Мир Трех Лун

– Что?

– Она и в темноте синяя, – сказал я. – Все ночью серое, даже зеленые листья серые, а эта вот синяя. Хотя на самом деле вовсе не синяя, но мы же все понимаем, что если синюха, то нужно считать ее синей? Но это исче не усе…

Он ждал, а я медленно и очень хозяйственно, наслаждаясь каждым мгновением, вытащил из кармана колечко с ключами от моего хозблока.

Он впился в них жадным взглядом, я не успел протянуть ему, как выхватил, начал вертеть, щупать, нюхать, даже надкусил, скривился.

– Что за что странная вещь?

– Ключи, – ответил я. – Это же даже я сразу, а вы еще сразее, вы же умный! К каким-то сундукам с золотом, да? Не зря же из магического металла… Я пробовал кусать – чуть зубы не обломал.

Он снова принялся рассматривать оба ключа, попробовал снять с колечка, но не получилось, хотя почти понял принцип, за это время вокруг собрались слуги, начались охи и ахи, а кто рассмотрел, что у колдуна у руках, начал подавать советы.

Наконец он поднял на меня взгляд, полный изумления.

– Ты молодец, – произнес он. – У тебя чутье.

– Есть, – подтвердил я. – Даже ого-го какое! А то и два. У всех по одному, а у меня два!..

Он буркнул:

– И как у тебя получается…

– Стараюсь, – сообщил я. – Очень уж к вам в ученики хотелось попасть. В настоящие.

Он тут же насторожился, посмотрел волком.

– Что? Зачем мне ученики? Ты же в помощниках?

– Да какие там помощники? – спросил я. – Слуги, что к вам туды и не заходять… А я бы мог подать, принести, подержать… Даже в лес могу снова сбегать, лесной народ попугать. Я такой, люблю пугать! Если, конечно, пугаются. А вот когда меня пугают, не одобряю.

Он насупился, сказал нехотя:

– Подойди попозже. Я подумаю.

– Премного благодарен, – сказал я с чувством. – От всего нашего, так сказать, простого и чистого народного сердца! Заранее, так сказать, спасибо!

Он поморщился:

– Я тебя еще не взял.

– Вы должны меня взять, – сказал я с жаром, – я буду таким полезным, таким полезным! У меня нюх.

Он ответил сухо:

– О тебе весь двор говорит, слышал. Но я верю в магию, а не в Улучшателей. Ладно, приходи вечером. Что-нибудь придумаю.

Я оглянулся, недоброе ощущение, когда кто-то пристально смотрит, успел увидеть смазанную тень человека, спешно укрывающегося за углом стены. И раньше это ощущение иногда возникало, но сейчас вижу просто нереально отчетливо глерда Виллиса. Он уже исчез, но вижу не только его злое лицо, но даже как одет и какой у него на поясе нож, хотя откуда он здесь?

Маг повернулся и уже уходил, когда я сказал в спину:

– А я покажу, как снять эти ключи.

Он обернулся быстрее, чем это сделала бы двенадцатилетняя девочка.

– Что?.. Ты уже понял?

– Да, – ответил я скромно. – Как бы уже. Я такой, не понял – не понял, не понял, а потом вдруг как бы вот так и все понял. Даже больше, чем мне надо. У меня так иногда всегда.

Он сказал с нетерпением в голосе:

– Так чего стоишь, дубина? Пойдем! Работать надо.

Я поспешил за ним, Рундельштотт понесся к выходу, как застоявшаяся гончая. На выходе из помещения я бросил быстрый взгляд по сторонам, но везде только слуги.

Но что-то определенно было.

Подошел Илака, один из слуг Рундельштотта, посмотрел с неприязнью, уже старый, хмурый, работающий на чародея много лет без всякой надежды на повышение в статусе.

– Пойдем, – велел он, – покажу, где жить будешь.

– И спать? – уточнил я. – Или только жить?

Не отвечая, он спустился по лестнице там же в башне на пару этажей, там в стене массивная дверь с огромным висячим замком, снял с пояса большой ключ.

– Держи. Это теперь твой.

Замок долго скрипел и не поддавался, я стучал по нему справа и слева, сыпалась ржавчина, наконец щелкнуло, дужка вылетела из петли, а я едва успел убрать ногу, спасая пальцы.

– Рундельштотт велел? – спросил я.

– Он, – ответил Илака с неохотой. – Чем-то ты угодил.

– Я от самой королевы, – сообщил я свысока.

Он наморщился:

– Ему никто не указ.

Дверь отворилась с надсадным скрипом. Я переступил порог, огляделся. Комната намного меньше людской, пол из строганых дубовых досок, покрыт лаком, а сверху еще и широкая ковровая дорожка, при желании можно назвать даже ковром. В дальней стене два узких окна, вылезти не удастся, разве что просунуть руку и помахать платочком.

У стены слева просторный шкаф, но пуст, судя по распахнутым дверцам, справа низкое ложе на массивных ножках, посредине добротный стол и широкая лавка, на которой можно даже спать.

– С каждым днем, – пробормотал я, – все радостнее жить… А баб сюда водить можно?

Он поморщился:

– Что вы все об одном и том же?.. Конечно, можно. Сколько угодно. Но тайком. Это значит, чтоб никто не знал и не видел.

– Прекрасно, – сказал я радостно. – Вон она, романтика! Чтоб никто не знал, даже ее родители… А песни петь?

– Сколько угодно, – повторил он.

– Но чтоб соседи не слышали?

– Догадливый, – сказал он недобро, – и чтоб соседи, и даже в коридоре. Петь можешь как угодно громко, даже горланить, но про себя. Хоть эта комната твоя, но если мастер Рундельштотт услышит…

– Понял, – ответил я. – Буду как мышь под полом. Тут мыши есть?

– А где их нет? – спросил он резонно. – Устраивайся и возвращайся к работе.

Мое обустройство выразилось в том, что перенес из людской гнездышко с ящерицей, положил для нее на стол горсть ягод и круто сваренное яйцо, пожелал приятного аппетита и вышел, сунув в петли дужку навесного замка и повернув ключ дважды.

Глава 8

К полудню пришлось еще с двумя спуститься во двор, где приняли у крестьян корешки, траву и редкие камешки, а также три ступки, умело выдолбленные в твердых породах дерева, то ли дуб, то ли бук, я дуб отличаю только по листьям, а еще по ним же знаю сосну и елку. Ах да, еще кленовый лист видел на чьем-то флаге.

Промелькнул вдали Фицрой, почему-то в одежде королевского посыльного, вот же гад, умеет маскироваться, и все на виду, никто не заподозрит такой наглости.