Чтение онлайн

ЖАНРЫ

Шрифт:

— Не верила я, что Яшка снова за старое принялся. Думала, совпадение. Думала, что и Цыплаков тут ни при чем, но, видно, не случайно эти «частные сыщики» пришли именно к нему. Наверное, нашлись основания. Так вот, есть у Цыплакова приятель Яков Жуков по кличке «Американец». Он себе эту кличку присвоил после телефильма «Ждите моего звонка». Помните, был такой хороший фильм об уголовном розыске двадцатых годов. Этот Яшка действительно чем-то на артиста Кононова похож. Так вот, я с этим Жуковым четвертый год вожусь. То он хулиганит, то в школу не ходит, то ворует. В прошлом году мы его отца в профилакторий для- пьяниц определили. Этот Яшка за девять лет едва до восьмого класса добрался. Учиться не хочет, на завод не берут.

— Подожди, Татьяна, — остановил ее Михаил Трофимович. — С кем он ходит? С кем дружит?

— Сейчас все с Романом Климовым и с этим самым Цыплаковым водится. Да вы, Михаил

Трофимович, отца Романа хорошо знаете. Помните историю с коровой?

— Ну как же, у нас тут целая трагикомедия была. — припомнил Михаил Трофимович. — Недалеко от троллейбусного круга сохранились от старой деревни частные дома. К старушке Климовой вернулся сын. Он на Севере по договору лет пятнадцать проработал. Денег привез мешок. Заново отстроил дом, хозяйство развел и в довершение всего купил корову. Это в Москве-то. Пока заставили его корову продать, намучились. Он на жалобы, наверное, воз бумаги извел. И куда только не писал: в Моссовет, в народный контроль, в Совет Министров — «милиция издевается, милиция притесняет», а про корову ни слова. Но сын-то его вроде у нас не бывал?

— Не был, — подтвердила Коробочкина. — Вот с Яшкой мы повозились. Я у Жукова дома была в прошлую пятницу. С его матерью говорила. Она все «спасибо», «спасибо». Четыре дня назад, в воскресенье, заходила в клуб. Сказали, что Жукова восстановили в секции и разрешили снова заниматься. Мотор для ремонта выделили… — Она помолчала. — Трудный он, конечно; те ребята, с которыми он в школу поступил, в этом году закончили, а его едва-едва в седьмой перевели, хотя ему уже пятнадцать лет стукнуло. Один раз он со мной разговорился, когда на завод ходила устраивать. «Я, говорит, тетя Таня, у школы, что бельмо на глазу». Вообще-то верно сказал. Пришли на завод, там говорят: «Что вы, законы не знаете? Пускай хоть паспорт получит, тогда подумаем». Знаю я законы, знаю. Но ему-то уже не до учебы. Он так отстал от программы, что теперь с любыми репетиторами не догонит. А Яшке кто поможет? Сначала он дома заниматься не мог — отец мешал. Теперь не мешает, но помочь некому — мать четыре класса окончила. Я на заводе говорю, что всеобуч не может стричь всех под одну гребенку. Для Яшки куда лучше было бы хорошо овладеть рабочей профессией. Пошла в роно, там: «Отправляйте его в специальную школу». За что же его в специальную школу? Ведь, в общем-то, он нормальный парнишка и не преступник, — вздохнула Татьяна Александровна. — Говорю, взяли бы и создали специальный класс для отставших в обычной нормальной школе. Чтобы Жукову на каждом уроке не напоминали, что он второгодник, что он двоечник, а помогли бы усвоить то, что он запустил. Мне отвечают: «Это дело спорное, и неизвестно еще, плохо или хорошо иметь такие классы». Узнала, что Яков увлекается моторными лодками, с боем, со скандалом записала его в наш речной клуб — в водно-моторную секцию. Всю зиму ходил. А тут захожу в клуб, говорят: «Выгнали вашего Жукова». — «Почему?» — «У него в дневнике двойки». Пошла к руководителям, поссорилась. В общем, решили восстановить его и взять над ним шефство. Горько, но должна сказать, что Жуков очень похож на двойника Павла Тюрина, — вздохнула Коробочкина. — Да эти ребята в Серебряном бору все знают и пустую дачу, и ямы, из которых берут песок, на пустыре. Они тут в Серебряном бору все тропинки облазили, — подтвердила Татьяна Александровна и расстроенная направилась к окну.

— Так что же будем делать? — спросил Афанасьев.

— Нужно ехать к Жукову и выяснить на месте, где он был вчера утром. Если надо, то показать его потерпевшим.

— Правильно, Татьяна Александровна, — поддержал женщину Афанасьев.

— Если правильно, то я отправлюсь к Жукову. Меня и мать знает, да и Яшка мне скорее правду расскажет.

— Поезжай. Только на всякий случай прихвати с собой Афанасьева. Вдруг у Яшки дружки окажутся. А я с Иваном Кузьмичом разберусь.

* * *

Болезненного вида женщина лет сорока распахнула дверь и застыла на пороге.

— Что, Татьяна Александровна, Яшка опять что-нибудь натворил? Да вы заходите, заходите, — заторопилась Жукова.

Пропуская Коробочкину и Афанасьева в квартиру, объяснила:

— Как занятия кончились, я ему говорю: поезжай на Волгу к бабушке, поживешь, поможешь ей с огородом. Он все нет да нет, а вчера сам попросил: «Мам, можно я к бабусе поеду!» Ну, я собрала гостинцев, дала деньжонок и сама проводила. В полпервого ночи с рыбинским уехал. Теперь уж, поди, купается или рыбу ловит.

