Мир приключений 1976 г.

— А я не нарываюсь! — возразил Тимка. — Мне сказали, что везде можно лазить, кроме юта; пойду на мостик!

— А я что — за тобой буду шлендать?! — не выдержал Шавырин.

— А вам зачем? — опять удивился Тимка. — Сидите здесь! Что вы за мной, как маленький! Вон, угощайтесь конфетами! — И, не дожидаясь, что ответит Шавырин, Тимка вышел за дверь.

Похоже, — что Шавырин негромко выругался при этом.

Из четырех выходов Тимка решил пользоваться пока лишь носовым, сделав вид, что считает его единственно законным.

АРТИЛЛЕРИСТ МАКС

В коридоре никого не было. На палубе матросы не только не задерживали Тимку, но даже улыбались, приветливо подмигивали ему или занимались своим делом, как будто его нет поблизости. Так, видимо, проинструктировали их, пока Тимка выяснял с Шавыриным, кто они: пленные или гости. Он полюбовался торпедными аппаратами, развернутыми по-походному вдоль бортов, и уже хотел взобраться по вертикальному трапу фок-мачты наверх, когда его догнал сопровождающий с блямбой.

Он удержал Тимку за плечо и, показывая в улыбке все тридцать два зуба, протянул ему черную куртку. Где словами, где жестами объяснил, что это ему от офицера, с которым он прибыл на катере. Тимка поблагодарил.

Облака еще больше потемнели к этому времени, и холодный ветер усилился, так что кожаная куртка-реглан была сейчас очень кстати. Правда, она оказалась великоватой Тимке, но сопровождающий одобрительно хохотнул, похлопав его по спине: мол, ничего, сойдет! И опять убежал куда-то. А Тимка полез наверх мимо бронированной рубки. Что-то влекло его на пулеметный мостик, где размещались три орудия, хотя мысль, которая появилась у него при взгляде на этот мостик, ускользала. Надо было прояснить ее.

Стальную платформу вокруг мачты Тимка назвал «пулеметным мостиком» по аналогии. Однажды ему довелось побывать вместе с отцом на линкоре. А там мостик с очень похожими орудиями почему-то именовали пулеметным.

Никто не препятствовал его вторжению на боевые посты. А Тимка даже говорил всем «гутен таг» и шел дальше.

С тем же приветствием он появился и возле кормового орудия на мостике. Отозвался ему длинный, как мачта, немец с хитрыми зеленоватыми глазами, един из которых был постоянно прищурен, будто длинный все время целился во что-то.

— Гутен таг! — отозвался он. И добавил еще много слов, которых Тимка ни понять, ни запомнить не мог.

Другие матросы, что были у орудия, лишь поглядели на Тимку и криво усмехнулись при этом.

Он сделал вид, что не заметил усмешек. Длинный, похоже, исполнял обязанности командира орудия. Кроме него, здесь было еще четыре человека: два наводчика, горизонтальный и вертикальный, заряжающий и, наверное, стрелок, или стреляющий, — как он там называется, который выполняет команду «Огонь!». А может, пятый был здесь случайно. Артиллеристов прикрывал высокий бронированный щит.

Длинный поманил Тимку пальцем и что-то сказал, показывая на орудие. Потом ткнул себя кулаком в грудь:

— Макс!

— Тимка! — сказал Тимка и тоже ткнул себя кулаком в грудь.

Немец протянул ему большущую ручищу со следами йода на мизинце.

Тимка протянул свою, и знакомство состоялось. Артиллерист повел его вокруг орудия, к стволу, что высовывался из прорези в щите.

Только набрав ход, эсминец опять сбавил его, чтобы встретить военный транспорт, идущий навстречу под фашистским флагом. Транспорт походил на самоходную баржу и шел, очевидно, с тем самым грузом на борту, который должен был принять эсминец.

