Мир приключений 1956 г.№ 2

На обратном пути к машине она заговорила об этом, и Кузнецов сказал:

— Я вас понимаю, вам хочется самой заботиться… Да это и ваше право. Но я тут буду ближе, и надо ли с Аграфеной Ивановной заново договариваться? Она ко мне уже привыкла… А так — считайте меня только управляющим! — добавил он.

Софья Васильевна приостановилась, пристально взглянула на Кузнецова и вдруг обняла его.

3

На следующий день уезжали.

Поезд формировался в Завьяловске: в вагоне было свободно, прохладно, пахло недавно вымытыми полами. Уложили вещи, будто примериваясь, сели на свои места. Софья Васильевна оправила салфетку на столике. Всеволод Васильевич пришел от проводника и объявил, что чаи будет, как только поезд тронется. Он сказал это, смотря не на сестру, а на Наталью Феоктистовну. Та рассмеялась и поспешила обратиться к Софье Васильевне:

— На корзинку с помидорами ничего не надо класть!

Кузнецов молчал, но потом сказал, что на станции Лахтино, которая будет через час, надо покупать не цыплят, а вареную кукурузу — умеют там делать.

Затем все впятером сидели на нижних полках — Витя был уже на верхней, щелкал выключателями — и вели отрывистый, перебегающий с одного на другое разговор, обычный разговор перед прощанием. А потом наступили те неизбежные даже при расставании с близкими людьми минуты, когда все сказано, а поезд еще не уходит… И тут идут повторы.

— Помидоры лучше на третью полку, — сказала Наталья Феоктистовна, — а тут они могут помяться.

В коридоре послышался шум, и Всеволод Васильевич, сидящий ближе к выходу, заглянул за дверь. Он встал, улыбаясь и кивая головой. У входа в купе появился высокий Аверьянов со шляпой и свертком в руке, за ним — полный, степенный, в сером костюме начальник строительства Лазарев. Позади черноволосый, черноглазый человек, в котором Всеволод Васильевич узнал Панайотова, известного по местной газете кессонщика с левого берега.

У Аверьянова, видимо, были приготовлены какие-то официальные слова, но всякие возгласы: “пройдите”, “сядьте”, “как устроились”, помешали ему произнести. Кроме того, по вагону прошел вислоусый проводник, предупреждая о скором отходе поезда. Аверьянову надо было торопиться. Отложив шляпу и поглядывая на Софью Васильевну, он развернул серую холстинку на свертке и тут же отвел руку.

Небольшая, в полметра длиною, модель плотины лежала у него на ладони. Она была искусно вырезана из какого-то светлого дерева и шла легкой полудугой, матово блестя рубчиками-бычками. Внизу, в середине модели, между двумя бычками, был пунктиром обведен крошечный квадратик и стояла цифра “7”…

По коридору к выходу прошли провожающие, пробежал носильщик. Аверьянов поднес Софье Васильевне модель со словами:

— Просим принять от строительства…

Софья Васильевна и Лиза вместе протянули руки, но с верхней полки быстро спустилась другая, с обкусанными ногтями, и Витя, приговаривая: “Я только посмотрю!” — поднял модель к себе.

Потом Софья Васильевна и Лиза стояли у спущенного окна, выходящего на перрон к провожающим.

Оставалось две—три минуты.

Всеволод Васильевич, украдкой и как бы подшучивая над собой, показал сестре глазами на локоть Натальи Феоктистовны, который он неловко, но бережно поддерживал, и улыбнулся, как бы говоря: “Вот видишь!” Но вслух сказал сестре другое:

— Родственники, которые подхалимы, бегут за поездом до самого семафора. Но у тебя брат честный человек и будет стоять на месте.

Неожиданно между палевым платьем Натальи Феоктистовны и темным костюмом Кузнецова появился загорелый хмурый мальчик в трусиках и майке. Софья Васильевна быстро обернулась назад, в купе:

— Витя, Глеб пришел!

Витя, оставив модель, скатился с полки:

— Где он? — и подбежал к окну.