Женщина говорила певуче, по-волжски окая, суетливо бегала по комнате, а в глазах ее затаилась тревога за непутевого сына. Не вытерпев спросила:

— А что вы к нам? Случилось что или просто так?

— Просто так. Шли мимо,

вот я и говорю своему коллеге, зайдем к Жуковым, узнаем, что к чему. Посмотрим, что Яков Андреевич поделывает, — ответила Коробочкина.

— Спасибо вам, Танюша, вы с моим Яшкой уж столько возитесь, столько возитесь, что другие с родными так не занимаются. Сейчас он получше стал. Не грубит. Из дому не уходит, что скажу помочь — всегда пожалуйста. Вчера пришла с дежурства часов в одиннадцать, он на реке был. К обеду явился такой тихий да ласковый. Можно я, говорит, в кино схожу. Дала полтинник. Сходил на дневной сеанс и стал собираться в Кимры. Я говорю, останься до получки, бабушке кое-что из одежонки купить надо, так он нет, поеду да поеду, а ты сама потом привезешь. Ну, думаю, ладно, пусть едет. Может, кваску хотите, холодный. — Яшкина мать вышла из комнаты и сразу же появилась с трехлитровой банкой, полной темно-бурой жидкости. Поставила ее на стол, а сама выбежала за стаканами. На ходу протерла их полотенцем, налила квас. Афанасьев с удовольствием отпил несколько глотков терпкого, игристого, как вино, кваса, наблюдая за банкой. Она быстро снаружи покрылась влагой, потемнела, образовались крупные капли и, как слезы, заскользили вниз.

— Хорош у вас квасок, просто отличный… Бывал я в ваших Кимрах. В охотничьем обществе путевку получал.

— Охотничий магазин у нас в центре, — вздохнула Жукова, — а мать у меня на низах живет, прямо на берегу реки — Южная, дом восемь. Если когда попадете еще в Кимры, у нее и остановиться можно, дом большой, а осталась одна.

Поблагодарив Жукову, Александр Филиппович и Коробочкина ушли.

Завернув за угол, майор спросил:

— Ну что, Татьяна Александровна, будем делать? Придется ехать на Волгу. До Кимр часа два езды, от силы два с половиной. Если выехать немедленно, то к вечеру там будем.

— Нехорошо мы поступили, Александр Филиппович, нужно было сказать Жуковой, что сын ее снова в беду попал.

— Нельзя, Татьяна Александровна! По многим причинам нельзя. Во-первых, представьте себе, мать Якова пойдет искать виновных. Хватит нам частного расследования с Цыплаковым, а потом, может быть, Яшка ваш к этой истории и не причастен, что же мы раньше времени пугать ее будем?

— Все это так. Вы, безусловно, правы. Но, откровенно говоря, нехорошо у меня на душе. Жалко мне ее, да Якова тоже.

— Ладно, поживем — увидим.

Они шли, обмениваясь мнениями, и, выйдя на троллейбусный круг, остановились. Коробочкина, указав на большое кирпичное здание, попросила:

— Вы подождите, Александр Филиппович, я забегу к начальнику районного управления, может быть, машину даст. Ваша-то, наверное, здесь понадобится.

— Идите. — Майор понял, что Татьяна Александровна решила доложить своему начальству результаты розыска и объяснить свое отсутствие. — Я подожду вас у магазина. Вы обедали? Нет? Я тоже. Тогда прихвачу чего-нибудь, и перекусим по дороге.

* * *

Шоссе было забито машинами. Шофер ругался, когда приходилось плестись в хвосте длиннющей автомобильной колонны, глотая смрад отработанной солярки. Коробочкина погрузилась в какие-то свои мысли и, откинувшись на спинку сиденья, не обращала внимания ни на шофера, ни па Афанасьева. Александр Филиппович опустил боковое стекло и следил за мелькавшими дачами, поселками, перелесками. Шоссе шло вдоль канала имени Москвы, и от близкой воды доносилась прохлада. Канал то разливался и превращался в широченные заливы, блестевшие на солнце растопленным оловом, то тянулся узкой лентой, пропадая в высоких каменных берегах. Тогда казалось, что пароходы и баржи плетутся по суше, пробираясь сквозь кусты и деревья. Перед Дмитровой на высоком склоне открылся мемориал павшим в 1941 году защитникам Москвы. У Афанасьева сразу защемило сердце. Двадцать девять лет прошло после победы, а в их семье до сих пор живет горе. Ему, Сашке, было всего пять лет, когда началась война. Отца он помнит смутно, больше по фотографиям, а вот старшего брата Колю и совсем не помнит. Отец погиб где-то в Польше, а брат семнадцатилетним парнишкой ушел защищать Москву. Ушел и не вернулся. Остался где-то здесь с друзьями-комсомольцами. Александр часто приезжал сюда с матерью…

Оторвавшись от раздумий, майор взглянул в окно. На последнем повороте к Савелову открылась Волга. В своем течении она выписывала латинскую «S» и с высоты правого берега была далеко видна. Там и тут по спокойной голубоватой воде мчались небольшие лодки, поднимая моторами высокие буруны. Медленно и степенно удалялся большой трехпалубный пароход. Александр Филиппович взглянул на часы. Прошло два часа, как они выехали из Москвы, и уже на Волге. Удивительно. В Москве, когда говорят о Волге, кажется, что это за тридевять земель, а на самом деле всего два часа, правда, быстрой езды.

Поделиться с друзьями: