Мир приключений 1964 г. № 10

Поняли ли они, в чем было дело? Догадались ли, почему сорвалась Маша? Сергей, пожалуй, должен был догадаться… А может быть, все-таки не догадался? Может быть, это вообще такая исключительная случайность, которая и не повторится больше никогда? Тогда незачем их тревожить, раз они не знают ничего…

Но почему они не спят? О чем шепчутся?

Затаив дыхание Маша прислушивается. Да, конечно, они шепчутся. Она не разбирает слов, но слышит их приглушенные голоса. Секреты это у них или они не хотят разбудить ее, полагая, что она спит?

А может быть, влюбился кто-нибудь из них и поверяет теперь свою сердечную тайну брату? Но кто? Если Алеша, то он скорее ей признается, чем Сереже. А Сергей вообще никому не станет признаваться.

И потом, зачем им свет? О таких вещах и впотьмах можно говорить. А раз не гасят, значит, он им нужен. Значит, они что-то делают там при свете. Может быть, чертят что-то. Но что? Схему нового трюка? Но почему без нее? Они никогда ведь не делали этого втайне от нее…

Маша уже не может лежать спокойно. Она встает и идет к их комнате. Останавливается на мгновение и, совершенно отчетливо услышав слово “опасность”, решительно распахивает дверь.

Ну да, они действительно сидят за столом и так сосредоточенно чертят что-то, что даже не слышат, как она входит.

— Что это за совещание у вас, мальчики? — негромко говорит Маша, и они испуганно оборачиваются в ее сторону. — Опять какие-то тайны от меня?

— Ну что ты, Маша! — обиженно восклицает Алеша. — Какие могут быть тайны от тебя?

— А хотите, я скажу вам какие?

— Да нет у нас никаких тайн, — поддерживает брата Сергей. — Просто мелькнул замысел нового трюка, вот и набрасываем его схему.

— А почему со мной не захотели посоветоваться?

— Думали, что спишь…

— Нет, мальчики, меня вы не проведете. И я вам скажу, о чем вы тут шептались. О причине моего падения, правда? Не случайно ведь это…

Братья молчат, но по их лицам Маша уже безошибочно знает, что угадала, и продолжает:

— Да, мое падение не было случайным. Оно произошло потому, что я вдруг потяжелела. Вернее, ко мне вернулся на какое-то мгновение прежний вес, и я полетела к Сереже с большей скоростью, чем та, на которую мы рассчитывали. А это значит… это значит, что гравитационное поле над манежем не постоянно.

— Да, Маша, именно это нас и встревожило, — признается наконец Алеша. — Со мной тоже случилось такое. Я в тот момент возвращался на мостик и чуть не перемахнул через него.

— Ну и что же нам теперь делать? — растерянно спрашивает Маша. — Если сказать об этом Илье Андреевичу, они сразу же начнут поиски неисправности и надолго выключат нашу аппаратуру…

— Да и не в аппаратуре, наверное, дело, — перебивает ее Сергей. — В ней, может быть, и нет никаких неисправностей. Главное, по-моему, в том, что они просто сами еще не знают природы того явления, которое называют антигравитационным эффектом. А нестабильность этого эффекта их насторожит. И, конечно же, они немедленно запретят нам репетиции, пока не разберутся, в чем дело.

— Но что же делать, мальчики?

— Не сообщать им ничего!.. — резко поворачивается к сестре Алеша. — Ни Илье Андреевичу, ни Ирине Михайловне. Об этом должны знать только мы. Ты понимаешь меня?..

Нет, Маша его не понимает, хотя и догадывается, что братья ее придумали что-то.

— Погоди, Алеша, — отстраняет брата Сергей. — Дай я ей объясню. Ты ведь знаешь, Маша, что мы смыслим немного в физике? Вот и подсчитали, что может произойти в результате временного восстановления нормальной гравитации. Для этого не требуется знания теории относительности и квантовой механики, достаточно и обычной механики в пределах курса средней школы. Видишь, сколько мы бумаги перемарали? Это все наброски твоих и Алешиных положений в воздухе, при которых особенно опасно неожиданное повышение гравитации.

