Мир приключений 1971 г.

— Всё разыгрываете важную персону, голубок? — сказал Хьюиш. — “Отойдите от нактоуза. Кажется, вам стоять у штурвала, любезный”… Ха!

Он демонстративно зажег сигару и — руки в карманах — вышел на шкафут.

Капитан вернулся подозрительно скоро; даже не взглянув на Геррика, он снова кликнул Хыоиша и уселся за стол.

— Так вот, — неловко начал он, — я проверил запасы на глазок. — Он помолчал, как бы выжидая, не поможет ли ему кто-нибудь, но, так как двое других молча и с явной тревогой смотрели на него во все глаза, он еще более неуклюже продолжал: — Так вот, ни черта не выйдет. И это наверняка. Мне жаль не меньше вашего и даже еще больше, но игра проиграна. До Самоа нам не дотянуть, до Перу и то вряд ли.

— Не пойму, чего вы там мелете? — грубо спросил Хьюиш.

— Сам ничего не пойму, — ответил капитан. — Я взял мало запасов, признаюсь, но что тут творилось — убей, не понимаю! Точно дьявол постарался. Должно быть, наш кок величайшая бестия. Всего двенадцать дней, шутка сказать! С ума сойти можно. Я честно признаюсь в одном: я, видно, плохо рассчитал с мукой. Но остальное… Черт побери! Вовек не пойму! На этом грошовом судне больше расходуется, чем на атлантическом лайнере. — Он украдкой взглянул на товарищей, но, не прочтя ничего хорошего на их помрачневших лицах, счел за благо прибегнуть к ярости. — Ну, погоди, доберусь я до этого кока! — взревел он и ударил кулаком по столу. — Я поговорю с сукиным сыном так, как с ним еще никто не говорил. Я возьму его на мушку, я…

— Вы его пальцем не тронете, — проговорил Геррик. — Вина целиком ваша, и вы это прекрасно знаете. Если вы даете туземцу свободный доступ в кладовую, сами знаете, к чему это может привести. Я не позволю мучить беднягу.

Трудно сказать, как реагировал бы Дэвис на этот вызов, только в эту минуту его отвлек на себя новый противник.

— Н-да, — протянул Хьюиш, — дельный из пас капитан, нечего сказать. Никудышный вы капитан, вот что! Нечего мне зубы заговаривать, Джон Дэвис, я вас теперь раскусил, от вас проку не больше, чем от паршивого чучела! Ах, вы “ничего не понимаете”, да? Ах, “убейте меня, не знаю”, да? Скажите, какой младенец! А кто вопил и требовал, что ни день, новые консервы? Сколько раз я своими ушами слышал, как вы отсылали обед целиком обратно и заставляли кока выплескивать его в помойную лохань? А завтрак? Мать честная! Завтраку наготовлено на десятерых, а вы орете: еще, еще! А теперь вы сами не понимаете? Провалиться мне, если этого мало, чтобы послать протест господу богу! Будьте осторожней, Джон Дэвис, не троньте меня, я могу укусить.

Дэвис сидел как пришибленный. Можно было бы даже предположить, что он не слышит, если бы голос клерка не разносился по кораблю, точно крик баклана среди береговых утесов.

— Хватит, Хьюиш, — остановил его Геррик.

— А-а, переметнулись? Ладно же, надутый, брезгливый сноб! Берите его сторону, давайте! Двое на одного. Но только Джон Дэвис пускай бережется! Он сшиб меня тогда, в первый вечер на шхуне, а я этого еще никому не спускал. Пусть становится на коленки и просит у меня прощения. Вот мое последнее слово.

— Да, я на стороне капитана, — сказал Геррик. — Значит, нас двое против одного, оба люди крепкие, и команда будет за меня. Надеюсь, смерть моя близка, но я совсем не против, если сперва мне придется прикончить вас. Я даже хочу этого: я бы убил вас без малейших угрызений совести. Берегись, берегись, мерзкий пакостник!

Злоба, с которой он произнес эти слова, была так поразительна сама по себе и так неожиданна именно в его устах, что Хьюиш вытаращил глаза, и даже униженный Дэвис поднял голову и уставился на своего защитника. Что же касается Геррика, то волнения и разочарования этого дня сделали его совершенно бесстрашным; он испытывал странный подъем, возбуждение; голова казалась пустой, глаза жгло, в горле пересохло; миролюбивый и безобидный человек, если не считать, что от слабохарактерных людей можно ожидать чего угодно, Геррик в этот миг был одинаково готов убить или быть убитым.

Вызов был брошен и бой предложен. Тот, кто отозвался бы первым, неминуемо определил бы исход; все это понимали и не решались заговорить; долгие секунды трое сидели молча, неподвижно…

Но тут последовало желанное вмешательство.

