Мир приключений. 1973 г. выпуск 2

— И выяснить па месте обстановку. Не знаю, как вы, а я полон сомнений, что груз мы должны передать для подавления революции.

— Хорошо, Коля. Я согласен. Вы, как всегда, правы! Еще есть какие-то микроскопические шансы. Давайте их используем. Конечно, отправитесь вы?..

— Просил бы, и очень.

— Возьмете баркас, а команду — с вельбота. Народ там отличный, один Громов чего стоит.

— И об этом я хотел просить вас. Возможно, остался кое-кто из прежних однокашников.

— Вам карты в руки, я был здесь недолго, месяца два, и то месяц из них на Курилах и Камчатке. Идите готовьтесь, я принимаю вахту.

Впередсмотрящие прокричали:

— “Отрада” ближе подходит!

Когда “Орион” изменил курс, на эсминце переполошились, и Герман Иванович стал получать радиограмму за радиограммой с требованием ни в коем случае не идти во Владивосток.

— А хотелось бы, — сказал Воин Андреевич радисту. — Да у нас другой замысел. Капитан Коул получил приказание конвоировать нас на Аскольд и боится, что мы подведем его. Передайте: “На каком основании?”

Тотчас же радист принес ответ:

“Приказание командования объединенных сил”.

“Мы им не подчинены, просим удалиться и не мешать”.

Далее произошел обмен такими радиограммами:

Коул. Вынуждены будем принять решительные меры.

Зорин. Мы также.

Коул. Я потоплю вас!

Зорин. Попробуйте!

Коул. Впереди рифы!

Зорин. Вы спутали залив Петра Великого с Английским каналом.

Коул. Ваше упрямство дорого обойдется,

Зорин. Кому?

Коул. Вам, черт возьми!

Зорин. Мы привыкли платить по счетам, не торгуясь.

Коул. Будьте же благоразумны, сядете на камни — в миле архипелаг Римского-Корсакова.

Баркас был спущен на воду, Воин Андреевич приказал передать только одно слово: “Спасибо”, и взял курс на Аскольд.

На этот маневр последовало последнее, довольно язвительное послание Коула:

“Благодарю создателя. Все же ожидал, что вы выдержите характер”.

На что получил ответ:

“Мы не обманули ваших ожиданий”.

В ПЛЕНЕННОМ ГОРОДЕ

Баркас шел под парусами. Команда расположилась у левого борта. Матросы дремали. Никому из них не пришлось соснуть в эту ночь: сразу после первой вахты стали готовить баркас, затем отправились “из одного плавания, неоконченного, в другое — неизвестное”, как сказал Зосима Гусятников на прощание.

У руля сидел Громов. Рядом на банке — старший офицер, по привычке прищурясь, поглядывал вдаль. Неуютные скалистые островки Римского-Корсакова остались позади, открылся остров Русский. Он казался очень большим, кудрявым, посредине его поднималась приземистая конусообразная сопка, похожая на вулкан, на вершине ее застыло серое облачко.

— Смотрите! — сказал Громов. — Неужели “Отранто” за нами охотится?

Показавшийся на западе миноносец прошел близко от баркаса, обдав нефтяным перегаром.

— Ничего, ребята, — сказал Николай Павлович, — все это неприятности временного характера. Россия не Индия, где англичане могут делать все, что хотят. К тому же стремление к завоеванию больших территорий, огромных стран в конце концов приводило к краху захватчиков. — Николай Павлович стал растолковывать Громову, Зуйкову и Трушину — остальные спали, пригревшись на солнце, — почему еще никому не удавалось создать “единое мировое государство”. Громов слушал особенно внимательно, и когда Николай Павлович замолчал, то заметил:

— Все это оттого, что у народов не было одной цели. Существовали и существуют классовые и национальные интересы, существует собственность па землю и средства производства.

— Да ты настоящим марксист!

— Далеко еще мне! Так, кое-что уяснил в кружке и сам почитывал, как будто уловил основы, а самую науку, тонкости- образования не хватает. Пошел бы сейчас учиться, засел за парту, за книги и читал, учил бы день и ночь, да вот…

— Нет, вы, Громов, — он невольно назвал его на “вы”, — вы вполне развитой человек, а в области социологии — даже очень. Хотя в остальном надо учиться, чтобы не поручалось однобокости в развитии.

Никитин задумался над тем, что за несколько лет совместной службы он так мало зияет люден. Его интересовали только их деловые качества, нужные и л клипере: знание своего дела, исполнительность, храбрость, высокая дисциплинированность. Все остальное — их внутренний мир, стремления, запросы — ему почти неизвестно. Только иногда с удивлением он узнавал, что у матросов есть суждения совсем иные, нежели у него, и, в чем приходилось сознаться, более верные. Сейчас, сидя с Громовым, он вдруг понял, какое огромное влияние оказали на него подчиненные ему матросы. Исподволь, по крупицам они заносили в его сознание сомнения, помогали находить ответы на многие мучительные вопросы. И сейчас он уже не тот самонадеянный, уверенный в себе мичман, затем лейтенант, вынесший из стен морского корпуса “много знаний, потускневших от времени идей и мало жизненного опыта”…

Баркас, подгоняемый в корму засвежевшим ветром, подходил к южной оконечности острова Русского. Из бухты Новик, которая глубоко вдавалась между гористыми берегами острова, выходил японский транспорт.

Матросы проснулись и, заспанные, разглядывали японский пароход, остров, рыбачьи суда при входе в бухту.

“Какая скрытая жизнь шла на “Орионе” эти годы, — опять с удивлением подумал старший офицер, — если там отразились все идейные движения, происходящие в России: появились анархисты, черносотенцы, есть, говорят, и эсеры (тоже, кажется, среди машинной команды) и вот — большевики…”

— Лево на борт! — приказал старший офицер.

— Есть лево на борт!

— Вот, матросы, перед нами и Золотой Рог! Налево — город, причалы, направо — мыс Чуркина. Там мы и причалим. Против центра города.

Матросы с удивлением рассматривали рейд со множеством военных и торговых судов, белый город, сбегающий с крутых сопок к шумному порту. Доносился грохот лебедок, гудки буксиров. От берега к берегу, перевозя пассажиров, сновали крохотные “юли-юли” с одним гребцом на корме, ворочающим длинным веслом.

— И наши есть, смотри, ребята! — сказал Трушин.

Три миноносца под русским флагом стояли недалеко от входа в бухту.

— “Грозный”, — прочитал Зуйков. — Вот тебе и “Грозный”! Самого почти из бухты вытолкнули, а тоже — “Грозный”…

Посреди бухты грузно осели в воду линейные корабли, крейсера, миноносцы. На них свежий ветерок трепал многозвездный флаг Соединенных Штатов Америки, японский — белый с красным пятном посредине, английский “джек”, французский, итальянский и даже греческий. Вся эта армада застыла, как стая хищников, готовая по сигналу вожака броситься на город, который беззаботно млел под еще жарким солнцем, празднично сверкая окнами и стенами домов.