Мир приключений 1977 г.
Шрифт:
— Он ведет себя как монах? — на всякий случай спросил верховный, интересуясь более формальным обетом, нежели образом жизни. Ему ли было не знать, что правила иных красношапочных сект допускали множество послаблений, вплоть до супружества.
— Как мирянин, — отрицательно мотнул головой Норбу. — И по обычаю своего народа... Но поступает как почитатель, знающий закон.
— Почему?
— Он слышит зов, хоть и не понимает его.
— Не понимает, но следует... — Старик уже не спрашивал, а утверждал, зарядившись чужой убежденностью. Но если Норбу продолжал хранить полное равнодушие, то верховный лама не таил, что в нем светлеет и согревается сочувствие.
— Путь его долог и достоин почитания, — подтвердил йог. — Как и ваше высокопреподобие,
— Хоть в том и нет большой беды, но я вижу здесь отступление от устава.
— В чем, высокопреподобный? Человек волен оставить обитель и вновь, если захочет, возвратиться под ее сень.
17
Калачакра — составная часть йогического учения.
18
Пандит — ученый, богослов.
В подтверждение своих слов Норбу жестом призвал в свидетели землю и небо. — Он три года прожил в монастыре Спиттуг, где получил посвящение и тайное имя, чтобы назвать себя, когда придет пора оставить ветхий дом.
— Вам уже известны сроки? — тихо спросил Нгагван, ощутив на лице, как легкое касание паутинки, неназойливое излучение взгляда.
— Скоро, — безмятежно ответил садху. — Белые люди растают легко и счастливо, как облачка в лучах солнца.
Профессор Томазо Валенти действительно провел несколько лет в Ладакхе и получил высшую степень лхарамба по буддийской метафизике в старейшем монастыре Спиттуг. После Александры Дэвид Нейл он стал первым европейским буддологом, удостоенным столь высокой чести.
К экспедиции в долину Семи счастливых драгоценностей он готовился долго и тщательно, можно сказать, всю жизнь. Если бы не внезапная, как показалось друзьям и знакомым, женитьба на молоденькой аспирантке, поездка могла бы состояться и ранее, но что предначертано, того не миновать: Валенти все же добрался до легендарного дзонга Всепоглощающий свет. И го, что это случилось именно теперь, в год Воды и Собаки по местному календарю, а не прошлым или даже позапрошлогодним летом, особого значения не имело. Нить жизни, несмотря на причудливые извивы, никогда не раздваивается. Ее можно вытянуть в линию между концом и началом. Или замкнуть при желании в кольцо, где все точки равноценны.
Никогда еще Валенти не переживал столь упоительного душевного подъема. Несмотря на привычные болезни, которыми, как корабль ракушками, обрастает человек к пятидесяти годам, он упивался нежданной легкостью и свободой. Тело с его грешащей экстрасистулой сердечной мышцей и стареющей кровью ощущалось обновленным, почти невесомым. Валенти словно парил над землей, озаренный восходом, и все удавалось, все чудесным образом раскрывалось теперь перед ним. Это было как воздаяние за долгое безвременье, за отравленные тоской и сомнением ночи, за бесцветные дни, отягченные большими и малыми хворями.
Подобное состояние не могло длиться сколь-нибудь долго. Всякий взлет чреват неизбежным падением. Ведь и жизнь человека — не более чем проблеск во мраке.