— Земля! — прокричал голос на палубе. — Земля с наветренной стороны!

И, будто спасаясь из комнаты, где лежит труп убитого, трое бросились бежать вон, оставив ссору позади — неразрешенной.

Небо на стыке с морем было молочно-опаловое, а само море, вызывающее, чернильно-синее, описывало безупречный круг. Они могли обшаривать горизонт сколько угодно, однако даже опытный глаз капитана Дэвиса не мог обнаружить ни малейшего нарушения в его сплошной линии. Вверху медленно таяли бледные облачка; над шхуной, единственным предметом, привлекавшим внимание, то кружила, то замирала тропическая, белая, как снежные хлопья, птица с длинными ярко-красными перьями в хвосте. В океане и в небе больше не было ничего.

— Кто кричал “земля”? — грозно спросил Дэвис. — Кто вздумал шутить со мной шутки? Я научу, как меня разыгрывать!

Однако Дядюшка Нед с довольным видом показал на какие-то место над горизонтом, где можно было различить зеленоватое туманное пятно, плывшее на фоне бледного неба, как дым.

Дэвис приставил к глазам подзорную трубу, потом взглянул на канака.

— Это называется земля? — спросил он. — Я бы этого не сказал.

— Один лаз давно-давно, — сказал Дядюшка Нед, — мой видал Анаа все лавно как этот, четыле—пять часа ланьше, как подошел туда. Капитана говолил, солнце заходить, солнце вставать опять, он говолил, лагуна все лавпо как сел кала.

— Все равно как что? — переспросил Дэвис.

— Селкала, саа, — повторил Дядюшка Нед.

— А-а, зеркало, — догадался Дэвис. — Понял, отражение от лагуны. Что ж, может, и так, только странно, что я никогда об этом не слыхал. Давайте-ка посмотрим по карте.

Они опять пошли в кают-компанию и, заглянув в карту, нашли, что шхуна находится с наветренной стороны от Архипелага, далеко посреди белого поля карты.

— Вот! Сами видите, — сказал Дэвис.

— И все-таки меня это смущает, — возразил Геррик, — мне почему-то думается, что тут не так просто. И знаете, капитан, насчет отражения все правильно, я слыхал об этой штуке в Папеэте.

— Тогда тащите сюда Финдлея! [17] — приказал Дэвис. — Попробуем и так и этак. Остров бы нам пришелся сейчас весьма кстати при нашем-то положении.

Капитану подали объемистый том с изломанным корешком, как это водится с Финдлеем, и капитан, найдя нужное место, начал пробегать глазами текст, бормотать что-то себе под нос и, послюнив палец, переворачивать страницы.

— Ого! — воскликнул он наконец. — А это что? — И он прочел вслух: — “Новый остров. Как утверждает Делиль, этот остров, остающийся неизвестным ввиду личных мотивов неких лиц, лежит на 12°49'10" юж. долготы и 133°6? западной широты. В дополнение к указанному капитан Мэтьюз со “Скорпиона” флота Ее Величества тоже сообщает, что на пересечении 12°0? юж. долготы и 133°16? зап. широты лежит некий остров. Очевидно, речь идет об одном и том же острове, если таковой существует, что, однако, вызывает сомнения и полностью отрицается купцами южных морей”.

17

Финдлей — автор морского справочника. (Прим. пер.)

— Ну и ну! — подвел итог Хьюиш.

— Довольно неопределенно, — сказал Геррик.

— Говорите что угодно, — воскликнул Дэвис, — но остров перед нами! Это то, что нам надо, можете быть уверены.

— “Остающийся неизвестным ввиду личных мотивов”, — прочел Геррик через плечо капитана. — Что бы это значило?

— Это может означать жемчуг, — ответил Дэвис. — Подумайте, остров, где есть жемчуг, а правительство об этом не знает? Похоже на недвижимость. Или предположим, это ничего не значит. Просто остров. Тогда мы могли бы там запастись рыбой, кокосами и туземной пищей и выполнить наш план насчет Самоа. Сколько, он говорил, им оставалось до Анаа? Кажется, пять часов?

— Четыре или пять, — подтвердил Геррик.

Дэвис подошел к двери.

— Какой дул ветер, когда вы подходили к Анаа, Дядюшка Нед?

— Шесть или семь узлов.

— Хм, тридцать—тридцать пять миль, — подсчитал Дэвис. — Значит, самое время убавлять паруса. Если это остров, то не к чему напарываться на него в темноте, а если не остров, так почему бы не пройти там днем. К повороту! — заорал он.

И шхуну повернули в ту сторону, где неуловимое мерцание в небе начинало уже бледнеть п уменьшаться подобно тому, как исчезает с оконного стекла пятно от дыхания. Одновременно на шхуне взяли вес рифы.