Мир Приключений 1955 г. №1

Глава восемнадцатая

— Нурманны пойдут вверх и разорят колмогорян, как нас! — жалобно ныл Янша.

— Разорят, — отзывался Яволод, брат жены Одинца.

Поморянского старшину вывели из боя целым и невредимым доспехи, когда-то присланные ему Верещагой через Тсарга-мерянина. На Яволоде были тоже хорошие доспехи, но он не сумел сберечь лицо — оно раздулось от удара, и раненый глядел одним глазом, а что с другим — не разберешь.

Как туча на море, свалились на поморье нурманны, разбросали буреломом поморян и биарминов. Горе и отчаяние разбитого войска неизмеримо. Вольно и невольно его скрывали и сами воины и тот, кто принимал на себя нерадостный труд рассказчика. Летописец испуганно отворачивался, взглянув в темную глубину. Кто же издали и после времени прикладывал свой аршин, у того получалось, что и песни пели люди, и ели и спали, как всегда, а отступали лишь потому, что это было нужно. Нет, падали честные сердца, людей гнуло и вбивало в землю отчаяние. Отчаяние побежденного — не порок, а болезнь души. Один оправится, другой захиреет.

Живые думали о погибших; живым будет стыдно перед сиротами и вдовами. Они не сдвинулись с места, куда прибежали после разгрома, и сидели в бездорожном лесу в половине дня ходьбы от Усть-Двинца. И что в городке, что делают нурманны — об этом не спрашивали своего старшину.

— Надо быть, колмогоряне плывут по Двине. Их на реке нурманны подушат, как утят! — стонал Янша.

— Подушат, — отзывался другой раненый.

— Будет вам! — оборвал Одинец.

С Янши, как и с Яволода, много не спросишь. Одинец, испытывая свое умельство, как-то укрепил даренную Верещагой кольчугу коваными железными оплечьями и бляхами. Янша же под простой кольчугой был так избит и иссечен, что казался не жильцом на свете. Поморянский староста не боялся за колмогорян, он посылал к ним гонца после разгрома. И что нурманны сидят в Усть-Двинце без дела, Одинец тоже знал.

— Нурманнам выкуп дать, не уйдут ли? — едва внятно прошамкал Игнач.

Ему было трудно говорить. Тело сберегли не то твердые доспехи, не то прыть — этого не знал сам Игнач. Его задели мечом по шлейному наличью, смяли нос и ссекли с подбородка бороду с мясом. Страшная по виду рана была не опасна для жизни.

— Тебя им отдать, безносый! — зло оговорил Игнача Карислав. — Нурманнам выкуп, что рыбе — привада. А чего и отдашь-то? Они сами всё взяли.

После боя у Карислава левая рука опухла до плеча, как полено. И всё же он бегал вместе с другими к Усть-Двинцу наблюдать за нурманнами. Он ходил в безрукавной рубахе. На избитое тело не то что кольчуги — нельзя было надеть и кожаной подкольчужницы. Нынче, на четвертый день, тело начало подживать, и опухоль на руке опадала.

Израненный Карислав — не воин, одни ноги. Таким надо помалкивать. И всё же его раззадорило чужое нытье:

— Биться и биться!

— Ого! — поддакнул Тролл.

Из Одинцовых друзей-кузнецов с общего двора в живых остался один Тролл. Онг, Болту, Гинок там же, где Отеня, Расту, Вечёрко и столько других!

— Биться, но как?..

Одинец пошел по стойбищу считать живых. Поморяне собрались все, около семидесяти. А биармины всё ещё собираются — их пришло до тысячи человек, больше, чем в день злосчастного боя. Биармины говорили об обещанной богиней Йомалой победе над нурманнами со слов хранителей, переданных из святилища богини. А где же клеймёные? Их ещё нет, они обходят дальние стоянки биарминов.

Но без тяжелых доспехов и без правильного строя нурманны посекут всех. Нурманны приравнивают каждого своего воина к десяти чужим. Чего хвалиться! Одному латнику не диво разогнать и двадцать бездоспешных.

Янша бредил в забытьи. Незнакомый биармин кормил Яволода и Игнача, которые сами были не в силах жевать. Как мамка, биармин разжевывал мясо и совал поморянам в рот.

Получили в биарминах золотых друзей, обжились на поморье, добились достатков… Не бежать ли к колмогорянам и не обороняться ли вместе? Нет, не выстоять против нурманнского строя.

