Мир Приключений 1965 г. №11

Андрей не оглядывался. Алена сунула ему сачок, всхлипнула, подвела лодку к гребню. Под ветками деревьев, спустившимися к самой воде, он опустил сачок и, поддав коленом, вырвал кусок из того, что было Клубом. И еще раз.

Потом Аленка опустила весло, лодка пошла над тропами, и снова он взялся за гладкое древко сачка, стряхнул с него мусор и трупики муравьев и накрыл диск, тихо жужжащий над самой водой. Щелкнула крышка бокса.

Домой… “Вернулся домой моряк, домой вернулся он с моря, и охотник пришел с холмов”. Лодка качалась, проходя поляну наискось, впереди маячила палатка, и Андрей смотрел вперед, вперед-только бы не оглянуться. Теперь там пировали рыбы, и ныряли в мутной воде крокодилы, не брезгающие ничем.

Аленка перестала всхлипывать и тихо возилась на корме, приводя себя в порядок. Вздохнула глубоко и сказала сиплым, решительным голосом:

— Сейчас будем есть. Ты не ел со вчерашнего утра. Рация в порядке?

“Верно, — подумал Андрей. — Уходить. Уйти, как с кладбища. Нечего делать на кладбище”. Он посмотрел на свои руки в грубых защитных перчатках — в петельках на запястьях еще торчали пинцеты. Снял перчатки. Пинцеты слабо звякнули. Андрей нагнулся к рации, грубые складки комбинезона врезались в воспаленную кожу. Тогда он поднял руку к горлу, крепко ухватился за воротник, рванул. С пронзительным треском лопнула ткань, Андрей выдернул ноги из сапог, отшвырнул комбинезон от себя, к рыбам.

Лодка пристала к мосткам. Андрей подал Аленке руку и присел к рации. Через два — три часа вылетит вертолет.

…Задраивая ящики, они видели, что комбинезон еще поворачивался на воде — то ли его гонял вентилятор, то ли крокодил принял за тонущего человека.

VI

Самолет был свой, советский, — с огромной надписью “Аэрофлот” и красным флагом, нарисованным на стабилизаторе. И экипаж был свой, советский, и странно и чудесно было слышать русские слова от других людей, и где-то в далекой дали остались ночные звуки джунглей, утренний вопль ревуна и хриплый рев крокодилов.

Они сидели в самолетных креслах с высокими спинками, держали на коленях советские журналы и проспекты Аэрофлота и приходили в себя. Багаж был надежно запрятан в грузовых отсеках, чемодан с дневниками лежал в сетке над Аленкиной головой. За ними наперебой ухаживали стюардессы — бульон, жареный цыпленок, коньяк три звезды — “Самтрест”…

— Прибереги аппетит, — сказала Аленка. — Ты разоришь Аэрофлот, старый крокодил джунглей.

— Не буду. Наберегся, — нагло сказал Андрей и улыбнулся стюардессе. — Я бы съел еще икры и чего-нибудь посущественней.

— Конечно, конечно, пожалуйста, — сказала стюардесса и побежала по проходу мимо кресел, мимо иностранных пассажиров: так редко летали этим рейсом свои, советские…

А горы уже были далеко позади, и за круглыми оконцами перекатывался гул моторов — волнами, как прибой: “хоро-шо-о-о, хоррошо-о-о”, и, необозримая, синяя, замерла внизу Атлантика, и над ней висели круглые облака. Огненные облака. Раскаленные рассветом круглые облака.

Все было хорошо; шел пятый час полета; поднимался рассвет, но возвращение было отравлено горечью, как еда — хинином.