Маша внимательно всматривается в рисунки, недоумевая, почему такими опасными положениями считают они моменты отрыва от трапеции и рук ловитора.

— Неужели не понятно? — удивляется Алеша. — Ведь именно в момент отрыва мы с тобой делаем рывки, от которых зависит инерция наших полетов. И очень важно при этом, какой вес имеют наши тела. Об этом всегда нужно теперь помнить и все время быть начеку. Особенно Сереже, чтобы при любых обстоятельствах вовремя прийти в точку встречи с нами.

— В Сереже-то я нисколько не сомневаюсь, — обнимает брата Маша. — Он никогда не потеряет головы. Всегда сумеет каким-то шестым чувством обнаружить неточность полета и молниеносно сообразить, как ее исправить. Ну, а как быть в тот момент, когда идешь на мостик с большей инерцией, чем необходимо?

— Поверь нам, Маша, — смешно прижимает руку к сердцу Алеша, — продуманы все случайности и учтены все опасные моменты, и если ты не побоишься…

— Я не побоюсь!.. — нетерпеливо перебивает его Маша.

— Мы и не сомневались в тебе, — счастливо улыбается Алеша. — А беспокоила нас все это время вовсе не опасность падения. Напротив — отсутствие опасности.

Маша поднимает на него удивленные глаза. Опять какая-то загадка?

— Известны ли тебе, Маша, слова Луначарского о цирковых артистах? — вступает в разговор Сергей. — Их привел нам как-то Михаил Богданович. “Специалистами отваги” назвал нас Луначарский, а цирк — “школой смелости”. И нам с Алешей казалось все время, что этой-то отваги и смелости как раз не хватает в нашем новом номере. Малейший элемент риска был вроде исключен…

— О, теперь-то наконец я поняла вас! — гневно восклицает Маша. — Смертного номера захотели, значит? Ну, знаете ли, не ожидала я от вас этого! Будем, значит, возрождать худшие стороны буржуазного цирка!

— Ну что ты, право, Маша!

— Они еще Луначарского цитируют! — не унимается Маша. — Да разве вы понимаете его?

От возмущения Маша не находит слов, но постепенно берет себя в руки и уже спокойнее продолжает:

— Анатолий Васильевич считал ведь, что физическое развитие лишь тогда подходит к своему завершению, когда достигается подлинная красота. Он считал такую красоту естественным мерилом правильного физического развития. Там, где цирковой номер поражает вас грацией и легкостью, — говорил он, — где изумительные вещи, кажущиеся чудом, проделываются с естественностью, далеко превосходящей естественность походки любого обывателя, — там торжествует человеческий дух. И Луначарский был совершенно убежден, что торжествует он потому, что воля гимнаста подчинила себе и мускулы его, и кости. Вот ведь что действительно является самым прекрасным в цирковом искусстве. А вы вздыхаете о каких-то смертных номерах! Мне просто стыдно за вас, мальчишки!

— Напрасно ты так о лас… — обижается Алеша. — Мы ведь…

— Ну ладно! Не будем больше об этом. А план ваш я принимаю.

24

Спустя два дня, когда Зарницины приходят на репетицию, их встречает улыбающаяся Ирина Михайловна.

— А у меня сюрприз для вас, — весело говорит она. — Взгляните-ка наверх.

Они с любопытством поднимают головы и видят почти под самым куполом какой-то снаряд, похожий на космическую ракету.

— Догадываюсь, — говорит Сергей. — В этой штуке мы должны будем совершать “космический полет”.

— Не только совершать полет, но и работать на этой ракете, а вернее, около этой ракеты, — уточняет Ирина Михайловна. — Она теперь заменит вам отходной мостик.

— А почему это ни Юры, ни Антона не видно третий день? — спрашивает Маша.

— Кажется, Юра заболел, — сообщает кто-то из униформистов.

— Не верится что-то, чтобы Юра мог заболеть, — с сомнением качает головой Маша.

— Говорят, он сильно ударился обо что-то, когда бежал вас ловить, — объясняет униформист.

— Ударился? — встревоженно переспрашивает Маша. — Непременно нужно навестить его сегодня!