А не бросить ли всё и, как встарь, не поискать ли ватагой нового счастья в Черном лесу? Одинец вспоминал свое бегство из Новгорода, свою бездумную и беззаботную молодость. Нельзя бросить Двину и предать биарминов. А сделать так — не глядеть больше Заренке в глаза.

Надо просить помощи у Новгорода. И придет городская дружина будущим летом на пустое место: нурманны дочиста разорят и поморье и Колмогорье. Или ещё хуже: они, как хвалились через клейменых, укрепятся в устьях Двины. Они умеют, найдя легкую добычу, сосать её раз за разом, пока не бросят сухую кожу. Страшно, страшно! После укрепления первых нурманнов к ним по морю приплывет такая сила, что с ней не справится и помощь от Города…

Люди зашумели и прервали мысли Одинца. Зовут старшину. У Одиица ещё больше упало сердце: он научился бояться вестей.

Собравшись, как на вече, слушали после нурманнского князя своих пятерых раненых, передававших слова, сходные с теми, которые принесли клейменые биармины из рода Расту. Но те хвастливые угрозы звучали не так, как произносимые после побоища. Заершенными гвоздями входило в головы:

— Все люди, поморяне и биармины, отныне будут нурманнскими рабами. Будут платить дань, сколько спросит князь-нурманн, жить у него в послушании, под страхом неминуемой и мучительной смерти…

Очнувшись от забытья, Янша завопил диким голосом:

— Идут! Идут!

Люди шарахнулись кто куда.

— Не идут! — закричал Одинец. — Не идут, не слушайте бреда! Будем же судить, как нам выйти из темноты.

Несчастный Янша вправду ошибся: то не нурманны, а поморянские стосковавшиеся женщины выходили к лесному приюту.

Викингам достались обильные запасы в погребах и клетях Усть-Двинца. Море и речное устье кишели рыбой. «Акулы» для развлечения протаскивали невод. Вновь и вновь уловы оказывались сказочно богатыми.

Викинги наслаждались, как крысы, вгрызшиеся в круг сыра, и, умея длительно поститься, поглощали на отдыхе колоссальное количество пищи, обнаруживая удивительное сходство с четвероногими хищниками.

Нидаросский ярл был требователен к охране — и охрана была бдительна. Но лишь на седьмой день после боя, когда Оттар подумывал о разведках в лесу и в верхнем течении Двин-о, дозорный с мачты «Дракона» заметил на материковом берегу реки, значительно выше пристани, несколько человек.

Дозорный считал фигурки, показавшиеся на речной отмели: восемь. Но вот они исчезли. Вскоре какие-то люди опять вышли к реке, уже ближе, и их было не менее пятнадцати. Звук рога известил ярла о появлении биарминов. Оттар пришел на пристань вместе с Эстольдом. Быть может, биармины хотят выразить покорность? Вероятно…

Человек двадцать пробирались в кустарнике и остановились на границе пустыря перед пристанью — на расстоянии приблизительно в два полета стрелы. В кучке были люди и с густыми бородами, по которым викинги отличали хольмгардцев от биарминов. Все были одеты легко, без доспехов, но вооружены. Чтобы в их намерениях не было сомнений, один из них, молодой и безбородый, выбежал вперед и пустил стрелу, сильно натянув тетиву и целясь вверх. Стрела упала шагах в ста от пристани, словно делая вызов.

Ярл приказал Лодину, Бранду и Кануту вернуться в городок. Каждый возьмет по пятьдесят викингов и скрыто выйдет в лес позади городка. Три отряда войдут в лес и, описав широкие дуги, отрежут кучку дерзких.

— Брать больше живых, — заметил Оттар.

Сам он будет отвлекать внимание биарминов.

Не сомневаясь в своей конечной победе, Отгар считал Новый Нидарос основанным — завоеванный городок стоял на удобном месте, и нечего было искать другого. Ярл не собирался гадать о ближайших действиях побежденных биарминов. После почти пятидневного плавания от стоянки Расту до устья Двин-о Оттар сделал правильный вывод о рассеянности мелких поселений биарминов. Они будут ещё выжидать, каждый в своей норе, на что-то надеяться, бессмысленно и тупо, как люди, у которых в жилах нет благородной крови и в руках — оружия для победы.