Мир всем вам

Прямо из-под земли вырастает мои курсанты. Они встают поодаль, маленькие, будто грибы, и вежливо напоминают о службе:

— Товарищ старший сержант, вечерняя поверка у нас…

Еле поднимаются и шагают в пространство двое "особо приближенных". Мы с "замком" мотаем у пола бессильными головами:

— Не… Не можем…

…Нудные и бестолковые часы самоподготовки. Напирая на дисциплину, лютует с проверками неугомонный Учебный отдел. Нельзя выйти из класса, чтоб не остаться без замечания. Но никто и не думает выходит. Какой-то серьезный зачет готовит нам завтрашний день. И, уткнувшись в учебники, что-то бубнят про себя "духи"…Но здесь невозможно учить. На последней парте без устали кроют матом заскучавшие их командиры.

Перед уходом из класса, группе дает последнее наставление замкомвзвод: "Ну, не дай Бог, меня завтра спросят!"

Серьезный зачет следующего дня. Уже "отстрелялись" и сгинули из класса все наши "духи". Уже выросли в журнале преподавателя незаслуженные их "трояки". На последних партах хмурится сержантский состав группы — восемь заслуженных "дедушек- красноармейцев". "Не нам, не нам здесь учиться!" — бубнит старое свое заклинание замкомвзвод и не понимает, почему у него еще нет "четверки".

Но преподавателю не нужны знания. Он мелкий взяточник и спекулянт. Учеба интересует его лишь, как процесс обогащения. От него можно избавиться только подарком или, наоборот, покупкой. Курсовые работы, сделанные одними, он продает другим. Но мы не желаем тратить и копейки. Мы думаем получить зачет только из-за того, что носим на плечах лычки, а он думает поставить его лишь, как разрешит свою нужду…Мы просто сидим и ждем. Сидим в тишине, и каждый надеется на счастливый исход. Звенит звонок. "Не зачет!" — говорит преподаватель и показывает на дверь.

…Голодные послеобеденные часы. Я рассаживаю группу, запираю изнутри класс, и приступаю к проведению обязательного диктанта. То, что сегодня подали в столовой, — надолго отбило у нас аппетит. И сейчас по командирской инициативе подчиненные пишут анонимные записки в "ящик жалоб и предложений". "Неудобно, командир", — говорили они поначалу, честные мои курсанты. "А что, нравится пища?" — спрашивал я, и всегда оставался без ответа.

Завтра этот жалобный ящик вскроется в штабе и начнется очередная служебная проверка. Еще через неделю на всеобщем построении Института объявят ее результаты: "…действительно выявлено плохое качество подаваемой пищи… к виновным приняты дисциплинарные меры". А еще через месяц все забудется. И они вновь вернуться, эти голодные послеобеденные часы. И мне, и "замку" Степе, снова придется диктовать обязательную эту жалобу, которую так не хотели писать курсанты. "Мы потерпим", — говорили они, не понимая, что их обворовывают, унижают и учат безмолвию.

…Уже миновал первый год службы. Окрепли, выросли и потеряли былую простоту вчерашние школьные неудачники. Они уже привыкли не видеть мать, и стали по-мужски протягивать руку отцу. Уже совсем по иному входили они в родные дома. А беззаветную родительскую любовь, наконец-то потеснила гордость.

…Наш выпускной 2-й "Б".

…Курсанты заливает водой этажи Учебного корпуса. Уже миновала суббота и еще далеко до следующей. Одни во всем Институте мы драим пустые длинные коридоры. Не особо налегая на тряпки, скоблят двери и стены, невозмутимые мои бойцы. Они делают все уверенно, быстро и спустя рукава. Им нужно скорее отсюда бежать, чтоб до отбоя успеть в самоволку. А я не вижу пользы от этого наказания — внеурочного парко-хозяйственного дня. Зачем нам объявили его? Потому что мы — 2-й "Б".

2-й "Б"… Вечная чехарда курсовых командиров… Всегда на "особом контроле" у генерала… Всегда с водкой, "травкой", двойками и судами чести… Всегда самые последние среди последних… Но это нормально. Это уже традиция… 2-й "Б" — рассадник авантюризма, анархии и провокаций. Первые среди первых в борьбе за выживание…

…Еще один Суд чести. На скамье подсудимых командир группы и замкомвзвод. Мы избили курсанта, и, после долгих разбирательств, было принято решение именно так разрешить дело. Но у обвинения ничего нет, кроме самого пострадавшего. А мы не признаем своей вины. И ни одна из сторон не имеет свидетелей.

— Они давно хотят выгнать меня из милиции! — ищет себе союзников курсант.

— Да, если б мы кого-то избили, он бы не смог здесь стоять! — приводим мы главный оправдательный козырь.

В сущности, Ваньку никто не бил. Степа уронил его пару раз на пол и эти закончил всю драку. Он ронял его, а я стоял рядом и завидовал. И лишь напоследок дал вдогонку пинка.

Этот суд так ничем и не кончился. Вопрос о вине завис в воздухе. А через месяц генерал во всеуслышание объявил Степу "лучшим курсантом БЮИ", а мне лично вручил премию в пятьсот рублей, как "лучшему командиру группы".

…Над спящими казармами бродяжит бледная скупая луна — неусыпный глаз ночи. В белых надушенных платьях стоят вдоль дорог доцветающие кривые яблони. В открытые настежь окна течет прелый воздух весны. За высокой железной оградой теплится жизнь. Там еще полны песнями и пьяной отвагой ночные бессонные кабаки. Но здесь хозяйствует тишина.

На холодном поле стадиона сидят две сгорбленные фигуры — ночной патруль от моего караула. Они узнали меня по походке и не спрашивают пароль. Я подхожу, и сажусь рядом на вкопанное машинное колесо.

— Что?.. — киваю я в сторону ворот.

— Самоходчик один пробегал, — отрывается от сигареты Орел. — Но мы отпустили. К даме своей ходил…

— В первой казарме пел кто-то. Но давно. Мы сообщать не стали… — добавляет Вареный и, улыбнувшись, оскаливает желтые в темноте зубы, — Голос у него — дрянь совсем.

"Давно ли оба бегали ко мне за советом, как сделать одно, как не ошибиться в другом? — смотрю я на самостоятельных своих бойцов. — Давно ли я сам считал их детьми?.."

— Устали? — прозвучит мой негромкий вопрос.

И строгий мужской ответ:

— Не уснем, командир.

…Скоро наступит выпуск. Орел подастся в следователи, женится и обзаведется детьми. Вареный станет участковым и утонет через два года во время купания.

Да, скоро выпуск. Еще какой-то месяц, неделя, день… Еще немного и разбогатеют звездами пустые наши погоны. И каждый найдет единственную свою дорогу. По которой уж не с кем будет идти…

Потише, стремящийся к разлуке!!! Ты скоро поймешь, что здесь потерял!

…Ребята, товарищи, земляки, братья! Помните ли, вы, эти дни — наше невероятное счастье, от которого ничего не осталось теперь!

Где вы сейчас? Куда дело вас время?

Я знаю… Вы давно оставили службу. Не выдержали, разочаровались, устали. Ушли в Армию, на гражданку, сели в тюрьму, погибли, скатились в нужду, или наоборот, обрели уют.

Ребята! Мы думали изменить мир, а что осталось от нас?! Мы надорвались. Умылись слезами наши лица и истекли кровью наши сердца. Мы не переделали мир, а сделались лишь его частью. Мы были честны, благородны, ненавидели трусость и страх, а стали малодушны, боязливы, засомневались в себе.