Длинный показал Тимке на море по правому борту и стал радостно объяснять что-то, показывая то на орудие, то на воду…

Тимка понял его. Там, по правому борту, шло недавно какое-то судно. Макс развернул орудие и — бах! — недолет, бах! — перелет, когда Макс бахнул в третий раз — бу-бу-бу-бах! — осколки полетели аж до облаков, и судно, которое Макс назвал «русом», кувыркнулось носом в воду. Задрав голову, он даже показал, как это происходило:

— Буль-буль-буль-буль!..

— А ты по-русски шурумбурумишь? — спросил Тимка.

— Вас? — не понял его Макс.

— Русский язык — шурумбурум? — повторил Тимка.

— Найн! Руссиш нихт ферштейн!

— Ну, и остолоп, значит, — сказал Тимка, чтобы его не слышно было за щитом. Хотел еще добавить, что Ася, например, запросто объясняется по-немецки, но в следующую секунду спохватился, что теряет контроль над собой, говорит глупости…

— Вас? — опять переспросил немец.

И Тимка показал ему на море, будто хотел сказать про самоходку, что она, мол, приближается, что будет швартоваться, и эсминец идет уже самым малым ходом.

Макс радостно закивал в ответ:

— Я! Я! Ферштейн!

В эту минуту его окликнули из-за орудия. Тронув Тимку за локоть, что означало: «Я сейчас!» или «Подожди здесь!» — он убежал.

Тимка облокотился на леера и стал наблюдать за швартовкой. Ничего не скажешь: оба экипажа действовали четко. Несмотря на ветер, волну, самоходка с первого захода подвалила вплотную к борту эсминца, концевые бросили на его палубу швартовы, [13] здесь их мгновенно приняли, и, сплющив кранцы по правому борту, самоходка оказалась как бы спаянной воедино с эсминцем. Развернулись ее крановые стрелы, и матросы начали принимать на крестоносец мины — тот самый груз, о котором говорил, со слов командира, штурмбанфюрер.

13

Швартовы — тросы.

Когда поднятая стрелой мина оказывалась над палубными рельсами крестоносца, один из матросов командовал на баржу «стоп» и, очевидно, «майна». Мину опускали, отсоединяли стропы и бегом откатывали по рельсам на левый борт и к корме, там их крепили чуть не вплотную одна к другой, стараясь вместить как можно больше.

Мины были странные, каких Тимка еще не видел: якорные, но без рожек, и громоздкие, почти в рост Макса, по лицу которого Тимка догадался, зачем его отзывали: вернулся он, улыбаясь противной, ласковой улыбочкой. Должно быть, ему разъяснили заново, что с этим русским парнишкой надо быть осторожным. По крайней мере сейчас, сегодня, пока он еще нужен… Показывая на баржу, на мины, Макс что-то залопотал опять. Затем потащил Тимку внутрь щита, на металлический поворотный круг, что служил основанием лафета, стал показывать, как открывается орудийный замок, как берутся снаряды из специального снарядного ящика, как загоняются в ствол, как после этого закрывается замок; он, Макс, командует что-то вроде «огонь!» или «пли!», затем достаточно дернуть за этот стальной тросик, и — ба-бах! — снаряд летит далеко-далеко, так далеко, что отсюда даже не увидеть. Врал, конечно. Его орудие так далеко не могло стрелять. Но Макс увлекся и попросил вертикального наводчика уступить свое место Тимке, принялся объяснять ему, как берется прицел, как поворачивается орудие…

Тимка видел в оптическом прицеле те же грязно-серые облака и, хотя отлично знал, как разворачивается орудие при наводке, делал вид, что слушает очень внимательно, с интересом.

Встал и перешел на место горизонтального наводчика, когда его потащил туда Макс. И наконец поймал мысль, что промелькнула в его голове, когда он поднимался на эсминец. А родилась эта мысль почти двое суток назад, когда Тимка и Лея наблюдали заход крестоносца в бухту между Летучими скалами. Тогда орудийные расчеты опустили стволы вниз, чтобы случайно не задеть скалы, хотя угрозы такой фактически не было. Артиллеристы сделали это, руководствуясь убеждением, что береженого бог бережет. И тогда палуба эсминца была загружена, как теперь, минами…