Рожденный в аристократической римской семье и воспитанный в лучших католических традициях, Валенти был убежденным материалистом. Ни в христианскую вечную жизнь после нынешней жизни, ни в буддийскую цепь перерождений он не верил. Но философское миросозерцание изначального буддизма, свободного от теологических наслоений, безусловно, ласкало его воображение. Горькая истина об источниках страдания, лежавшая в самой основе безутешной религии, не знающей бога, стала своеобразным утешением в трудные
минуты, моральной поддержкой. Одним словом, все говорило о том, что Валенти стоит на своей вершине и скоро начнется неизбежный спуск Даже ангельское личико молодой жены с необычным для итальянки именем Джой могло бы лишний раз напомнить о близости закономерной развязки По опыту близких друзей Томазо Валенти прекрасно знал, чем грозит разница в четверть века. Драматическая эволюция подобных браков протекала у него на глазах.Но человек не видит, точнее, не желает видеть себя со стороны. И знать умом — одно, а знать сердцем — совсем иное. Томазо был счастлив, упивался сегодняшним днем и не желал задумываться о будущем. Итог для всех одинаков, и глупо отравлять ядом сомнений скоротечную радость, если ты все равно не властен ничего изменить где-то там впереди, за невидимым поворотом дороги.
Не велика, конечно, мудрость и истина отнюдь не нова, но другого-то не дано, и каждый открывает ее, эту истину, как бы заново для себя лично. С Томазо Валенти, который привык жить, сжигая сегодняшний день ради вожделенного, постоянно отодвигающегося завтра, подобная метаморфоза произошла только теперь. И это наложило неизгладимый отпечаток как на его внутренний мир, так и на линию поведения. Мелочи, вернее, то, что считалось ранее мелочами, как бы обрели реальные масштабы. Это из них поминутно слагалось то главное, истинное или воображаемое, ради чего жил этот человек.
К встрече с верховным ламой Валенти отнесся поэтому как к событию первостепенной важности. Приближаясь к заключительному этапу исканий, он окончательно утратил непреложное право исследователя на неудачу. Исправить ошибку или вовсе изменить что-то теперь уже было нельзя. Поэтому Валенти проявил твердость, оставив .жену у подножия холма, хотя Джой безумно хотелось попасть в монастырь. На редкость терпимые буддисты, конечно же, сделали бы исключение для белой леди, но по уставу женщина не должна переступать запретную черту, и это решило дело.
Высокопреподобный Нгагван назначил аудиенцию в библиотеке, выказав тем самым уважение к научным заслугам королевского гостя. Заменив патриарший убор с магическим жезлом — дорже — на темени простенькой скуфейкой, старый лама встретил посетителя у самых дверей. После обмена приветствиями указал ласково почетное место у северной стены, где висела роскошная икона — танка, изображавшая тибетского повелителя демонов Данкана, скачущего на винторогом козле по волнам крови. В полном согласии с традицией Валенти на обеих руках поднес высокопреподобному хадак — синюю шелковую ленту с даосскими знаками благополучия и долгой жизни, на которой с трудом удерживал заботливо подобранные дары: электронные часы, жестяную коробку с засахаренными фруктами, цветочный одеколон и янтарную брошь. Янтарь, которым в Гималаях лечили от зоба, здесь ценился много дороже золота
Старик поблагодарил и скрылся ненадолго в примыкавшей к библиотеке каморке, откуда возвратился с белым домотканым полотнищем и бронзовой фигуркой. Валенти с замиранием сердца признал четверорукую Праджняпарамиту — покровительницу ученых монахов. Позолоченная отливка поражала изяществом линий и тщательной проработкой деталей.
— Да ведь это настоящий шедевр! — восхитился Валенти. — Ей лет двести, не меньше!
— Не знаю. — Лама потер брошь о халат и, как дитя, залюбовался притяжением наэлектризованных ворсинок. — Пусть она принесет вам успех.
Валенти деликатно перевел взгляд на стеллажи, заставленные печатными досками и завернутыми в дорогие материи книгами — стопками несброшюрованных оттисков, украшенных зачастую изысканными миниатюрами. Наверняка здесь хранились и древние, возможно, никому не известные манускрипты, начертанные на листьях пальмы и дуба, вырезанные на пластинках из слоновой кости, золота, серебра. «Удастся ли ознакомиться с этой сокровищницей древней мудрости до похода в долину? — шевельнулась мысль. — Не может быть, чтобы не нашлось хотя бы краткого описания страны, лежащей за перевалом...»