Выяснилось, что Глебка на вокзал шел пешком. Аверьянов пригласил Софью Васильевну приезжать на будущее лето — станция будет во всей силе. Со значительным видом прошествовал по перрону главный кондуктор. Начальник строительства Лазарев внушительно, как бы приказывая, сказал Софье Васильевне, что в Лахтине надо купить новые дыни “колхозница” — маленькие, круглые, но необыкновенные. Кузнецов, неодобрительно выслушав это, повторил о кукурузе. Пробежала женщина с двумя белесыми одинаковыми девочками. Раздался свисток. Провожающие по всему перрону отступили от вагонов.

Неожиданно слева в соседнем окне Витин выкрик: “Юриспруденция!” А вон Глебка, поднимаясь на цыпочки, громко, радостно-отчаянно в ответ: “Корпуленция!”

Поезд трогается.

На перроне мелькают платки, руки. У Софьи Васильевны все смешалось — все вместе: и со всеми ли простилась, и так ли поблагодарила Аверьянова, и не забыли ли чего из вещей, и почему это Глебку не догадались подвезти, и что это за дурацкие слова они выкрикивали…

Втроем у окна. Как часто бывает в небольших городах, сразу за вокзалом показалась свежая зелень, редкие домики с огородами, переходящими в луга. Вскоре поезд подкатил к мосту через реку, и отсюда стала видна далекая плотина — маленькая, как эта, в купе. После моста уже свободно, просторно и надолго открылось чистое поле…

Часто в семье моряка на шкафу стоит кораблик — модель того, на котором плавал отец.

В Москве, в одной из квартир на Большой Якиманке, на верхней книжной полке светлой полудугой лежит крошечная плотина. Когда я бываю в этом доме, останавливаюсь перед нею. Там, у себя на родине, она уже в полной, даже в умноженной силе, а поблизости от нее и подальше нарождаются другие, новые. Куда же отнести эту, деревянную?.. Нет, не в тень воспоминаний, куда обычно причаливает шкафный кораблик, а вперед и дальше — к живым строителям и солдатам.

В. Виткович СЛОВО О ЗЕМЛЕ АЙ Киносказка

Прекрасна, благодатна, благословенна земля айдинского племени. Прозрачная, словно воздух, синяя речка Ай бежит по этой земле. Бежит она сквозь сосновый бор. Бежит, как песня народа — неведомо где началась, неведомо где кончается. На берегах речки, в кольце гор, белеют тысячи юрт, над ними — тысячи легких дымков. А вокруг земли Ай средь горных вершин медленно движутся облака.

У речки, под сенью исполинского дуба, виднеется каменная чаша необыкновенной величины. По одну сторону ее стоит Кусмэс, старейшина племени айдинцев; он сед, коренаст; лицо его подобно дубовой коре, морщинистой, узловатой. Он держит за руку своего сына Алтын-дугу, мальчика лет семи. По другую сторону — Кусэр, старейшина племени табынцев; он высокий и большеносый, а черная борода его напоминает ласточкин хвост. Он держит за руку свою дочку Ай, девочку лет шести.

Вокруг густое кольцо народа, верхового и пешего: мужчины в папахах, женщины в бархатных безрукавках и платках, ребятишки, взобравшиеся на деревья и скалы. Кусмэс торжественно говорит:

— Счастливый день! Два наших племени — айдинцы и табынцы, забыв раздоры, соединяются сегодня навеки. Нас стало вдвое больше — значит, мы сделались вдесятеро сильней.

Кусэр кивает:

— Вместе нам не страшен даже Джангархан, от имени которого содрогается мир!

Заиграли музыканты: задули в кураи — очень длинные пастушеские свирели; под пальцами глухо зарокотали струны тумр, бубнист звонко ударил в бубен. По знаку обоих старейшин два человека — айдинец и табынец (у обоих в руках по кожаному мешку с кумысом) — подходят к каменной чаше. Они наклоняют мешки, и кумыс льется в чашу двумя белыми струями.