Мир приключений 1961 г. №6

Пример с Нельсоном ободрял. Но девушке ведь не скажешь про это.

И вдруг Усов осознал, что вот сейчас они уйдут отсюда, а девушка останется одна во вражеских шхерах.

Он подал ей чемоданчики и заботливо наклонился над укрытием.

— С новосельем вас! — попробовал он пошутить. — Теперь уж сидите тихо, как мышка, наберитесь терпения…

— А у нас, метеорологов, вообще железное терпение.

Намек, по-видимому, на его счет. Но Усов был отходчив. Да и обижаться на нее было бы сейчас неуместно.

— Профессия у вас такая, — добродушно подтвердил он. — Как говорится, у моря ждать погоды.

Девушка отвернулась. Лицо ее по-прежнему было бледно, надменно.

— Да, такая у меня профессия, — сухо сказала она. — У моря ждать погоды…

Внезапно материковый берег осветился. До мельчайших подробностей стали видны березки, прилепившиеся к глыбе гранита, их кривые, переплетенные корни, узорчатые листья папоротника у подножия. Луч прожектора методически ощупывал, вылизывал каждый уступ, каждую ямку.

Усов, девушка, боцман, будто завороженные, следили за лучом. Вероятно, у фашистов оставались сомнения: свой ли катер прошел?

Луч метнулся в сторону. Теперь он скользил по взрытой волнами поверхности, неотвратимо приближаясь к безымянному островку и приткнувшимся рядом торпедным катерам.

— Ложись! — скомандовал Усов. Он хотел было приказать Гущину отходить от острова, но не успел. Наклонный дымящийся столб пронесся над головами, осветил поднятые вверх лица и через мгновение был уже далеко, выхватывая из тьмы клочки противоположного берега.

Катера не были замечены. Залпа не последовало.

Моряки перевели дух.

— Теперь побыстрей вон, — приказал Усов. — Скрытно пришли, скрытно уйдем. Чтобы не напортить старшему технику-лейтенанту.

В полной тишине катера отвалили от острова.

— Счастливого плавания, — сказал оттуда глуховатый спокойный голос.

— А вам счастливо оставаться, товарищ старший техник-лейтенант!

Катера легли на обратный курс.

СТО ЧЕТЫРЕ ПРОБОИНЫ

1

Что-то все время саднило в душе Усова, пока вел катера на базу.

Они пришли с Гущиным в отведенный для офицеров рыбачий домик, поспешно стащили с себя комбинезоны и, не обменявшись ни словом, повалились на койки.

И вдруг гвардии лейтенант почувствовал, что не хочет спать.

Он удивился. Обычно засыпал сразу, едва коснувшись подушки. Но сейчас мучило беспокойство, тревога, чуть ли не страх. Это было на редкость противное состояние и совершенно непривычное. Усов подумал даже, не заболел ли он? В точности не мог этого сказать, так как слишком смутно представлял себе ощущения больного, — отродясь в своей жизни ничем не болел.

Совесть не чиста у него, что ли? Но при чем тут совесть? Приказали высадить девушку в шхерах, он и высадил. Что мог еще сделать? Доставил ее хорошо, в полной сохранности и высадил по всем правилам, скрытно, секретно, а остальное уже не его, Усова, дело.

Но — не помогало. Гвардии лейтенант вообразил, как девушка, сгорбившись, сидит в своем убежище, положив подбородок на мокрые, скользкие камни, с напряжением вглядываясь в темноту. Изредка хлещет по воде предостерегающий дымящийся луч. И после него еще темнее. И воет ветер, и брызги со свистом перелетают через вздувающуюся камуфлированную сеть…

Он поежился под одеялом. Неуютно в шхерах! А утром будет еще неуютнее, когда станут шнырять «шюцкоры», полосатые как гиены, и завертятся туда и сюда рожки любопытных стереотруб на берегу.

Вроде как бы ненормально получается! Воевать, ходить по морю, проникать во вражеские тылы должны мужчины. Девушкам положено тосковать на берегу, тревожиться о своих милых, а по их возвращении лепетать разный успокоительный и упоительный женский вздор.

Хотя это вряд ли вышло бы у старшего техника-лейтенанта. Девушка не та. Какой тогда был у нее холодный, отстраняющий, удерживающий на расстоянии взгляд! А потом гордо отвернулась, закуталась в плащ-накидку, будто королева в свою мантию, и слова не вымолвила до самых шхер.

«Да, такая уж у меня профессия, — сказала она, — у моря ждать погоды»… Что это вообще могло означать? Зачем забросили метеоролога во вражеский тыл?

Неподалеку от ее острова была та самая странная, — то появляющаяся, то исчезающая светящаяся дорожка. Усов еще хотел пройти по ней, следом за таинственной тенью, но не удалось. Неужели высадка метеоролога связана с этой светящейся дорожкой?

Усов оделся потихоньку, чтобы не разбудить Гущина. За окном был уже день, правда, пасмурный. Солнце только подразумевалось на небе, в восточной части горизонта.

Пожалуй, стоит сходить на КП [36] , повидаться с Селивановым, — он, кстати, дежурит с утра.

Поглядывая на небо и прикидывая, не налетят ли вражеские бомбардировщики, Усов миновал осинник, где темнели огромные замшелые валуны. Ноги вязли в песке.

За поворотом он увидел на мысу множество чаек. Воздух рябил от снующих взад и вперед птиц. Их разноголосый и немолчный крик наводил тоску. Усов терпеть не мог чаек. Плаксы! Надоедливые и бесцеремонные попрошайки, еще и воры — обворовывают рыбачьи сети.

36

Командный пункт.

Летом на этой лесной поляне очень много цветов, высоченных, по пояс человеку. Бог знает, как они там назывались, но были величественные, красивые. Соцветие напоминало длинную, до пят, пурпурную мантию, а верхушка была увенчана конусом наподобие остроконечной шапки или капюшона.

Вот такой букет поднести бы старшему технику-лейтенанту! Ей бы подошло. Хотя до лета еще так долго ждать…

Блиндаж КП базы располагался в глубине леса и был тщательно замаскирован. Перед входом торчали колья. На них натянута была камуфлированная сеть, а сверху набросаны еловые ветки и опавшие листья.

Пригибаясь, Усов прошел под сетью. Потом, ответив на приветствие часового, спустился в блиндаж по трапу.

Со свету показалось темновато. Лампочки горели вполнакала, зато — неугасимо. На КП не было деления на утро, день, вечер, ночь, военные сутки шли сплошняком. Недаром же говорят не «пять часов вечера», а «семнадцать ноль-ноль», не «четверть двенадцатого ночи», а «двадцать три пятнадцать».

Селиванов как раз принимал дежурство. Его предшественник снимал с себя пистолет в кобуре на длинном, флотском ремне и нарукавную повязку «рцы» — атрибуты дежурного. На утомленном лице его было написано: «Ох, и завалюсь же, братцы, сейчас, и задам же я храпака!»… Он так вкусно зевал, так откровенно предвкушал отдых, что Усову стало завидно, — вот ведь счастливый человек, заснет и думать не будет ни о каких девушках в шхерах.