Андрей вытащил авторучку из целлофанового чехольчика с синими эмблемами Аэрофлота. “Милые московские чехольчики и возвращение с победой. С Пирровой победой”, — думала Алена, а Андрей уже достал блокнот и писал формулы — строчка за строчкой. Пиррова победа…

Давным-давно, когда ей было лет шесть или семь, они с братом набрели на полянку в лесу под Москвой. Полянка была красная от земляники. Аленка заглянула под листья, обмерла… И много лет спустя, стоило ей только захотеть, она могла увидеть эту полянку, услышать сладкий земляничный запах и ощутить вкус переспелой земляники на языке. Может быть, Андрей всю жизнь искал свою полянку. “Как все-таки страшно, — думала Алена, — что самый-самый близкий человек и неизвестно, о чем он сейчас думает. Какое у него было лицо, когда пришел вертолет и он грузил ящики, ничего не забывая, и вместе с радистом втянул на веревке палатку, как огромную рыбу”.

Страшное было у него лицо. Распухшее, грязное, отчаянное. На голой груди — черные пятна укусов. И Аленка опять с тоской посмотрела кругом и вместо длинной трубы салона увидела джунгли, столбы москитов и цыкнула на себя, как на кошку: “Смотри. Он сидит и вида не подает. Спокоен, причесан, в белой рубашечке. Сидит, работает и не хочет, чтобы ты лезла с сочувствием”.

— Андрюш, ты что делаешь?

— Ревизую математическую логику, — чересчур отчетливо сказал Андрей. — Ввожу критерий пирровости любой победы. — Он безрадостно улыбнулся и кивнул ей. — Не надо. Ты ведь думала о том же.

— Я уверена, что есть еще огненные. И не один Клуб, много. Через полгода устроим большую экспедицию и обязательно найдем.

— Не надо… Как поживает Тот, Чье Имя Нельзя Произносить?

— Его зовут Дождь в Лицо. Он начинает большой поход. Ты знаешь, как начинаются походы?

— Знаю.

— Нет. Ты не знаешь. Поход!.. Ты послушай… Поход!

По деревне бегут старшины, и в каждом доме начинается торопливая возня. Поход! Женщины спешат к берегу, следом за воинами к пирогам и стоят в темноте, не решаясь заплакать. Только что они сидели у очагов с мужьями, а дети тихо посапывали в гамаках, и вот уже гаснут факелы и удаляются хриплые выдохи гребцов… Так начинается поход. С женских слез.

— Хорошо… — проговорил Андрей.

— Андрюша, ведь ты ошибаешься. Не бывает особей-уникумов, есть еще, есть. Мы обязательно найдем!

Андрей сморщился. Крепко потер лицо ладонями, как будто пытался разгладить морщины.

— Почитай мне лучше стихи. Те самые: “Круглы у радости глаза и велики у страха”.

— Не заговаривай мне зубы! Это нелогично! Уникальных животных природа не создает, а муравьиная семья — одно животное. Для эволюции, конечно.

Андрей опять сморщился.

— Вот беда, даже ты догматик! “Не создает, одна особь”!.. Муравейник теоретически бессмертен, какое же он “одно животное”? Он ни то, ни другое. Смотри. — Он открыл блокнот. — Страница девятая. Прошу!

Внизу страницы жирно подчеркнута десятка в степени минус восемнадцать.

— Вот вероятность появления Клуба в секунду. Понятно? Смотри дальше. Страница… страница… ага, вот она. Вот — вероятность того, что Клуб просуществует больше десяти лет. Видишь? Минус пятая степень. Имеем произведение вероятностей — минус двадцать третья степень. Это не событие, граничащее с чудом. Это чудо и есть. Миллион миллионов лет пройдет — тогда можно ждать. При прочих, понимаешь сама, равных условиях…

— Значит, ты раньше ошибался? Ты писал, что вероятность настолько высока, что граничит с достоверностью?

Андрей закрыл блокнот и сказал, глядя в окно:

— Конечно. Против моих предположений Клуб оказался на несколько порядков сложней.

— Но ты считал на машине, Андрюшенька! По-моему, сейчас ты где-то обсчитался.

— Нет. Арифметика верная. Говорю тебе, что другие исходные и критерии другие. Ошибки нет.

— Не верю, — сказала Аленка. — Не верю. Есть еще огненные. Я даже знаю где. В квадрате двадцать восемь — двадцать девять. Второй Клуб — в этом квадрате.