Мир в XX веке: эпоха глобальных трансформаций. Книга 1

События 1914-1918 гг. изменили человеческий взгляд на мир и стереотипы социального поведения. Беспрекословное подчинение любому приказу стало привычкой, и люди, вернувшиеся с войны, чувствовали себя достаточно неуютно в условиях «излишней свободы». Трудности послевоенной реконструкции накладывались на повсеместное разочарование итогами войны, которые явно не стоили такого количества загубленных жизней. Массы впавших в отчаяние людей ждали ярких вождей, чтобы с их помощью наполнить свою жизнь новым смыслом.

Искалеченное мировоззрение фронтовиков видело мир в черно–белом цвете, отдавало приоритет радикальным методам решения политических проблем. Усталость от военных лишений влекла людей в заманчивые сети радикальных идеологий. Их пророки обещали построить «дивный новый мир» быстрее и лучше нерешительных либералов. Последние начали бояться прогресса, который они еще совсем недавно воспевали. Массовое сознание идеализировало довоенное прошлое, не осознавая в полной мере, что возврат к нему невозможен.

Это стало благодатной почвой для формирования антидемократических движений с праворадикальной идеологией, воспевавших достоинства собственной нации и даже расы, противопоставлявшей их остальному, якобы «испорченному» миру. Парламентской рутине и мягкотелости либералов они противопоставляли военную дисциплину и беспрекословное подчинение воле вождя. Их боевые отряды копировали регулярные армии и уличным террором наводили ужас на политических противников.

Авторитарные режимы, приходившие на смену демократическому правлению в европейских странах на протяжении 1920-х годов, зачастую складывались как результат победы одной из партий гражданской войны. Таков был режим адмирала Хорти в Венгрии (1920-1944), обрушивший репрессии на коммунистов после падения Советской республики в этой стране. К авторитаризму вел и паралич власти, выраставший из равновесия противоборствующих партий в условиях социальной нестабильности. Такая ситуация сложилась в Испании, в которой установилась военная диктатура генерала Примо де Ривера (1923).

Авторитарное правление отличал поиск некоей общенациональной идеологии, способной сплотить общество перед лицом внешней угрозы и преодолеть внутриполитические конфликты. Тот или иной лидер выступал в роли «отца нации», выразителя ее воли и надпартийного арбитра. В то же время он не посягал на традиционные мировоззренческие институты вроде католической церкви. Диктатуры, особенно выросшие из гражданских войн, проводили реформы в интересах социальных низов (прежде всего аграрные), однако не были заинтересованы в политической мобилизации народных масс.

Непостижимые ужасы военных лет поставили под сомнение рациональную организацию мира, в немалой степени дискредитировав научный подход к анализу природных и общественных явлений. В ходе послевоенных социально–политических потрясений мысли и выводы ученых уступили свое место озарению, харизме, ораторскому популизму. Сбылись предупреждения Фридриха Ницше о том, что достижения современной науки могут стать инструментами разрушения человеческой цивилизации. Нишу религиозной веры все увереннее заполняла вера политическая. «Бог умер», утверждал немецкий философ, однако на вакантное место нашлось немало претендентов.

Главным, что объединяло многочисленные идеологии межвоенной эпохи, был взгляд на современность как на кризис, «прохождение через смерть» (Н. А. Бердяев). В худшем случае это был окончательный «закат Европы», в лучшем — рождение в муках принципиально новой цивилизации, основные характеристики которой не смогли предвидеть лучшие умы XIX в. Не было недостатка и в рецептах помощи «новому миру» — как правило, они сводились к тотальному разрушению старого. Этот процесс принимал самые различные формы — от революционного насилия левых радикалов до политического терроризма одиночек, от авангардистских экспериментов в искусстве до бытового декаданса.

Война 1914-1918 гг. дала толчок к пониманию единства и целостности мира, и в то же время нанесла удар по европоцентризму и вере в необратимость прогресса. Она поставила крест на «эре благоразумия», которой представлялась просвещенной интеллигенции западных стран довоенная эпоха. Досталось и победителям, и побежденным. Рывок Германии к мировому господству был остановлен, однако и Великобритания лишилась ведущей роли в международных делах. Уникальность Европы оказалась мифом, она попала в финансовую зависимость от США, ее колониальные владения почувствовали на себе первый натиск национально–освободительного движения.

Своими варварскими методами война ускорила становление индустриального общества в странах, которые еще не покинули аграрной стадии развития. Она выступала в роли смотра достижений технической и предпринимательской мысли, ставя отстающие нации перед задачей «догнать и перегнать» передовые державы. Советская Россия и капиталистическая Америка предлагали полярные примеры ее решения. Однако реальный вектор модернизации складывался из перипетий партийно–политической борьбы в национальных масштабах.

Переход от войны к миру в Великобритании и Франции

Несмотря на потрясения периода Первой мировой войны и утрату доминирования сразу по нескольким экономическим позициям, Британская империя сохраняла в Европе и мире ведущее положение, а победа в войне была воспринята как знаковый символ приоритета английских национальных ценностей и консервативно–либеральных идей, торжество парламентских устоев, пусть даже и в облике конституционной монархии, над любыми разновидностями деспотизма. Инстинктивным результатом было обращение правящей элиты к казавшейся блистательной довоенной «викторианской эпохе» в поисках стимулов для сплочения нации и преодоления вызовов времени.

Однако накопившиеся проблемы были слишком серьезными, чтобы избежать таким образом качественной системной трансформации общественно–политических и экономических основ Британской империи. Разрыв связей между поколениями, между безвозвратным довоенным прошлым, пережившим военную трагедию настоящим и сомнительным будущим ощущался чрезвычайно остро, несмотря на эйфорию победы. Атомизация общества как следствие либерально–индивидуалистической трактовки понятия свободы личности достигла своего апогея и пришла в неразрешимое противоречие с начавшимся «веком масс», осознанием ими своих гражданских прав и коллективной роли в историческом развитии. Восстановление либеральных ценностей как итог победы в войне должно было произойти в новых социально–политических реалиях и доказать свою жизнеспособность и приспособляемость к переменам.

Идеология компромисса и демократизации самой либеральной идеи стала краеугольным камнем послевоенной внутренней политики Великобритании, что не спасало от социальных конфликтов, но давало надежду на постепенную интеграцию общества и защиту от революционных потрясений. И в действительности, и иллюзорно в политику возвращалась публичность, отличительной чертой становился профессионализм в противовес любой военной чрезвычайщине, а расширение электората вынудило верхи политической элиты всерьез задуматься о привлечении масс и опоре на них, что подразумевало исполнение хотя бы некоторых назревших требований народа, отложенных во время войны.