: о чудесном счастье Варецкого были сообщения в эмигрантской печати. Прочитав в «Новом Времени» перепечатку из Нью-Иоркского «Утра», Надежда Васильевна живо собралась в Нью-Иорк. Хотя муж ее бросил без всяких средств, за три года, прошедших после его исчезновения, она сколотила себе небольшие деньги; открытая ею в Софии русская столовая-булочная пошла хорошо. Английский язык она знала с грехом пополам, как большинство бывших в белых войсках во время английской интервенции. Труднее всего было, конечно, с визою, но и ее удалось получить через Американский Красный Крест. Любовь превозмогает все препятствия, а Надежда Васильевна по-прежнему крепко любила своего мужа. Она ехала с целью его вернуть, а не погубить.

Так, по крайней мере, ей казалось. Так она высказала растерявшемуся Варецкому, появившись перед ним без всяких предупреждений в десять часов вечера 19 августа 1924 года, когда жена его уехала в театр, а сам Варецкий вернулся с делового заседания, совсем не ожидая, какая русская дама ждет его в приемной. Разговор обострился сразу. Надежда Васильевна требовала, чтобы Варецкий также бежал с нею от своей второй жены, как когда то бежал он от нее. Пусть он уходит в одном сюртуке — они прокормятся; ей отсюда ничего не надо. Предложение

денег она отвергла с негодованием, хотя Варецкий, постепенно набавляя, дошел до двух миллионов долларов. Он надеялся без труда умилостивить жену и тестя; они-бы дали что угодно, только-бы не было скандала. Но скандал ужасен. Тогда мистрисс Варецкая ведь станет опять мисс Броттер — девушкою, опозоренною русским авантюристом. Все здание только что воздвигнутого благополучия разлетится, как воздушный замок, на миг созданный облаками. Недействительность брака… тюрьма… и нужда окончательная, безъисходная. Варецкий заговорил мягко, как только мог.

— Нюра, ну, я виноват перед тобою, я не выдержал нужды… я оставил тебя. Но неужели мстить мне так жестоко — христианское дело? Ведь, ты всегда была такой верующей, Нюра, так молилась. И вдруг теперь…

— Да не мстить я к тебе приехала, пойми! Истосковалась я без тебя. Если-б узнала, что ты там, под землею, чернорабочим, также-бы все бросила и приехала в твою шахту, только легче-бы мне было тогда.

— Но ты же мне готовишь уголовный суд!

— Скроемся, переменим фамилию, уедем в Европу.

— Броттер со своими миллиардами всюду достанет.

— Достанет еще или нет, а уж тут ты, наверное, завтра-же будешь в тюрьме. Или ты уедешь со мною, или твоей жене все будет известно через час!

Варецкий сжал побледневшие тонкие губы. На них появилась ироническая усмешка.

— И вам очень нужен, Надежда Васильевна, такой муж из под палки?

— Что это за жизнь будет?!

— Будь, что будет. Стерпится — слюбится. А другой я тебя не уступлю! не уступлю! не уступлю!

Женщина с внезапным, страстным порывом бросилась ему на шею.

— Не могу я без тебя, Вадя, голубчик! Ночи ни одной спать спокойно не могу! Вернись, родной мой, ради Бога, вернись! Ведь ты-же клялся мне… ведь это грех! За что ты так измучил меня? Что я тебе сделала? Люблю… люблю, Вадя… Сил моих нет! Люблю!

Варецкий высвободился резким движением.

— Осторожнее, могут войти.

— Жене донесут? — злобно спросила она с потемневшим лицом, — трусишь, голубчик? Не сладко будет? А каково было мне, когда ты меня бросил? И теперь ты тут в золоте купаться будешь, а я, покинутая, молчи. Не на таковскую напал. Я за себя постоять съумею. Документы-то все у меня…

Быстрым движением Варецкий схватил ее за горло. Пальцы сжались, но тут-же у его виска оказался браунинг. Он с ругательством выпустил ее. Она усмехнулась.

Варецкий схватил жену за горло, но у его виска оказался браунинг.

— Что ты? Забыл меня, что-ли? Забыл, как в боях сдружились? Нет, голубчик, я знала, на что иду. Голыми руками меня не возьмешь. Ну, я вижу, с тобою разговаривать нечего. Пойду к твоей нареченной жене. Небось вернулась уже на свой девятнадцатый этаж. Видишь, я полную разведку произвела — все знаю.

— Постой!

Надежда Васильевна остановилась у самой двери.

— Ну?

— Ну… хорошо. Я согласен на твои условия. Мне больше делать нечего… Я вернусь к тебе.

— Вадя! Милый!

— Да, вернусь. Это — все-же лучше тюрьмы. Но сейчас уехать невозможно. Дай мне собраться, приготовить деньги… Сейчас нельзя — одиннадцать часов вечера. Я завтра возьму из банка…

Теперь ироническая улыбка появилась на толстых губах Надежды Васильевны.

— Подлец ты, подлец! Да завтра ты от меня десятью способами отделаешься. У вас тут наемных убийц сколько угодно. Что-ж, ты думаешь, я последний разум потеряла? Попадусь в твою западню? Никогда дурою не была — и насквозь тебя вижу.

— Ну, делай что хочешь. Устал…

Варецкий безнадежно опустился в кресло. Вдруг зазвонил телефон.

— Это вы, дорогая моя? — опросил он по английски, с преувеличенною нежностью. — Да, да, сейчас освобожусь. Кто эта женщина? Так, просительница… одна из этих несчастных русских эмигранток. Ее участь заслуживает большого сострадания. Я вам расскажу. Да, да, я сейчас подымусь к вам.

Женщина слушала с потемневшим лицом.

— Будет! — вдруг крикнула она, вырывая трубку. — Довольно с меня этого издевательства! Ты мой — пойми! Хочешь не хочешь — мой, только мой! Сейчас ты уедешь со мною, а ей письмо оставишь, что она тебе не жена. Мы уедем из Нью-Иорка с ночным поездом.

Поделиться с друзьями: